Валентин Золотарев, Юлия Золотарева

Полет в антимир

Книга первая

Маленькая Ада заерзала, устраиваясь поудобнее на жестких стариковских коленях.

— Дедушка Вилли, расскажи мне еще про фиолетовую страну! — попросила она.

Вилли вздохнул и трясущейся рукой погладил Аду по волосам.

— Ну, расскажи, дедушка Вилли! — снова попросила девочка.

— А твоя мама не рассердится на меня?

Ада на мгновение задумалась, потом тряхнула головой:

— Нет, не рассердится! Я всю неделю была хорошей девочкой!

— М–м, вряд ли это мне поможет... — пожевал губами Вилли. — Ну да ладно. Все равно, кроме тебя, никто не слушает меня и не верит мне...

— Я тебе верю, дедушка Вилли! — поспешила заявить Ада и чмокнула старика в усы. — Рассказывай скорее!

— Ну, слушай. Фиолетовая страна живет очень дружно и мирно. Ее жители никогда не обижают никого, не ссорятся, а если и спорят — то быстро уступают друг другу. Они с радостью помогают всем, кому нужна помощь...

— Как ты, дедушка Вилли?

— Это я стараюсь быть, как они... Но у меня не слишком хорошо выходит, я уже стар и беден...

— А фиолетовые люди всегда помогают своим бедным?

— У них нет бедных, Ада. Вот за что мне нравится фиолетовая страна — там не знают, что такое голод и нищета!

— Значит, там все богатые?

Вилли засмеялся:

— Нет, Ада! Богачей там тоже нет!

— Как это, дедушка Вилли? Как может не быть ни богатых, ни бедных?

— Очень даже замечательно может, малышка! В фиолетовой стране не знают, что такое деньги, и очень редко произносят слово "мое". Зато часто говорят "наше". Все фиолетовые люди — как будто братья друг другу, они никогда не жадничают и всегда делятся друг с ругом всем, что имеют.

— И им никогда–никогда не бывает жалко делиться?!

— Никогда. Им это даже нравится.

— Ах, какая это замечательная страна! — захлопала в ладоши Ада. — Как бы мне хотелось побывать там!

— А хочешь, открою тебе секрет? — прищурился Вилли и приложил палец к губам.

— Конечно, хочу, дедушка Вилли! — Ада вся обратилась в слух, ее глазенки так и сверкали. Она тоже приложила к губам пальчик:

— Я никому–никому не скажу!

— Слушай же! Фиолетовые люди зовут меня к себе в гости...

— Как это здорово, дедушка Вилли! Ты возьмешь меня с собой?

— Не все так просто, Ада. Я и сам–то не знаю, соглашаться ли мне.

— Почему не знаешь? У них же так хорошо!..

— Но путь туда очень длинный, а я уже стар... Могу не дожить...

— Не говори так, дедушка Вилли! — девочка соскочила с колен старика и закрыла ему рот рукой. — Ты не умрешь, я не хочу этого!

Вилли глубоко вздохнул, покачал головой, сморгнул слезинку и снова вздохнул. Поцеловал Аду в ладошку и, когда она отпустила его, прошептал:

— Ты очень добрая девочка... Ты одна так любишь меня...

— Ада! Где тебя черти носят? — долетел вдруг до них сердитый женский голос.

Ада вздрогнула:

— Ой... какая мама сегодня злая! Побегу скорее к ней!

Но едва она потянулась еще раз поцеловать Вилли, на прощание, как дверь дровяного сарая, где они сидели, распахнулась, и в столбе солнечного света четко вырисовалась фигура разгневанной женщины.

— Опять ты здесь, паршивка! — рявкнула она на Аду.

— Мамочка!

Девочка подскочила от неожиданности, выпрямилась и попыталась загородить старика собой. Но мать схватила ее за руку и дернула к себе так сильно, что Ада чуть не упала на колени:

— Сколько раз я тебе говорила обходить стороной этот дом! Почему не слушаешься?

— Мамочка, пожалуйста, не злись! Дедушка Вилли хороший... — пролепетала девочка.

В ответ мать влепила ей подзатыльник и толкнула к выходу:

— Знаю я, какой он хороший! Живо марш домой! И чтоб я тебя здесь больше не видела!

Ада со слезами выбежала на улицу, а ее мать грозной пухлой тучей нависла над сгорбленной фигурой Вилли:

— Я вам покажу, как портить наших детей, старый болван!.. Сами из ума выжили, так молчите в тряпочку, и нечего забивать детям головы своими бреднями!

С каждым ее словом Вилли вздрагивал все сильнее, все туже вжимал голову в плечи — и, когда она наконец перевела дух, уже трясся мелкой безудержной дрожью, крепко обхватив руками колени. Гневная обвинительница уперла кулаки в бока, постояла так несколько мгновений, будто упиваясь этим жалким зрелищем, крутанулась на каблуках и зашагала к двери. И уже с улицы снова заглянула в сарай и добила его поверженного владельца:

— А сказки–то ваши, я погляжу, уж очень на коммунистическую пропаганду смахивают! Вот дождетесь, подам я на вас в суд! У нас, конечно, не Америка, но и в Канаде пока еще никто не допускал коммунистов в правительство!..

И с такой силой хлопнула хлипкой дощатой дверью, что в сарае столбом взвилась пыль.

Вилли закашлялся, из глаз хлынули слезы.

— Господи, за что Ты покинул меня?! — просипел он.

Лишь с большим трудом ему удалось унять кашель. Тогда он осторожно расцепил руки, упал на колени, с усилием поднялся и принялся шарить в дальнем углу за поленницей, раскидывая мелкие дрова и разгребая стружку, сам не замечая, что бормочет вслух:

— Неужто Бог отвернулся от меня из–за этих голосов у меня в голове? Но ведь они не говорят ничего плохого, многие их речи так похожи на Его заповеди... Люди не понимают меня, отталкивают, клеймят маразматиком — и Бог не заступится за меня! Собственные дети больше не признают меня отцом, не пускают повидаться с внуками... И эта славная девчушка, Ада, наверное, больше уже не придет... Грешен я, Господи, помилуй меня, слаб я и грешен! Прости — я больше так не могу!.. Прими меня, не отвернись, не осуди, Ты же видишь, как я стар — годом раньше, годом позже, ну какая Тебе разница?

Он наконец нашел то, что искал — тяжелую длинноствольную винтовку. С трудом разогнулся, перевел дух и поволок оружие поближе к свету. Сел прямо на землю у приоткрытой двери сарая, внимательно осмотрел винтовку, прищурил один глаз и заглянул в дуло:

— Вот она, смерть — притаилась там, в глубине! Так близко — рукой подать... Нет, ствол уж больно длинный, наверное, ногой придется... Никогда еще, винтовочка, ты меня не подводила! Сослужи уж последнюю службу... Ты прости, что придется тебя замарать, ладно? Боюсь я всех этих новомодных таблеток — ну как не убьют, а только разум отнимут? Или язык?.. И буду лежать, как овощ на грядке, самому себе в тягость, детям в обузу... Нет уж. Да и как действуют они, таблетки эти? Ведь не сразу! А хуже нет лежать и смерти ждать... Душа живая ведь умирать не хочет, как начнет ум туманиться — так она тут же и заголосит в панике: спасите, мол! Соседи сбегутся, а вдруг да и вправду спасут? Как потом людям в глаза смотреть?..

Его слабый надтреснутый голос был не громче гудения мухи, за стенами сарая его уже не было слышно. Соседка, трудолюбивая Полли, буквально в двух шагах от участка Вилли вела ожесточенную схватку с сорняками и не слишком–то следила за передвижениями соседа. Краем уха она уловила отзвуки гневной тирады сварливой Кейт, когда та вызволяла от старика свою дочь, но решила не вмешиваться. Последнее время Вилли был сам не свой, сделался навязчиво, неестественно услужлив и доброжелателен, и лишний раз заходить к нему Полли не очень–то хотелось. Но когда в соседском сарае грянул выстрел, она подскочила, как ошпаренная, и со всех ног кинулась на этот ужасный звук. Дверь сарая была приоткрыта, из–под нее растекалась лужа крови. Полли с криком выбежала на улицу:

— Звоните в полицию! Вилли Кайтон застрелился!..

Вскоре сонную тишину сельской улочки нарушил вой полицейских сирен. Участок Вилли отгородили желтым скотчем с грозной надписью, тело хозяина погрузили на носилки и увезли в полицейском фургоне. Едва рассеялись поднятые им облака дорожной пыли, как из всех дворов к дому самоубийцы потянулись люди. Они толпились возле ограждения, старались заглянуть внутрь и вполголоса переговаривались:

— Ну точно из ума выжил старина Кайтон — в его возрасте стреляться!

— А я давно, давно уже заметила, что он не в себе! Помните его россказни? Помните, как он выступал в церкви под Рождество? Раздухарился, что твой проповедник, еле успокоили!..

— Детей его жалко, ведь какая у него ферма была! Со всей округи к нему ездили, закрома у него всегда ломились, жил бы себе да горя не знал!.. И вдруг продал все за бесценок и переехал в жалкую халупу с сараюшкой. Глупец!

— Зря вы так о нем! Теплый он был человек, добрый... Вот умер он, и будто солнце закатилось.

— А и вправду темнее стало... Смотрите...

— Не мелите ерунды! Это просто дождь собирается.

Небо заволокло тучами, первые крупные капли упали на головы собравшихся. Они поспешно распрощались и разбежались кто куда: прикрывать от дождя сено, загонять живность под крыши... Полли обогнула осиротевший дом и задержалась перед дверью страшного сарая. Дождь хлестал ее непокрытую голову, а она все стояла и смотрела на бьющие из туч струи воды. Причудилось ли ей, что над прохудившейся крышей ветхого строения они двигались не вниз, а вверх?.. Будто что–то уходило в небеса вслед за отлетевшей душой старого фермера...

Над океаном цвета спелой сливы медленно и величественно разливалась заря. Полоска темного золота на безмятежной фиолетовой глади еще больше усиливала сходство воды с чернилами — но приливная волна не оставляла темного следа на белых песках побережья. С каждой секундой небо все больше светлело, и наконец в окружении облачной свиты явило миру свой ослепительный лик царственное светило — негаснущая звезда Ало.

Всякой звезде со временем суждено взорваться или остыть — но только не Ало. Ее питала своей живительной плазмой далекая звезда–донор, и чуткие приборы неусыпно следили за пульсом этого потока. Как только он начал бы угрожающе слабеть, для Ало немедленно был бы подыскан новый донор.

Каждое утро лучезарная вампирша согревала и освещала удивительный мир, купала свое отражение в его фиолетовых водах и в жаркие летние дни таким же фиолетовым загаром окрашивала кожу его разумных обитателей. Это они научили ее выживать за счет притока вещества из космических глубин, протянули навстречу ей пики своих телевизионных вышек и раскрыли веера каменного кружева своих городов, где каждый дом был построен так, чтобы свет Ало заглядывал в квартиры как можно дольше. Они пытливо глядели на мир двумя парами глаз, у всех — непременно зеленых, украшали сверкающими перстнями и цепочками каждый из трех пальцев своих ловких рук и говорили на странном языке, певучем и шипящем одновременно — языке, по определению неспособном содержать резкие слова. Свою планету они окрестили Ио, себя — иотянами, и до недавних пор ведать не ведали, что где–то среди необъятных космических просторов есть еще одна планета с точно таким же названием.

Жители Ио рано поняли, что искать друзей гораздо приятнее и разумнее, чем придумывать врагов, и прекратили междоусобные войны раньше, чем изобрели первые механизмы. Весь ум, всю волю своих лучших представителей обратили они не на уничтожение себе подобных, а на познание окружающего мира — и создали теорию, которая позволила им сделать величайшее открытие: обнаружить существование трубок эргоэфира.

Особенности строения тел иотян были таковы, что предполагали два противоположных варианта развития врожденной склонности их характеров. Каждый иотянин был мужчиной и женщиной одновременно и мог производить на свет потомство без необходимости подыскивать себе спутника жизни, просто по достижении определенного возраста. Но детей у иотян рождалось обязательно по двое — и, наверное, именно это подтолкнуло их в выборе между единицей и парой склониться в сторону пары: предпочесть уединенности — тесное общение, самодостаточности — узы дружбы и любви, эгоизму — глобальный всепланетный альтруизм. Сознание их сложилось так, что они просто не допускали возможности, что могут быть единственным очагом разума в мировом пространстве. Из этого инстинктивного недопущения и исходила их научная мысль при строительстве картины мироздания. Они предположили, что в результате Большого взрыва образовалась не одна Вселенная, а две — та, что разлетелась от эпицентра быстрее скорости света, и другая, из более крупных и тяжелых осколков, летевших медленнее. Увидеть друг друга два мира, оказавшиеся по разные стороны света, не могли — ведь видим мы только то, от чего отражается свет*. Не могли они и столкнуться, поскольку после взрыва скорость их относительно друг друга установилась раз навсегда и больше не менялась. Точно так же не могут встретиться на небе дневное светило и ночное, не могут оказаться рядом два противоположных полюса одного и того же магнита. По гипотезе иотян, после взрыва вещество Вселенной двигалось так, что со временем она замкнулась и образовала сферическую структуру. Но то была не простая сфера... Если бы иотяне были знакомы с землянином Мебиусом и его лентой — примером одномерного пространства — то назвали бы свою модель Вселенной "сферой Мебиуса": по их представлениям, поверхность сферы Вселенной была двумерна и имела площадь только с одной, внутренней, стороны. В мире иотян пространство вселенской сферы было заполнено эргоэфиром — бесструктурной легко сжимаемой субстанцией без цвета, вкуса и запаха. В некоторых местах, где что–либо с большой скоростью вращалось, эргоэфир образовывал неоднородности — словно бы воронки с бесконечно удлиняющейся ножкой. Вот эти воронки и обнаружили иотяне, и назвали их трубками эргоэфира. Точно незримые, всепроникающие и сверхпрочные щупальца, эти трубки могли протягиваться на любое расстояние по поверхности планеты, и даже далеко за ее пределы. Именно по трубкам эргоэфира лился на звезду Ало мощный поток электронно–протонной плазмы — залог ее бессмертия. Небольшая, по астрономическим меркам, часть этой энергии оставалась на Ио, чтобы приводить в движение машины и электростанции. И стоимость этой энергии была так невелика, что цивилизация на Ио в короткий срок достигла процветания и сделалась общепланетной. Иотяне достигли предела своих материальных желаний: все, что только могло понадобиться для жизни и ее удовольствий, было у всех и каждого, и в большом количестве.

Как только собственные заботы о хлебе насущном отошли на второй план, иотяне обратили взоры за пределы родной планеты. Могучая сила потребности оказывать помощь любому мыслящему существу укоренилась у них в непреодолимое желание поделиться со всем остальным миром секретом своего благополучия, привести и другие народы к процветанию и мирному творческому труду. Была создана Служба поиска инопланетных цивилизаций, и все заинтересованное население Ио включилось в ее работу. Поисковая служба принялась рассылать во все концы Вселенной пучки трубок эргоэфира, предварительно убедившись, что попадание в канал связи не наносит непоправимого урона здоровью крупного разумного существа.

Первые годы работа Службы непрерывно освещалась по национальному телевидению, каждый день иотяне с волнением ждали новостей. Постепенно пришло трезвое осознание, что поиск братьев по разуму во Вселенной, пусть даже конечной, сродни поиску иголки в стоге сена, и энтузиазм приутих до спокойного интереса. Но начатое дело иотяне не бросили, справедливо полагая, что отрицательный результат — тоже результат, а вынести окончательный приговор об отсутствии еще как минимум одного очага разумной жизни во Вселенной можно будет только после того, как она будет обследована вся. Иотяне настроились на кропотливую ежедневную работу десятков, возможно — сотен поколений. В конце концов дежурство у мониторов поисковой службы сделалось чем–то вроде ритуала, который по очереди проходили все планетяне.

И в один прекрасный день усилия операторов–наблюдателей принесли желанные плоды. Несколько сотен из бесчисленного множества трубок эргоэфира достигли планеты Земля в Солнечной системе нашей галактики, и две трубки попали в ухо и в глаз пожилому канадскому фермеру Вилли Кайтону.

Радости иотян не было предела! Целое поколение молодежи избрало своей профессией геогностику — науку о планете Земля. Жители Ио узнали о существовании в Солнечной системе других планет, в том числе и той, что была совсем невелика, вращалась вокруг Юпитера и называлась точно так же, как их фиолетовая Родина... От Службы поиска инопланетных цивилизаций отпочковалась Служба помощи населению Земли, и на всепланетном собрании началось бурное обсуждение планов ее работы...

Но планам этим не суждено было осуществиться. Иотяне никогда ранее не встречали разумных существ с других планет и ошибочно предположили, что, изменив характер и привычки одного человека, они сделают его примером подражания для остальных людей. За неимением другого жизненного опыта, они взялись судить о людях по себе — и эта ошибка оказалась для первого землянина–контактера роковой. Иотяне настроили психику Вилли на собственную линию поведения: бескорыстной помощи себе подобным, внесения добра и подавления зла. Но преображенный таким образом человек не смог со своим новым идеальным характером найти себе место в реальном мире, где понятия выгоды и личного интереса были далеко не пустым звуком, а величина частной собственности служила подчас мерилом значимости ее владельца. Психика Вилли не выдержала этого противоречия. Он сделался "белой вороной" в кругу своих соседей, потерял друзей, вызвал неудовольствие родных. Люди сочли старого Кайтона психически больным из–за его настойчивого стремления навязать им чувство безоговорочного альтруизма. Да так оно, в сущности, и было: ведь психика здорова до тех пор, пока она адаптируется к среде, а не противостоит ей.

После гибели Вилли гнетущее чувство вины и холод вселенского одиночества охватили Ио, и какое–то время Служба поиска инопланетных цивилизаций балансировала на грани самороспуска. Но нашлись ученые, которые убедили сограждан продолжать посылать трубки эргоэфира на Землю — хотя бы для того, чтобы оправдаться перед человечеством в случае нового контакта. На том и порешили. Снова начались дежурства у мониторов, и вновь каждое утро по нескольку двойных пар внимательных глаз устремлялись на экраны. Горели в них надежда и мольба подарить еще один шанс...

----------
* Идея о наличии в космосе движущихся со сверхсветовой скоростью невидимых антиматериальных объектов — тел Антивселенной — принадлежит Березиной Елене Леонидовне http://zhurnal.lib.ru/b/berezina_e_l
----------

Жизнь Гарри Фортецки погрузилась во тьму. Год не заладился для него с самого начала. В январе сгорел от рака его дед. Это случилось так быстро, что семья была просто в шоке. Никто не мог поверить, что Виктора Фортецкого больше нет. Все как–то растерялись и не на шутку озадачились вопросом, как жить дальше. Виктор Георгиевич был мозговым центром и неутомимым двигателем всей семьи. Это он, как только железный занавес вокруг Советского Союза утратил герметичность, приложил титанические усилия к вывозу своих родных за границу. Это он выбрал для нового места жительства не беспокойный Израиль, не переполненные эмигрантами всех мастей Соединенные Штаты, а спокойную и не менее благополучную, чем ее южный сосед, Канаду. Это он первым из всей семьи нашел работу и помог устроиться остальным. Он никогда не унывал и ни разу не болел ничем серьезнее простуды. Казалось, не существует таких перипетий, из которых он не смог бы выпутаться с честью и даже с выгодой для себя — и вдруг... Его железное здоровье дало неизбежную с возрастом трещину, через которую исподтишка пробрался коварный враг. Неожиданный приступ аллергии оказался признаком далеко зашедшего поражения лимфатической системы, и меньше чем через два месяца все было кончено.

А всед за дедом Гарри потерял и отца. Тот всю жизнь боготворил Виктора Георгиевича, привык во всем полагаться на него, даже женился по его указке — и, когда Фортецкий–старший покинул его навсегда, так и не оправился от потрясения. Он впал в депрессию, разогнал всех друзей, распугал нелюдимостью соседей — а однажды вечером заперся в своей спальне и повесился. Как Гарри не сошел с ума на следующее утро, обнаружив мертвого отца и бьющуюся в истерике мать, он и сам до сих пор не понимал. Внешне он держался с ледяным спокойствием, но внутри у него бушевали слезные бури. Он взвалил на себя все хлопоты по организации похорон и поддержанию порядка в доме, пока мать приходила в себя. Он передвигался, говорил и действовал механически, будто запрограммированный автомат, и с трудом различал лица окружающих сквозь пелену мрака, которой подернулся мир.

Но время — лучший лекарь, и самые страшные сердечные раны теряют остроту боли, затягиваясь спасительной дымкой забвения. Постепенно сердце Гарри оттаяло, рассеялась казавшаяся вечной ночь безысходности и скорби, и в одно прекрасное утро мир снова засиял для него всем богатством красок.

Утро чудесного погожего августовского дня светилось яркими лучами зари. Золотистые солнечные стрелы пронзали редкие облака, да и края белых небесных барашков тоже проглядывали огненными языками. Казалось, на небе полыхал красивый костер. Запах свежести бодрил, щекотал ноздри, и Гарри, не выдержав, помчался вприпрыжку по тропинке, ведущей к лесу. Ему хотелось улыбаться всем встречным от радости, даже ликования, предвкушения удачи. Нет, не зря он вчера решил прервать наконец печальное затворничество и отправиться с утра за грибами! Его радужное настроение не испортило всегдашнее недоумение соседей — мол, что за нелепая потеря времени, если и так все можно в супермаркете купить! Но любовь к "тихой охоте" сидела у Гарри глубоко в генах, хотя больше ни в чем другом уже не ощущал он себя потомком русских эмигрантов. "А вот назло вам приду сегодня с полной корзинкой и такую жареху в саду устрою, что вы от одного запаха слюнями истечете!" — мысленно возразил он любезным соседушкам и разулыбался еще шире от предчувствия богатого урожая: теплый позавчерашний дождь наверняка уже превратился в молодые грибные россыпи.

Идти было недалеко. До леса каких–нибудь два–три километра, а там полкилометра вытоптанной и выжженной кострами любителей пикников опушки и за ней — нетронутые дары природы! Белые грузди да скрипицы, не скрываясь, торчали из травы, вызывающе поблескивали прямо–таки богатырскими шляпками. Черные грузди в глаза не бросались, пытались притвориться сухими листиками да камешками... но где там! Давно уже рассвело, и в ярком сиянии солнца им не скрыться от зорких глаз Гарри.

Только грузди его волновали мало. Другое дело подберезовики, маслята, а еще лучше — белые! Уж он–то знал, в каких местах их искать! И когда он представил, как нагибается за желанной добычей и аккуратно подрезает коренастые ножки боровиков, то даже зажмурился от вожделения. Все казалось Гарри предзнаменованием удачи: и искристые капельки росы в чашечках цветов, и легкий освежающий ветерок, и звонкое щебетание пташек... Не крадучись, как подобало бы охотнику, а шумно топая, широко размахивая пластиковой корзиной, вихрем влетел он в лес.

Но едва закончилась опушка и лесная тень заслонила яркий свет утра, всю удаль с грибника будто ветром сдуло. Прохлада и полумрак уже больше не манили дразнящей загадкой, а внезапно неизъяснимо встревожили Гарри. Он остановился в недоумении, не узнавая знакомого леса. Освещенные солнечными пятнами полянки вдруг представились ему твердыми стеклянными глыбами, а податливый мох под ногами — тонкой обманной пленочкой над бездной жадной трясины... Он застыл, даже дыхание придержал, и не осмеливался пошевелиться до тех пор, пока в ухо ему с писком не влетел комар. Этот будничный звук и невольное движение прихлопнуть наглого кусаку рассеяли мрачную иллюзию. Гарри осторожно двинулся дальше в лес, и с каждым шагом его тревога и настороженность стали таять, пока наконец совсем не исчезли. Но стремление безудержно мчаться вперед больше не вернулось к нему, уступив место чутью следопыта. На пути Гарри оказался большой муравейник, и он с любопытством склонился над ним. Мириады хлопотливых насекомых в неустанной работе сновали по своему дому и радиально расходившимся от него тропинкам. Гарри позабавило, как один мураш пытался затащить на кучу травинку в несколько раз больше него самого. Стебелек цеплялся за все, муравей хлопотал вокруг то так, то этак, хватался то за один конец, то за другой, полз на муравейник задом наперед, крепко вцепившись в непослушную ношу челюстями, подлез под самую ее середину и попытался перекатить... Наконец, на помощь ему подоспели товарищи, и травинка скрылась внутри кучи.

"Да, трудолюбивый народец!" — улыбнулся Гарри и вспомнил о грибах. Его снова властно потянуло вглубь леса, охватило желание поскорее найти первый гриб. И вскоре оно осуществилось: буквально через несколько шагов Гарри срезал замечательный белый, порадовался его первозданной чистоте и осторожно положил в корзину.

— Ну–ка, ну–ка, где тут твои братишки–сестренки? — пробурчал он, обшаривая ближайшие кустики.

Но нет, красавец оказался одиночкой, поблизости отыскались лишь несколько сыроежек и груздей — совсем не то! Гарри еще раз внимательно осмотрелся, вздохнул, пожал плечами и направился к известной одному ему полянке — еще дальше от людского жилья и опушки, посреди мелкорослого леса. Там всегда находил он и боровики, и маслята.

Заветное местечко не подвело и на этот раз. Едва Гарри вышел на него, как чуть не наступил на белый гриб.

— Ой–ой–ой, какую красоту чуть не раздавил! — подскочил он. — Ну–ка, мы тебя в корзинку! Э, да вон еще...

Но срезать второй гриб Гарри не успел. Лишь только он нагнулся за добычей, словно что–то обрушилось ему на самое темечко. Болезненно резкое ощущение тяжести придавило его голову к земле. В глазах потемнело, Гарри упал на четвереньки и извернулся, тщетно пытаясь разглядеть источник громового удара. Вокруг никого не было, по–прежнему ярко светило солнце и щебетали никем не вспугнутые птицы. Тяжело дыша, Гарри поднялся и ощупал виски, затылок, лоб. На коже не было никаких повреждений, но под черепом бесновалась жуткая раздирающая боль. Казалось, вот–вот она вырвется наружу и разнесет голову на куски...

Гарри охватил страх — безотчетный страх перед неведомой опасностью. Он стиснул кулаки и сжался, стремясь стать меньше и незаметнее, чтобы неведомый затаившийся враг не напал снова... Но напряжение мышц усилило боль, и без того невыносимую, и Гарри, опершись спиной о толстый ствол ели, безвольно расслабился, прислушиваясь к голове. Боль не стихала, но вроде бы немного притупилась, и Гарри медленно приоткрыл глаза. И тут же по натянутым нервам заскрежетал наждачкой шорох чьих–то шагов, а вскоре меж стволов показался и источник звука — темный человеческий силуэт. Гарри снова весь напрягся, стараясь не хрустнуть лишний раз веточкой, скользнул по стволу ели спиной, присел и отполз под защиту разлапистых нижних ветвей. Но таинственная фигура продолжала приближаться! Измочаленные болью нервы Гарри не выдержали, он выскочил из–под ели и с криком ужаса побежал, не разбирая дороги. О первое же встречное дерево он ударился лбом и упал без сознания.

"Неужто я таким страшилой стал?" — удивленно подумал бездомный. — "Я ж его только спросить хотел, а он бежать..." Он вгляделся в распростертое на траве тело Гарри, и ему стало нехорошо. Он подбежал к упавшему, перевернул его на спину — и содрогнулся, увидев кровь на лбу и белое, как мел, лицо. "Теперь в довершение всех бед еще и убийцей нехватало стать! Зачем только вылез из своего шалаша..." — заметались перепуганные мысли. — "А может, он еще жив, оклемается? Врача бы ему позвать..." Но перед глазами невольно заплясали мрачные видения: недоверчивые ухмылки полицейских, допросы, обвинение в убийстве, потеря последнего, что еще осталось — свободы... "Нет! Бежать отсюда надо... Бежать без оглядки!"

Бездомный отпрянул, развернулся на каблуках и помчался напролом сквозь чащу, пригибаясь к земле, не замечая, что порвал старый мешок, куда собирал грибы и ягоды... Не видя, как сыплется на землю его нехитрый завтрак...

— Есть! — воскликнул координатор Лоо и хлопнул в ладоши.

Он закинул трехпалые руки за шею и с наслаждением потянулся, разминая затекшее от долгого сидения перед экраном тело.

— Есть контакт! — ликовал он. — Какая удача! И именно в мое дежурство — это знак судьбы!!

Он закрыл уставшую нижнюю пару глаз, открыл верхнюю и пересел от экранов наблюдения за компьютер. Запустил программу передачи сообщений и сосредоточенно уставился на экран, передавая информацию. По мерцающему лазоревому фону побежали строчки:

— Всем! Всем! Всем! Контакт с планетой Земля восстановлен! Человек попал в канал связи! Срочно созывайте общепланетное собрание!

Как только это сообщение поступило в центр общепланетной связи, по всей Ио заработали телевизоры. Вместо привычных нам телевизионных кабелей их соединяли между собой в единую сеть трубки эргоэфира, и вскоре объемное цветное изображение того из наблюдательных пунктов Службы поиска инопланетных цивилизаций, где дежурил Лоо, появилось на всех экранах.

Как только его увидел Эрго, руководитель Службы, он поспешно отправился к счастливчику–координатору. Тот уже снова сидел у пульта управления и настраивал канал связи с Гарри. Несколько мгновений Эрго, сдерживая радостное возбуждение, обеими парами глаз следил за его работой с порога, потом тихонько подошел поближе. Лоо заметил его и подвинулся, освобождая место рядом. Эрго благодарно кивнул и сел.

— Осторожнее, Лоо! — предупредил он. — Вспомни, мы уже потеряли одного контактера...

— Я и не забывал, — отозвался Лоо. — Теперь мы учтем горький опыт с Вилли и будем делать ставку на инстинкт частной собственности и чувство исключительности человека.

— Надеюсь, это поможет! — произнес Эрго. — Ты уже выяснил, как зовут нашего нового собеседника?

— Нет. Он очень испугался боли от попадания в канал связи и потерял создание.

— Ничего страшного. Даже лучше, что так случилось: можно будет менее болезненно для него настроить изображение и звук.

— Пока только звук, — возразил Лоо. — Глаза человека закрыты.

— Ну, хотя бы звук. И не буди его! Дождись, пока он придет в себя сам. Пусть весь процесс отладки связи выглядит для него как можно более естественно.

— Хорошо, — кивнул Лоо.

— А после того как он очнется и откроет глаза, аккуратно подстрой изображение. Как можно более мягко успокой человека и немедленно доложи мне, — продолжал инструктировать Эрго. — Обработкой его психики мы займемся вместе. Нельзя забывать, что монотонный голос машины–переводчика может вызвать дополнительный испуг.

— Верно, — согласился Лоо. — Возможно, передача мысли была бы естественнее...

— Нет, — отрезал Эрго. — Этот вопрос уже решен окончательно, и нет нужды поднимать его вновь. Лаборатория исследования свойств мысле–каналов закрыта навсегда.

— Я был еще совсем мал, когда ее закрыли, — сказал Лоо. — Может, ты расскажешь мне, почему?

— Как же до сих пор никто не поведал тебе эту историю? Какое упущение со стороны твоих учителей! Или ты их невнимательно слушал? Ну да ладно. Слушай и запоминай. По каналам связи, при условии незначительного изменения свойств трубок эргоэфира, можно передавать и мысли — но первые же опыты использования мысле–каналов показали, что недостатков у них куда больше, чем достоинств. В повседневной, напряженной и многоплановой работе мозга постоянно возникают неосознанные мысли и ассоциации. Эти "шальные" явления передаются по каналу связи и принимаются одновременно с целенаправленными мыслями — сообщениями. Отфильтровать их никак невозможно, а количество их так велико, что возникают великая путаница и неотвратимое искажение информации. Вот потому лабораторию и закрыли.

— Жаль... — вздохнул Лоо.

— А по мне так, жалеть тут не о чем! Мысле–каналы никак не облегчили бы нам задачу нахождения общего языка с землянами. Ты же знаешь, что внушение мысли происходит путем передачи образов, то есть картин. Создание знакомой человеку картины потребует дополнительных, и немалых, усилий. А главное — с помощью знакомых картин новую информацию передать чрезвычайно трудно. Передача же образов нашей планеты обернется в мыслях человека знакомыми ему земными образами. В результате произойдет неизбежное искажение информации, и снова нам не удастся направленно передать человеку нужные знания. Нет уж! Давай не будем нарушать постановление всепланетного собрания...

— Какое именно постановление? Их много, — хитро прищурился Лоо нижней парой глаз.

— Не притворяйся, что не помнишь. То самое, в соответствии с которым мы обязаны использовать в диалоге с представителями иных цивилизаций машинный перевод на их родной язык, не требующий глубокого продумывания, творческого подхода и усиленной работы воображения. Тем более что с помощью Вилли нам удалось создать значительный словарный запас в памяти машины. Надо полагать, что на этот раз человек говорит на том же самом наречии, что его предшественник, так как опорная площадка канала связи на Земле пространственно почти совпала с предыдущей. Я в полной мере осознаю, что машинный способ общения сильно ограничивает наши возможности по сравнению с передачей мысли. Но все–таки лучше передать меньше и медленнее, да вернее, чем быстро обрушить на человека огромное количество искаженной информации. Тем более, что спешить нам некуда, время общения не слишком сильно ограничено.

— Да, конечно... Ты убедил меня, Эрго, — потупился Лоо. — Извини.

— Ничего. До свидания, Лоо. Удачи!

И Эрго направился в центральную аппаратную Всепланетного телевидения, а Лоо со вздохом уселся поудобнее в кресле перед монитором и настроился на долгое ожидание.

* * *

Очнулся Гарри только под вечер. Он сморщился от головной боли и потрогал лоб. Ссадина была неглубокой и уже успела подсохнуть. Он успокоился, приподнялся на локтях и огляделся вокруг. Вечерело. В лесу было все еще тепло и приятно. Под руками уютно пружинил мох, сквозь листву наверху проглядывало неяркое заходящее солнце, на разные голоса щебетали птицы... Все было прекрасно — если бы не надоедливая тупая боль в голове. "Как же это меня угораздило заснуть?" — размышлял Гарри. — "Как я вообще здесь очутился и обо что расшиб лоб? И почему ломит в затылке, если только лоб разбит?" Шевелиться ему не хотелось, но сознание все настойчивее побуждало искать ответ на эти вопросы. Воспоминания оживали медленно, с трудом. Да, кажется, он пошел с утра за грибами...

Гарри сел, внимательнее осмотрелся кругом и увидел опрокинутую корзину, в ней — два белых гриба, а чуть дальше, под сломанными кустами — рассыпанные ягоды, сыроежки... Острое чувство тревоги встряхнуло его, он вскочил и тут же со стоном поднес руку к затылку. Вновь черной волной его захлестнул страх. Он озирался, готовый к самому худшему, мучительно напрягал память... И вдруг в ушах его раздался монотонный голос:

— Спокойно, спокойно, не волнуйтесь, ничего особенного не произошло.

Гарри вздрогнул, как ужаленный, и заоглядывался, ища говорившего.

— Не вращайтесь и не ищите, источник голоса в ваших ушах.

— Что?!

— Источник звука у вас в ушах, не бойтесь, — повторил голос.

Гарри испуганно схватился за ухо и принялся ковырять в нем пальцем.

— Не скребите в ушах, вы создаете дополнительные помехи, — продолжал невидимый собеседник. — Вам все равно не удастся ничего достать. Источник звука настолько мал, что не доступен вашим органам осязания. Вы ничего не сможете обнаружить, так что возьмите себя в руки и давайте обсудим создавшееся положение.

Рассудительность голоса несколько успокоила Гарри. Он с детства привык к обстоятельности и никогда ничего не предпринимал, не обсудив план действий с друзьями.

— Кто вы? — спросил он.

— Мы — жители другой планеты. Она называется Ио и находится в десяти световых годах пути от вашей Земли. Меня зовут Лоо, моя должность координатор. Я говорю с вами при помощи машины–переводчика. Как вас зовут?

— Гарри.

— Сколько вам лет?

— Двадцать.

— Кем вы работаете?

— Я пока не работаю. Я учусь в университете.

— Замечательно, — прогудел голос.

— Чего же вы тут находите такого замечательного? — огрызнулся Гарри. Обычная самоуверенность уже вернулась к нему, и его начала раздражать эта нелепая беседа, все больше похожая на некий допрос. Собеседник так и не открыл свое лицо, а уже бестактно претендовал на откровенность. Гарри не привык доверять людям. Он знал, что пустые разговоры даже с хорошими знакомыми могут и не принести пользы, зато обернуться неожиданной крупной неприятностью. А сейчас он не только не знал, но и не видел, кто задает ему вопросы!

"Тут что–то не так", — задумался он. — "Кто–то меня разыгрывает. И к тому же грубо. Не случайно башка трещит". Как только он вспомнил о боли, голова снова заныла. Он сморщился и подчеркнуто спокойно произнес:

— Хватит меня за нос водить. Не прячьтесь. Выходите, раз уж вам так хочется поговорить.

— Я вас не вожу ни за какие части тела, — отозвался голос. — Я действительно нахожусь от вас на астрономическом расстоянии и никак не могу показать вам себя.

— В таком случае, отвяжитесь от меня! И кстати, как это вы, будучи так далеко, ухитрились разбить мне лоб? Пожалуй, я потребую от вас возмещения ущерба.

— Извините меня, пожалуйста, Гарри, но лоб вы себе разбили, по–видимому, сами, когда натолкнулись на одно из деревьев.

Невозмутимый механический тон собеседника уже не успокаивал Гарри, но все больше выводил из себя.

— С какой это стати я стал бы по собственному желанию налетать на дерево? — взъелся он. — Я не слепой! Или вы меня за идиота держите?

— Нет, Гарри, конечно, вы не по собственному желанию наткнулись на дерево. Ваше попадание в канал связи со мной было несколько болезненным. По–видимому, боль и страх заставили вас отпрянуть и удариться о дерево.

— Ага, так это все–таки вы хлопнули меня по голове?! Вы поплатитесь за это!

— Хорошо, Гарри, я согласен рассчитаться с вами. Мы снабдим вас полезными знаниями. Вы и только вы будете обладать ими, и они помогут вам заработать солидный капитал.

— Вот как? Ну, это еще куда ни шло. Что же вы можете предложить такого, что позволило бы мне сколотить капиталец?

— Прежде всего признайтесь, Гарри, что ранка на вашем лбу не стоит чрезмерно большого капитала. Тем не менее, вы получите нечто, что сделает вас могущественным. Я научу вас получать и использовать практически неограниченную энергию.

— Вот это мне нравится! Когда же мы приступим к учебе?

— О сроках, Гарри, мы договоримся позже, как только обсудим этот вопрос у нас на Ио.

— О, сразу пошли на попятный! Вижу, вы просто хотите одурачить меня. В таком случае, я не хочу иметь с вами дела. Оставьте меня!

— Как вы нетерпеливы, Гарри. Мы сдержим свое слово, но сначала вы должны привыкнуть к своему особому состоянию.

— Что же со мной такого особенного?

— Особенность вашего состояния в том, что я теперь слушаю вашими ушами и смотрю вашими глазами.

— Вы... шпионите за мной?! — со страхом и отвращением воскликнул Гарри. — Но это же запрещено законом! Я не совершил никакого преступления!

— Вы не так меня поняли, Гарри. Я не слежу за вами. Я даже не смогу вас увидеть, пока вы сами не посмотрите на себя в зеркало. Я всего лишь изучаю ваш мир вашими глазами. Это никак нельзя назвать шпионажем. Мы с вами — равноценные исследователи. Я постараюсь как можно меньше беспокоить вас, лишь изредка буду задавать вопросы. Пожалуйста, не расстраивайтесь и поменьше думайте об этом. А завтра мы с вами обсудим планы на будущее, хорошо?

— Ладно, — ответил Гарри... и вдруг испуганно воскликнул:

— Но позвольте, вы и мысли мои читаете?!

— Нет, — ответил голос. — В мысли ваши мы никак не вмешиваемся. Сейчас мы с вами попрощаемся до завтра, и я совсем никак не буду вам мешать. Только у меня к вам одна убедительная просьба: пожалуйста, не говорите никому, что кто–то смотрит вашими глазами, слушает вашими ушами и произносит слова прямо внутри вашей головы! На Земле считается очень плохим признаком, если человек утверждает, будто слышит бесплотные голоса.

— До свидания, — не отвечая ни да, ни нет, попрощался Гарри.

Он подобрал корзину, отряхнул брюки и задумчиво побрел домой.

Солнце медленно клонилось к закату. Его косые лучи сквозь путаницу ветвей ложились на тропинку причудливыми бликами. В чаще по обеим ее сторонам сгущались тени. Запахи грибов, нагретой за день древесной коры и сочной зелени все сильнее пронизывал таинственный аромат ночных цветов. Они еще не распрямили свои стебельки, но уже готовились раскрыть чашечки навстречу небу, как только на нем погаснет последний отблеск заката и проступят звезды.

Все кругом было так тихо, так мило и привычно, что вскоре Гарри охватили сомнения: а правда ли он слышал голос с далеких звезд? Не померещилось ли ему все то, что сегодня произошло?.. По–видимому, это все–таки был сон. Оглядываясь назад, Гарри находил разговор с координатором Лоо все более невероятным и нелогичным. Инопланетянин уверял, будто бы не случилось ничего особенного... Как это — ничего?! Попасть в канал связи с жителями другой планеты — совсем ничего особенного?.. Черта с два! Да ведь это произошло впервые в истории человечества! А обещание могущества? Разве это обычное дело?! Нет и тысячу раз нет!! Обычным делом, хотя далеко не частым, можно считать, к примеру, получение наследства. Вот тогда и могущество будет вполне реальным: за деньги, выплаченные по завещанию, можно приобрести почти все, была бы сумма достаточно крупной. Во всяком случае, Гарри не мог припомнить, что бы нельзя было приобрести за деньги. А могущество, которое обещал Лоо, он предлагал обрести через какие–то там знания... "Впрочем, зачем же я тогда учусь в университете?" — внезапно оборвал презрительные мысли Гарри. — "Затем, чтобы стать могущественным, это факт. И стану! Кто владеет информацией — владеет миром. Конечно, этой власти я добьюсь не так быстро, как если бы получил наследство. И все–таки... Что же я могу узнать такого особенного, о чем не расскажут на лекциях? Ай, да ну его, этого Лоо! Пожалуй, все его обещания — чепуха на постном масле. Но как он серьезно говорил! Да еще и условия ставил: скрывать, что кто–то смотрит моими глазами..."

Стоило Гарри подумать об этом, как вдруг он физически ощутил, будто и в самом деле его глазами смотрит кто–то другой: они поворачивались в стороны, устремляли взгляд то вдаль, то прямо перед собой не по его, Гарри, желанию, а повинуясь чьему–то постороннему приказу. "Мистика!" — подумал Гарри и усилием воли прогнал странное ощущение. "А почему, собственно говоря, я должен молчать о случившемся?" — продолжал размышлять он. — "Каким таким плохим признаком считается слышать голоса?.." Ему ни на секунду в голову не пришло, что человека, утверждающего, будто у него в голове кто–то разговаривает, могут счесть попросту умалишенным. И требование инопланетян помалкивать о необыкновенной встрече показалось ему каким–то нечестным. "Впрочем, при чем тут честно — нечестно?" — тут же возразил он себе. — "Ведь я могу рассказать обо всем, как будто о сне! А может, я и вправду всего лишь видел сон? Во сне любая фантазия может привидеться... Но почему же я все–таки заснул? Вот так бежал, бодрый и веселый, и вдруг — хлоп! — заснул. А проснулся с больной головой и пустой корзинкой. И стемнело–то как уже! Выходит, я проспал почти весь день?! Наверное, я заболел и бредил. А вот сейчас и проверю! Позову Лоо вслух — и, если он на самом деле есть, он ответит!"

Но едва он набрал в грудь воздуху, чтобы окликнуть иотянина, как его самого окликнула девушка, шедшая навстречу:

— О, Гарри, привет!

Это была его возлюбленная, Инга. С ее именем на губах он засыпал и просыпался, ей посвящал нескладные юношеские стихи, о ней вспоминал, когда ему было в жизни плохо и тяжело. И теперь, повстречав ее, он воспрял духом и просиял:

— Инга! Милая моя! Как ты кстати! Как мне повезло, что ты мне встретилась! Ты всегда появляешься в самый удачный момент. Как это тебе удается?

— Да что ты выдумываешь, Гарри? Все получилось само собой. Я просто зашла к тебе, и твоя мама мне сказала, что ты с утра за грибами отправился. А где ты обычно их собираешь, я знаю. Вот и вышла на эту тропинку — прогуляться и заодно тебя встретить. Ну, покажи, похвастайся, много ли насобирал?

Она заглянула в корзинку и разочарованно воскликнула:

— Ой, всего ничего! Что же ты делал в лесу?.. Да у тебя лоб разбит! Ты подрался? Ну, говори же скорее, Гарри!..

— Ты не угадала, Инга. Случилось кое–что другое. Я заснул и проспал весь день.

— Заснул? Да ты шутишь, Гарри. Как это можно днем в лесу заснуть, да еще до самого вечера? Ты же не болен и не пьян. Не томи ты меня, расскажи скорее, что с тобой случилось?!

— Да я и вправду всего лишь заснул! Не знаю, как так получилось, только проснулся совсем недавно и с дикой болью в голове.

Инга вздрогнула.

— Не бойся, сейчас уже прошло, — поспешил заверить ее Гарри. — Главное не это, а то, какой чертовски забавный сон мне приснился! Будто кто–то разговаривал со мной монотонным голосом.

— Ой, как интересно! — подалась вперед Инга. — А кто это был?

— Он представился инопланетянином, жителем планеты Ио, до которой от Земли лететь... дай Боже памяти... что–то около десяти световых лет.

— И правда, забавный сон... И как этот инопланетянин выглядел?

— Я его не видел, а только слышал. Его голос звучал у меня в ушах — монотонный голос такой, машинный. Как у электронного переводчика.

— Здорово! Прямо не сон у тебя, а фильм о пришельцах. О чем же говорил тебе инопланетянин?

— О том, что он смотрит мои...

"Я же просил никому об этом не рассказывать!" — раздалось вдруг у Гарри в ушах.

Он осекся. На лице его появилось такое странное выражение, одновременно раздосадованное, недоуменное и растерянное, что Инга не на шутку встревожилась и буквально впилась в лицо возлюбленного глазами. Он потупился и ничего не ответил на ее вопросительный взгляд.

— Что с тобой? — спросила Инга наконец.

— Опять этот голос в ушах, — еле слышно шепнул Гарри. — А ты разве не слышала?

— Нет... Но ты же говорил... Ты ведь слышал его только во сне!

— А вот теперь услышал и наяву! Очень громкий голос, Инга. Почему ты не слышала его?

— Гарри, никакого голоса не было! Тебе, наверное, померещилось. Как у тебя блестят глаза!.. Дай–ка...

Она притянула Гарри к себе и губами потрогала лоб.

— Высокой температуры вроде нет... Но вдруг в ранку попала зараза? Идем скорее домой, тебе надо лечь. Это может быть опасная болезнь!

"Это не опасно", — вновь прозвучал монотонный голос у Гарри в ушах.

— Это не опасно, — машинально повторил он.

— Откуда ты знаешь! Мне вот кажется, что ты заболел. Идем, идем скорее! Надо вызвать врача.

Гарри растерялся от ее настойчивости, у него чуть уши не заложило от ее пронзительных возгласов. Оглушенный, сбитый с толку, он позволил Инге тянуть себя за рукав до самой калитки флигеля, где жила семья Фортецки. Мать Гарри выглянула в окно и поспешила навстречу:

— А, вот и вы!.. Сынок, что с тобой? На тебе лица нет!

— По–моему, он заболел! Он говорит, что слышит в ушах какой–то монотонный голос, — ответила вместо Гарри Инга.

— Ох! — всплеснула руками миссис Фортецки.

"Гарри, напоминаю: нельзя говорить, что ты меня слышишь", — предупредил монотонный голос. — "Тебя сочтут душевнобольным, твоим словам не будет веры".

Оказавшись в окружении трех сильно встревоженных собеседников, один из которых был, к тому же, невидим, Гарри окончательно потерял самообладание.

— Отстаньте все от меня! — вне себя, выкрикнул он, оттолкнул женщин с дороги и вбежал в дом. Инга стремглав бросилась за ним, но он успел захлопнуть дверь своей комнаты у нее перед носом. Она забарабанила в дверь и закричала:

— Открой сейчас же! Гарри, открой! Миссис Фортецки, он заперся!!

Подоспела мать, тоже начала стучать и умолять отворить ей. Слишком живо еще было в памяти обеих самоубийство отца Гарри, чтобы сейчас оставить его одного. Тем более что он пришел из леса такой странный...

Гарри не двигался, только еще глубже вжался в постель и натянул на голову покрывало. Но непрерывный стук в дверь и встревоженные голоса тонкая ткань заглушить не могла. Они врывались в сознание Гарри, мешали сосредоточиться и решить, как быть дальше. Ему было неловко перед матерью и Ингой, он чувствовал, что неправ, но выйти к ним и все объяснить не решался. Он боялся непрошеного вмешательства монотонного голоса и не мог предвидеть, на что его это вмешательство может толкнуть. Слишком сильное давление всегда вызывало в нем глухое раздражение и стремление действовать с точностью до наоборот. Это и пугало его больше всего. Ему до боли остро хотелось побыть одному, остыть и успокоиться. Но мать и Инга не знали, что творилось за дверью, и пугающая тишина в комнате заставила их сменить просьбы на приказы. В отчаянии мать пригрозила вызвать полицию и взломать дверь — и Гарри был вынужден выйти из спальни. Он выглядел растерянным, жалким, глаза покраснели от слез.

— Ну почему вы не можете оставить меня в покое?! — дрожащим голосом взмолился он. — Я так хочу отдохнуть!

— Мы не можем сейчас оставлять тебя одного! — выпалила Инга, но миссис Фортецки жестом приказала ей замолчать и неожиданно мягко произнесла:

— Сынок, ты же голоден. Ты с утра ничего не ел.

Гарри вдруг в самом деле почувствовал сильный голод:

— Ладно, мама. Дай мне поесть.

— Сейчас, мой хороший! Вот только принесу из кухни в столовую...

Миссис Фортецки поспешно вышла и принялась громко распоряжаться, чтобы накрыли на стол. Гарри устыдился своей слабости, сердито вытер глаза и напустился на Ингу:

— Ну что ты ко мне пристала? "Открой — открой"!Ты же видишь, как мне тяжело!

— Я вижу только одно: что ты мне не доверяешь и не хочешь поговорить откровенно. Ты так грубо пихнул меня, заставил чуть не полчаса прыгать у тебя под дверью и унижаться!..

— О чем ты, какое унижение? Ты на меня напраслину возводишь. Зачем ты говоришь неправду, Инга?

— Какую неправду?! Я всегда говорю только правду!

Гарри вспыхнул, схватил девушку за плечи и толкнул к двери:

— Ну и иди на улицу кричать всем о своей правде!

Отвернулся и широкими шагами скрылся в столовой. Инга постояла несколько мгновений в растерянности, тяжело вздохнула и вышла из дома.

— Гарри, а что ты один? — спросила его мать, когда он сел к столу. — Пригласи Ингу поужинать.

— Она ушла, — буркнул он.

— Почему ушла? Ты обидел ее?

— Я ее выгнал, — пробубнил Гарри, покраснев и глядя в стол.

— Ты поступил очень нехорошо, Гарри. Выгнал девушку, которая так за тебя переживает!

— Я видеть ее больше не могу.

— Вот здравствуйте! А раньше души в ней не чаял: Инга то, Инга се. Наверное, ты и вправду заболел. Про какой это голос в твоих ушах говорила Инга?

— Мама, да не было никакого голоса! Она сама все выдумала.

— Что–то непохоже это на Ингу. И глаза у тебя красные — ты что, плакал?! Когда... — мать запнулась, — когда с нами случилось несчастье, ты ни слезинки не уронил, а сегодня что стряслось?.. Все–таки я вызову врача.

— Мама! Я здоров. Ради Бога, не надо врача! — испугался Гарри. — Я просто сильно устал и случайно ударился головой. Сейчас отдохну, и все пройдет. Вот доем и пойду спать.

— Хорошо, мой мальчик, иди. Только не закрывай дверь!

Едва Гарри коснулся головой подушки, как сразу же уснул. Но сон его был беспокойным, тяжелым. А миссис Фортецки не спалось. Странное поведение сына, его стоны во сне пугали ее. Она чувствовала, что с ним случилось что–то необычное. Неслышно ступая, она вошла к нему в спальню и села у кровати. Гарри снова застонал, закрытые глаза зажмурились, меж бровей легла глубокая складка. Легким нежным движением мать коснулась его лба, чтобы разгладить ее, и вдруг Гарри резко сел на постели и отбросил ее руку.

— Чшш, ты что, Игорек, это же я, мама... — и она хотела обнять его, но он передернул плечами:

— Сколько раз я просил не называть меня так! Я Гарри, Гарри, понятно? И вообще, зачем ты меня разбудила, убирайся! — и зарылся под одеяло с головой.

Мать печально взглянула на него, погасила ночник и ушла к себе. Между нею и сыном словно бы встала стена, что–то чуждое и враждебное вторглось в их добрые отношения. Гарри и раньше был не особенно ласковым, но от грубости воздерживался, а теперь... "Убирайся" — такое родной матери сказать! Обида на сына подступила комом к горлу миссис Фортецки. Она заплакала...

Прошла неделя, и жизнь снова повернулась к Гарри спиной. После той первой беседы в лесу инопланетяне редко тревожили его, но он постоянно замирал на полуслове, прислушивался к себе, вздрагивал и пугался, когда кто–нибудь его окликал. Миссис Фортецки все же решила на свой страх и риск посоветоваться с семейным врачом. Она рассказала о ночных кошмарах Гарри, упомянула и о странных голосах, которые он якобы слышал в голове. Врач без колебаний поставил диагноз: шизофрения. Это окончательно расстроило отношения в семье Гарри: мать не знала, как и повернуться, чтобы не обидеть его, а его злило, что с ним нянчились, как с больным, но открыто признаться, что считают его нездоровым, и произнести вслух диагноз не решались. К тому же, диагноз этот не остался внутрисемейной тайной, и вскоре Гарри начали сторониться соседи. Трещина, возникшая между ним и окружающими, стремительно вырастала в пропасть. Неудержимо, словно катящаяся с гор снежная лавина....

Только в университете Гарри чувствовал себя более–менее в своей тарелке. Там у него были приятели, там не было того, что так действовало ему на нервы дома: ни настороженности соседей, ни повышенного, граничившего с навязчивостью внимания матери. Он уже устал доказывать ей, что ничуть не болен. Он и сам считал себя абсолютно здоровым. Возникавшее временами противное ощущение чужого присутствия в глазах и ушах он сравнительно легко преодолевал усилием воли. И все же даже на занятиях ему было порой неуютно и стоило большого труда сосредоточивать внимание на сути профессорских лекций. По счастью, приятелям Гарри не было до этого никакого дела, и он был рад любому случаю подольше побыть с ними, чтобы не ехать домой. Чаще других Гарри проводил время с Биллом — ездил на рыбалку, ходил по клубам или в спортзал. Билл не был ему близким другом, но Гарри вслух восхищался, а втайне завидовал его недюжинной силе и спортивному телосложению. Уважение Гарри льстило Биллу, и они отлично ладили между собой. Что бы Билл ни предлагал, Гарри всегда с готовностью соглашался. И когда Билл купил себе новый спиннинг и предложил вместе опробовать его, Гарри ответил:

— Отличная идея!

После занятий приятели поймали такси и заехали к Гарри домой за его снастями, а потом добрались до речки и отпустили машину. Осмотрелись, выбрали место, закинули удочки и сосредоточенно замолкли. Гарри и не заметил, как опять погрузился в мрачные раздумья...

— Гарри, ты что, не видишь? У тебя же клюет! — вырвал его из забытья оклик Билла.

Он вздрогнул, неловко дернул удилище, и рыба сорвалась.

— Эх ты, растяпа! — хохотнул Билл. — Смотри на меня и учись!

И сверкающая серебром в солнечных лучах рыбина, трепеща на крючке, описала широкую дугу и шлепнулась в траву. В душе Гарри предательски шевельнулась зависть. Он стиснул зубы и приказал себе быть внимательнее, но... Как известно, чем больше стараешься, тем хуже получается, и вскоре Гарри упустил еще несколько рыбешек. Билл подшучивал над неловкостью приятеля — добродушно, как казалось ему, но на самом деле достаточно ядовито. Гарри же эти шуточки казались и вовсе издевательством. Подавляя обиду, он все крепче стискивал удочку, пока руки не затряслись от напряжения. Билл сразу же заметил это:

— Что, руки устали? Так не держи удилище, а пристрой его между камнями. Давай помогу!

Он предложил помощь без всякой задней мысли, но, сам того не ведая, задел самолюбие приятеля. "Да что же такое! И этот меня больным слабаком считает?!" — подумал Гарри и с плохо скрытым раздражением бросил:

— Без тебя обойдусь!

— Да ладно, чего там, — возразил Билл и протянул руку к удочке Гарри.

"Бей кулаком в горло!" — прозвучал вдруг у Гарри в ушах монотонный голос. Он был слишком раздосадован и взвинчен, чтобы задумываться, хорошо это или плохо, и просто послушался, вложив в удар все накопившееся раздражение, все недовольство собой и окружающим миром. Билл схватился за шею, захрипел, но устоял на ногах. Уже в следующий миг недоумение в его глазах сменилось гневом, и он занес руку, чтобы дать сдачи. "А теперь — левой в живот", — подсказал голос в ушах. Гарри отпустил удилище и послушно выбросил вперед левую руку. Билл не ожидал выпада и согнулся пополам. "Отойди в сторону!" — прогремело в ушах Гарри. Он машинально сделал шаг вправо — и вовремя: Билл уже оправился от удара и, выпрямляясь, метил головой Гарри в подбородок. Но промахнулся и растянулся на земле. "Ударь ногой в бок", — подсказал монотонный голос. И Гарри, не раздумывая, пнул лежачего. Билл застонал и пополз, потом вскочил и бросился наутек. Гарри остался на берегу один. Он медленно осознавал случившееся — и вдруг понял, что побил Билла! Того самого Билла, чьей силе он так завидовал! Радость охватила Гарри, разлилась приятным пьянящим теплом по жилам. Он с размаху уселся на траву, откинулся назад и тихо засмеялся. Куда делись его прежняя раздражительность, неуверенность в себе, страх перед будущим? О, да, теперь–то он постоит за себя, теперь он всем покажет! Вот оно, обещанное инопланетянами могущество!..

Уже через месяц прежнего Гарри было не узнать. Монотонный голос с планеты Ио постоянно поддерживал в нем сознание собственной исключительности и раздул его самолюбие до таких размеров, что друзья и однокурсники просто диву давались, настолько несносным, заносчивым и высокомерным он стал. При малейшем разногласии он выходил из себя и лез в драку. Он был уверен, что всегда окажется победителем, что инопланетяне дорожат им, как единственным контактером, и уберегут от всех опасностей.

Но счастливое неведение длилось недолго. Несколько студентов сговорились проучить дерзкого выскочку, и однажды вечером напали на Гарри и избили. Это отрезвило его и заставило в полной мере осознать, как он сделался одинок. Перед всеми, с кем он общался, ему приходилось так или иначе "делать лицо", надевать маску, а поговорить открыто, по душам он не мог ни с кем. Ему некому было поведать о своих страхах, не с кем поделиться терзавшими его сомнениями. Друзей он сам разогнал, когда принялся при каждом удобном и неудобном случае подчеркивать свою значимость и силу. Матери он позволял заботиться только о своем физическом здоровье, а в его внутренний мир путь ей был закрыт. Он перестал доверять ей с тех пор, ка она пренебрегла его просьбой не обращаться к врачу, и из–за этого случилось то, о чем предупреждал Лоо: на Гарри было повешено клеймо шизофреника.

Даже Инге несчастный изгой довериться не мог. Он любил ее по–прежнему, даже больше — но у него не получалось вести себя с ней естественно, как раньше. Он ни на секунду не забывал, что его глазами смотрит Лоо, и помимо воли стал с Ингой холоден, сдержан и расчетлив, не только в жизни, но и в постели. Она была шокирована, оскорблена этим и обратила главное оружие Гарри — самообладание — против него же. Она переняла от Гарри его деловитую отстраненность, заставляла себя отвечать на его равнодушный тон таким же равнодушием. Это глубоко ранило Гарри, он тосковал по прежней Инге — раскованной и непосредственной. В отчаянных усилиях вернуть в отношения прежнюю теплоту он пытался вести себя легкомысленно и весело, но выглядело это так искусственно, что только раздражало Ингу. В конце концов Гарри почти смирился с тем, что расставание с ней — всего лишь вопрос времени.

Все чаще охватывала его смертельная тоска, все страшнее и холоднее становилось ему за той стеной отчуждения, которую он сам невольно выстроил вокруг себя. Наконец, он решил, что нет смысла больше терпеть эту мерзкую действительность. И вскоре ему представился случай безболезненно — как он думал — свести счеты с жизнью. Зайдя как–то раз в спальню матери, он увидел, что она забыла убрать с ночного столика снотворное. Потихоньку, чтобы мать не заметила, он стал брать эти таблетки по одной — и однажды перед сном проглотил накопившуюся у него довольно приличную горсть. Засыпая, он прошептал:

— Прощайте...

— Почему "прощайте"? Что с тобой, Гарри? — немедленно отреагировал механический голос.

— Прощайте навсегда... Я больше не могу так жить...

— Гарри, Гарри!! Постой, не спи, объясни, в чем дело! Открой глаза! — загремел голос на полную мощь усилителей.

Но Гарри уже не слышал. Блаженный полумрак окружил его и, медленно гася все чувства, увлекал в сладкий водоворот небытия...

— Эрго! Эрго! Гарри отключился! — в тревоге воскликнул координатор Лоо.

Руководитель Службы поиска инопланетных цивилизаций мгновенно появился у экрана монитора. Изображение отсутствовало, не было звука, но контрольные приборы невозмутимо свидетельствовали о безупречной работе канала связи.

— Что случилось, Лоо?.. Что тебя так испугало? Связь функционирует нормально. А Гарри спит.

— Верно, — с отчаянием в голосе согласился Лоо, — Гарри спит! Только проснется ли? Он почему–то попрощался со мной перед тем, как лечь в постель. И не просто попрощался — а навсегда! Сначала я ничего не понял, ведь последнее время в его поведении не было ничего необычного... Он, правда, стал немного высокомерным, но разговаривал со мной всегда так бодро... Но когда я попытался расспросить его, что все это значит — он не ответил, хотя громкость связи была такой, что он уснуть никак не мог бы. А он все равно заснул, буквально отключился. Повторяю — отключилось его сознание, а не наш канал связи, Эрго!

— Ах, вот оно что... И ты говоришь, что перед тем, как это случилось, ты не почувствовал в его поведении ничего угрожающего?

— Не припоминаю ничего необычного. Он всегда держался со мной ровно, пожалуй, чуть холодновато — но, повторяю, всегда бодро!

— Ах, Лоо, Лоо! В том–то и дело, что — с тобой! А я спрашиваю о его поведении по отношению к другим людям.

— А другие старались с ним не общаться, как мне показалось... Только человек, которого он называет мамой, был с ним дружелюбен.

— И ты видел все это и молчал??? Как ты мог забыть историю с Вилли? Там ведь тоже перед смертью с человеком случилось именно это — он остался одинок, соплеменники начали сторониться его... Похоже, мы опять ошиблись в психологии людей!

— Наверное, ты прав, Эрго... Но смотри! Мозг Гарри отвечает на контрольные запросы все слабее и слабее!! Мы вот–вот потеряем его!..

— Лоо, припомни, пожалуйста, поскорее, был ли как–нибудь нарушен обычный ритуал отхода Гарри ко сну?

— Кажется, нет... Как всегда, он поужинал в столовой, принял душ и лег в своей спальне на свою кровать. Никого с ним там не было, как и обычно... Ах, да–да!.. Были незначительные отличия! Он проглотил горсть таблеток. Но что в этом странного? Он и раньше перед сном часто жевал какие–то таблетки, правда, не круглые в сечении, а прямоугольные.

— Лоо... это просто уму непостижимо! Человек отравился у тебя на глазах, а ты не заметил! Вспомни, что было перед тем, как мы потеряли Вилли. Помнишь, о чем он рассуждал вслух? Он как раз упоминал о таблетках, приняв которые, можно умереть. И он не решился убить себя таблетками, потому что боялся потерять разум. А еще боялся, что соседи его спасут, если он не умрет сразу и сам начнет просить об этом. Значит, у нас есть шанс!

— Да, Эрго, теперь и я вспомнил! Спасибо, что освежил мою память! Но что же нам делать с Гарри? Деятельность его мозга непрерывно затормаживается! Он спит все крепче, и все процессы постепенно замирают...

— Это говорит о том, что таблетки, которые он проглотил, — не яд, а лекарство от бессонницы. Но очень сильнодействующее лекарство! Медлить больше нельзя! Давай–ка, Лоо, воздействуем на мозг возбуждением. Сначала попробуй посылать импульсы по контрольным каналам связи, постепенно увеличивая мощность. Затем возбуди слуховые нервы, а потом задействуй и сетчатку глаз. Мы должны успеть раньше, чем лекарство вызовет паралич дыхательных мышц! Начинай скорее, Лоо! А я тем временем подключу изображение и звук канала связи с Гарри к общепланетной телевизионной сети. Мы не имеем права скрывать от сограждан сложившуюся ситуацию!

— Не имеем, — вздохнул Лоо и приступил к выполнению инструкций Эрго.

* * *

Кошмарные сны мучили Гарри. Он словно застрял на полпути между жизнью и смертью, не спал, но и не мог проснуться. Спасаясь от жутких видений, он тяжело ворочался в кровати, громко стонал и бредил. Проснулась мать и, увидев, что творится с сыном, срочно послала за врачом. Тот первым делом попросил миссис Фортецки проверить флакон со снотворным. Таблеток там оказалось так мало, что догадка медика подтвердилась. Прямо на месте Гарри сделали укол и промывание желудка и увезли в больницу. Импульсы с планеты Ио помогли помощи подоспеть вовремя — самоубийца остался жив. Уже на следующий день он смог встать с постели.

Ночью, когда Гарри дремал под капельницей, в ушах его снова раздался голос Лоо. Он был по–прежнему монотонным и лишенным эмоций, но частота, на которой он звучал, была подобрана так, чтобы обладать наибольшей силой внушения.

— Гарри, ты слышишь меня? Это координатор Лоо с планеты Ио. Если слышишь, приоткрой глаза и обведи ими вокруг.

Сквозь полудрему Гарри повиновался.

— Спасибо, Гарри! А теперь слушай внимательно, запоминай и верь. Можешь не отвечать, если тебе трудно говорить. Гарри, прислушайся к себе: ты очень хочешь жить! Ты не хочешь смерти, это было всего лишь минутное помрачение рассудка! Сейчас ты в больнице, тебя не очень хорошо кормят, твоя свобода ограничена — видишь, как бесполезно и даже опасно уходить от связи с нами! Не прощайся с жизнью, Гарри, и не покидай нас. Ты нам очень дорог, ведь ты наш единственный собеседник на Земле! Вся наша планета готова любить тебя и беречь, мы все желаем тебе скорейшего выздоровления и поможем ему побыстрее наступить...

Мы говорили тебе о могуществе, и ты опрометчиво решил, будто оно у тебя уже есть — вот и случилось несчастье. Пойми, это только в мечтах можно за несколько часов обрести власть над всем миром — а в жизни нельзя допускать столь поспешного самовозвеличения. Другие люди тебя не поймут, им это будет неприятно. Ты получишь уникальные преимущества перед остальными землянами, мы не обманываем тебя! Получишь и научишься пользоваться ими на радость себе и без вреда для других. Но сначала следует создать необходимые условия. Какие — мы пока не можем тебе сказать. Честно говоря, нам и самим это пока не ясно. Нам нужно собраться всей планетой и посовещаться как следует, чтобы решить. Но как только решение будет принято, ты немедленно узнаешь о нем, и это так же верно, как то, что меня зовут Лоо! А теперь отдыхай. Поправляйся и набирайся сил. Спокойной ночи!

Наутро, когда Гарри проснулся, он чувствовал себя замечательно — и физически, и морально. Он принял все, о чем Лоо говорил ночью, и согласился, что решать что–либо на его счет иотяне смогут лишь после того, как изучат подробнейшим образом его жизнь и жизнь окружающих его людей. Он пообещал не раздражаться и не сердиться, а показывать через свои глаза и при необходимости объяснять любое явление и любые предметы земной жизни, которые могут заинтересовать иотянских ученых.

Но пока что демонстрировать инопланетянам было особенно нечего, ведь Гарри находился под неусыпным наблюдением врачей и не мог выходить за пределы того этажа, на котором располагалась его палата. Нужно было поскорее выписаться, и Гарри принялся добросовестно выполнять все предписания медиков.

Какова же была его радость, когда первым посетителем, которого он увидел, как только его разрешили навещать, оказалась Инга! Она забыла все обиды, узнав, что Гарри чуть не погиб, и пообещала приходить к нему как можно чаще. Ее нежность и любовь вдохнули в Гарри надежду и жажду жизни. Радость свиданий с ней и целебные сеансы внушения с планеты Ио преодолели побочное действие лекарств, и совсем скоро врачи признали, что держать Гарри в больнице больше нет необходимости.

— Ну, вот мы и дома, сынок! Посмотри, как чисто и красиво стало в твоей комнате! — улыбнулась миссис Фортецки.

— Спасибо, мамочка! — и Гарри от души поцеловал мать. — Я тебя очень люблю!

— И я тебя тоже, Иг... ох, прости, пожалуйста, Гарри!

— Ничего, мама. Зови меня, как хочешь! Теперь это не имеет значения: важно, не как тебя называют другие, а кто ты есть на самом деле.

— Да я тебя просто не узнаю! — прослезилась миссис Фортецки и поторопилась снова улыбнуться:

— Может, тебя подменили в больнице?

Гарри нахмурился.

— Прости, сынок, кажется, шутка неудачная, — смутилась мать. — Ладно, не буду мешать тебе осваиваться дома! Отдыхай. Ужин, как обычно, в девять.

Как только она вышла и Гарри остался один, он тут же услышал монотонный голос Лоо:

— Вижу, Гарри, теперь ты не только здоров, но и мудр! Чувствуется, пока ты был в больнице, ты не тратил время даром и хорошенько обдумал свое поведение.

— Да, Лоо, я много думал... и многое понял.

— Теперь ты знаешь, что счастье достигается не за счет других, а с помощью других. Надеюсь, ты запомнил: за счастье не борются в одиночку!

— Все это так, Лоо... но мне не дает покоя один вопрос: для чего вам, мудрым и сильным инопланетянам, у которых и так все есть, тратить столько времени и сил на меня? Ведь каждый человек поступает тем или иным образом, чтобы добиться своей цели, причем добиться ее он стремится ради выгоды. Какая же выгода тебе, Лоо, оттого, что ты со мной возишься, спасаешь от смерти, помогаешь избавиться от надзора врачей?

— Боюсь, Гарри, мне будет трудно ответить так, чтобы ты меня понял.

— Почему? Ты что, считаешь меня дураком?

— Нет, Гарри, дело совсем не в этом. Ты можешь мыслить вполне разумно и логично, не хуже, чем я. Но мы живем на разных планетах — и потому неудивительно, что образ мышления у нас очень сильно различается, равно как и система ценностей. Да что говорить о разных планетах? У вас на Земле существуют либералы и демократы, радикалы и реакционеры, эгоисты и альтруисты. Среди тех и других есть очень умные люди. Но разве они всегда понимают друг друга?

— Ты прав, не всегда. А сами вы на Ио — к каким партиям принадлежите?

— Я не могу отнести ни себя, ни моих сограждан ни к какой из известных тебе партий, потому что они существуют только на Земле. На нашей планете ничего подобного нет. Я просто привел пример ситуации, когда можно обладать способностью логично мыслить и четко свои мысли выражать — и при этом все равно не понимать друг друга. Вот если я скажу, что в помощи тебе, Гарри, состоит мое счастье — ты меня поймешь?

— Пожалуй, нет, Лоо. Мы с тобой — фактически случайные знакомые: беседуем всего пару–тройку месяцев, а не виделись вообще ни разу. Нет, я не знаю, какое может быть тебе счастье оттого, что ты мне помогаешь. А может, тебе нравится сознавать, что я от тебя завишу и в результате связи с тобой чуть жизни себя не лишил? Среди людей есть такие, кто самое настоящее наслаждение испытывает, надевая на любимого человека собачий ошейник и помыкая им!

— Гарри, ты даже представить себе не можешь, как меня пугают и обижают эти твои предположения. Прежде всего — хотя ты наверняка не поверишь мне и не поймешь моих мотивов — я совершенно искренне счастлив именно помогать тебе, избавлять тебя от страданий, а не причинять их! Когда ты несчастен — я несчастен вдвойне, я казню себя и сон теряю от тяжелых мыслей, а вовсе не наслаждаюсь, как тебе показалось... Но ты не виноват, что так думаешь о нас. Я успел немного изучить земную жизнь через твои глаза — и увидел достаточно, чтобы убедиться: вопрос, который тебя мучает, вполне закономерен. Мы на Ио внимательно рассмотрели, обсудили и обдумали все земные события, свидетелями которых мы стали благодаря тебе. И пришли к выводу, что на Земле в порядке вещей то, что разумное существо, то есть человек, считает себя вправе причинить вред другому разумному существу, опираясь на возможность и целесообразность получения выгоды для себя. У нас на планете ничего подобного ни у кого и в мыслях быть не может. Мы, наоборот, находим величайшее наслаждение в оказании помощи разумным существам. Мы причинили тебе страдания единственно лишь потому, что не разобрались как следует в укладе жизни и образе мыслей землян. Вся наша планета приносит тебе самые глубочайшие и искренние извинения! Обещаю, что впредь мы будем осторожней!

— Да ладно уж! — пробормотал Гарри, польщенный. — Так и быть, я прощаю вас.

— Спасибо! Большое спасибо! Я говорю это не только от себя, но и от всех иотян. Когда мы узнали, что ты отравился, на всей планете был объявлен траур. А день твоей выписки мы сегодня отмечаем, как праздник!

— Ух ты! — разулыбался Гарри. — Вот бы на ваш праздник взглянуть хоть одним глазком!

— Какая замечательная мысль, Гарри!

— Ну что ты, Лоо, я пошутил...

— А я не шучу. Мы еще так плохо знаем вас, людей Земли — но очень хотели бы узнать поближе и получше! Нам было бы очень кстати, если бы ты, Гарри, посетил нашу планету. Здесь, среди нас, ты воочию убедишься в преимуществах нашего образа жизни и скорее примешь наш жизненный уклад. Ты научишься распоряжаться практически неограниченной энергией. А когда вернешься, научишь других людей разумно пользоваться природой, без труда и без ущерба для нее получать все мыслимые и немыслимые блага — и поможешь человечеству освободить интеллектуальную и физическую энергию для творчества и созидания общественной гармонии. Ты убедишься сам и убедишь своих соплеменников, что господствовать над природой гораздо интереснее, чем над себе подобными, а самое главное — гуманнее.

— Сколько же времени займет путешествие на вашу планету?

— По земным меркам — не более двадцати пяти лет.

— Многовато... А вы мне такую серьезную миссию на Земле предлагаете! Хватит ли на это моей жизни?

— Мы вместе выработаем такую программу твоих действий, чтобы хватило.

— Допустим... Но как же я попаду к вам?

— Ты построишь под нашим руководством космический корабль и на нем прилетишь.

— На все–то у тебя есть ответ, Лоо... Как будто тебе раз плюнуть перевернуть всю мою жизнь! А я так не могу. Мне нужно время подумать.

— Конечно, Гарри, я тебя не тороплю. Сообщи мне, как только твое решение созреет.

— Договорились, — ответил Гарри, и Лоо распрощался с ним до завтра.

Гарри спустился к ужину, рассеянно поел, поблагодарил маму и снова ушел к себе.

"Вот так предложение!" — думал он. — "Через двадцать пять лет мне будет уже за сорок. Многовато, но все–таки еще не старость! Но что же у меня к этому времени будет? Обещанные уникальные знания. Неплохо! Вооружусь ими и открою свое дело, крупное и выгодное... Стоп! Выгодное. Что еще там говорил Лоо насчет выгоды? Что–то не слишком лестное. Очень даже нелестное. Но если я, как обещает Лоо, приму образ мыслей жителей Ио, тогда и я не буду гоняться за прибылью... И придется мне учить людей жить богато, но без выгоды! Да кто же захочет так жить? По крайней мере, сейчас — точно никто. А много ли за двадцать пять лет желающих наберется? Вряд ли. И опять я буду "один в поле воин", пусть даже и могучий, благодаря знаниям... Пожалуй, туговато мне придется! А коли так — стоит ли овчинка выделки? Но ведь от связи с Лоо никуда не денешься! Он сам говорил, что бесполезно и опасно пытаться ее разорвать. А раз мне от него никуда не деться, он в конце концов рано или поздно обратит меня в свою веру и таки заставить жить по–другому! Что же делать?.. Нет, в одиночку мне с этим не справиться. Нужна помощь. Опять "помощь"! Тьфу!

М–да... положеньице — не позавидуешь. Лоо мне не советчик, у него одно на уме — помогать, мол, другому разумному существу... Да кто такую помощь примет?! Как говорится, шальные деньги и уходят по–шальному, оставляя после себя лишь горечь и разочарование. Что же делать, что делать?..

Инга! Вот кто мне нужен! Надо рассказать ей обо всем — но осторожно, без паники и спешки. И без участия Лоо. Стоп! Как же поговорить с ней, чтобы Лоо не узнал? Ведь он видит всех, с кем я встречаюсь, и слышит все, что я говорю..."

Гарри вдруг обнаружил, что все это время, размышляя, пялится на экран телевизора. Он присмотрелся повнимательнее — транслировали программу новостей с сурдопереводом. И его осенило! Он еле удержался, чтобы не воскликнуть: "Эврика!" — но заставил себя удовольствоваться тем, что исполнил вокруг кровати безмолвный танец восторженного дикаря. Потом отдышался и, загадочно улыбаясь, занялся подготовкой тайного разговора с Ингой.

Едва Гарри отнял палец от кнопки звонка в дверь дома Инги, как она сама открыла ему.

— Здравствуй, родная, это я! — приветствовал он девушку. — У тебя есть время пойти прогуляться?

— Конечно, Гарри, мне будет приятно побыть с тобой. Погоди минутку!

Она закрыла дверь, быстро переоделась, и вскоре влюбленные вышли на улицу.

— Пойдем к лесу, — предложил Гарри, взял Ингу за руку и незаметно вложил ей в ладонь записку.

Инга открыла было рот, намереваясь задать вопрос, но Гарри поспешно прижал палец к губам. Помня, что Лоо видит все то же, что и он, он не стал смотреть, как Инга развернет записку, а демонстративно отвернулся и стал разглядывать синевшую вдали опушку леса.

— Какая сегодня отличная погода, ты не находишь? — нарочито громко спросил он.

Инга в недоумении расправила листочек и принялась читать, с трудом разбирая корявые крупные буквы. "Что стало с Гарри, где его прекрасный почерк? Пьян он, что ли, был, когда писал?" — нахмурилась она.

Записка гласила: "Дорогая Инга, у меня к тебе большая просьба! Пожалуйста, отнесись серьезно к тому, что прочтешь. И ни в коем случае не расспрашивай меня сейчас об этой записке. Даже если то, что ты из нее узнаешь, тебе покажется невероятным, не задавай мне никаких вопросов! Очень прошу тебя послушаться, иначе все пропало. Мы с тобой опять поссоримся, теперь уже навсегда, или ты тоже попадешь в мое положение. Честное слово, я даже не знаю, что хуже. Лучше не рисковать, лучше тебе остаться самой собой, только тогда ты сможешь помочь мне. Моя тайна должна остаться тайной, но одному мне с ней не справиться. Выручи меня, прошу тебя! Дело вот в чем, милая — помнишь, я уже говорил тебе, что кто–то слышит моими ушами вместе со мной? Я не бредил и не выдумывал, и еще раз говорю: это так и есть! Умоляю, поверь мне, как бы трудно это тебе ни казалось!! Не спеши думать, что у меня новый приступ шизофрении. Я совершенно точно здоров! Просто все, что я говорю и слышу, слышу не я один. И это, к сожалению, еще не все: моими глазами тоже смотрит кое–кто другой. Это инопланетяне! Те самые, что живут на другом краю Вселенной, в десяти световых годах пути от нас. Они запретили мне рассказывать о них, якобы для моей же безопасности. Я не послушался их, и ты помнишь, что получилось. Подозреваю, что в больницу я угодил не без их помощи, поэтому теперь они не должны знать, что я решил рассказать тебе обо всем. Эту записку я написал с закрытыми глазами. Поэтому у меня получилось так коряво, прости меня, пожалуйста! Я не знаю, что мне делать. Инопланетяне предлагают мне слетать на их планету, чтобы научиться жить, как они, и потом научить так жить всех людей на Земле. Я не могу решить, соглашаться или нет, мне нужен совет — а я не могу никому доверять, кроме тебя. Придется нам вдвоем что–то с этим делать. Советоваться с кем–либо в открытую нежелательно, ведь инопланетяне видят и слышат все, что вижу и слышу я. Но я придумал, как мы можем общаться! Ты знаешь про азбуку Брайля, которой пользуются слепые? Они пишут, прокалывая в бумаге дырочки в определенном порядке, и читают, ощупывая наколотое пальцами. Я достал учебники и сам уже выучил Брайлевский шрифт. Если ты согласна помочь мне, попробуй и ты его освоить. Это не трудно, вот увидишь. Когда более–менее освоишься с письмом для слепых, я отвечу с его помощью на любые твои вопросы. Если ты мне не веришь и считаешь эту записку ерундой, просто сделай вид, что ее не было. Но если ты согласна меня выручить, подойди ко мне сзади и возьми за левое плечо. Говори на любые посторонние темы. Целую, Г."

Инга сложила записку и задумалась. Она не поверила Гарри и решила, что у него началось обострение. Но все же ей стало жаль разочаровывать и отталкивать его, тем более что врач советовал не волновать больного понапрасну и не напоминать лишний раз о его недуге. "Подыграть ему, что ли?" — мелькнула мысль. — "А почему бы нет! Даже интересно, что там у него на уме?" И девушка подошла к Гарри, положила ему руку на левое плечо и улыбнулась:

— Ты прав, сегодня чудесный вечер! Но становится прохладно — пойдем дальше или вернемся домой.

Гарри благодарно улыбнулся Инге в ответ, снял куртку и набросил ей на плечи. Они побродили немного по лесу, а с приближением темноты повернули домой. Нельзя было сказать, что их прогулка удалась: невысказанная тайна сковывала обоих, разговор не клеился. У дверей дома Инги Гарри взял у нее обратно свою куртку и вынул из глубокого внутреннего кармана обернутый непрозрачной бумагой учебник по азбуке Брайля:

— Это тебе, Инга. Прочитай дома, а через неделю расскажешь, как тебе понравилось.

— Постараюсь за неделю управиться, — подмигнула она. — Ну, пока, дружок!

Гарри звонко чмокнул ее на прощание, и влюбленные расстались.

Через неделю Инга позвонила Гарри и назначила встречу в парке. Он пришел загодя и успел выложить на траве мозаику из красных и желтых листьев, пока ждал ее.

— Привет! — неожиданно раздалcя ее голос у него за спиной. — Ой, как красиво! Заждался?

— Ничего, все в порядке. Ну, как дела? — поинтересовался Гарри, многозначительно подмигнув.

— Все в порядке, спасибо зарядке!

— Пусть книга пока побудет у тебя, вдруг пригодится! А у меня для тебя сюрприз. Я придумал новую игру — "воображаловку"! Нам понадобятся папки с бумагой и две иголки. Надо, не глядя на свои руки, наколоть на бумаге рисунок — контур из точечек. Скажем, я начну, ты продолжишь и снова отдашь мне, я еще наделаю дырочек, и так, пока на бумаге место есть. А потом соединим все дырочки карандашом и посмотрим, что получится.

— Интересно. Давай сыграем?

— Давай! Только не здесь.

— А почему нет? Вон лавочка свободная.

Влюбленные уселись, и Гарри достал из портфеля две папки с бумагой, иголками и трафаретами для переписки слепых. Одну папку он передал Инге, другую чуть–чуть приоткрыл и, просунув руку под обложку, нащупал иголку. Наколол несколько фраз, передал лист Инге, и вскоре между ними уже шел оживленный, но невидимый и неслышный диалог:

— Спасибо, милая, что поверила мне и согласилась помочь! Я ведь не шучу насчет инопланетян. Я разговариваю с ними вслух, а их ответы звучат у меня в ушах. Помнишь, когда все только началось, я стал рассказывать тебе о встрече в лесу и вдруг замолчал? А потом, у нашего дома, растолкал вас с мамой и убежал к себе?.. Это я вдруг услышал монотонный голос: он напоминал, что мне о нем рассказывать запрещено. Он раздался так неожиданно, что я растерялся, обиделся и наделал глупостей. А потом вообще все пошло наперекосяк. Там, на другой планете, совсем ничего не знают о нас, но взялись давать мне советы. А я слушался, не думая — вот и восстановил против себя всех, и с тобой так неловко получилось... И такая меня тоска однажды взяла, что я решил отравиться. Теперь ты все знаешь.

— Бедный мой! А я–то, дурочка, дулась на тебя и не видела, как тебе было плохо. Почему же ты раньше мне все не объяснил?

— Ты бы не стала слушать. Да и голос у меня в ушах наверняка бы вмешался, и опять не вовремя. А теперь тот, кто говорит со мной, во всем раскаялся, извинился и предлагает слетать на его планету в гости. Он ждет ответа! Что мне ему сказать?

— Гарри, это все просто уму непостижимо. А ты никогда не думал, что связь с инопланетянами тебе только кажется, снится?

— Когда я первый раз услышал тот монотонный голос, то и сам не поверил, что он исходит от инопланетян. Но потом он как–то убедил меня, что это так и есть! Понимаю, тебе все это бредом кажется...

— Не обижайся, милый! Но можешь ли ты чем–нибудь доказать существование связи?

— Давай вместе подумаем, чем. Тебе известно что–нибудь о том, как мозг воспринимает звуки?

— Не слишком–то многое, Гарри... Звук — это колебания, наружное ухо улавливает их направление, а барабанная перепонка подстраивается под них. Так?

— Наверное, так... И это не так уж и мало! Если мои барабанные перепонки колеблются в такт звучанию машинного голоса, то наверняка существуют очень чувствительные микрофоны, которые смогут эти колебания уловить.

— И таким образом тоже "услышать" голос с другой планеты?

— Да, Инга, вот именно! И я даже примерно знаю, где можно достать такое чувствительное и достаточно маленькое подслушивающее устройство! А еще лучше, чтобы к этому устройству был подсоединен диктофон, чтобы не только слушать, но и записывать.

— Вот и отлично, Гарри! Ты узнай, сколько вся нужная аппаратура стоит, и мы вместе купим ее. Если денег не хватит, я могу занять у родителей. Потом ты запишешь разговор с инопланетянином, а я послушаю запись. Идет?

— Идет! Я могу устроить, чтобы разговор состоялся в спальне под вечер. Приглашу тебя на ужин, ты придешь, потом под каким–нибудь предлогом отлучишься из столовой, зайдешь в спальню и положишь диктофон под подушку, чтобы его не было видно. А я, когда буду ложиться, найду микрофон, вставлю в ухо и незаметно включу запись.

— Договорились!

— Инга, я приготовил рисунки, они в твоей папке, — написал Гарри, передал лист Инге и попросил уже вслух:

— А теперь обведи–ка все, что мы тут накололи!

Инга сделала вид, что обводит карандашом дырочки, и немного погодя достала из папки пачку рисунков. Посмеявшись над их причудливыми контурами, парочка отправилась в кино. Гарри проводил Ингу до дома и попрощался, условившись о новой встрече после того, как присмотрит покупку.

Беседа с Лоо зашла далеко за полночь и крайне утомила Гарри. Обдумывать услышанное и делать выводы уже не было сил. Глаза слипались. "Утро вечера мудренее", — вспомнил Гарри известную пословицу, улыбнулся и погрузился в сон.

Наутро он принес в спальню яркий пластиковый пакет и, старательно глядя в сторону, переложил в него спрятанную между подушек аппаратуру. Затем, помахивая пакетом, спустился к завтраку.

— Какие вкусные у тебя пирожки сегодня, мама! — похвалил он.

— Спасибо, сыночка, кушай на здоровье.

— Можно, я угощу ими Ингу?

— Конечно, можно, — заулыбалась мама. — Давай, я заверну покрасивее.

Теплый сверток с пирожками Гарри как можно осторожнее положил в свой пакет поверх аппаратуры, молясь, чтобы кулинарное соседство не повредило ей. По дороге в университет он сделал крюк, чтобы заглянуть к Инге и передать ей подарок.

— Спасибо, Гарри! Какой приятный сюрприз с утра пораньше! А что там?

— Мамины пирожки.

— Здорово! А с чем они?

— С секретом, — подмигнул Гарри. — Попробуй, и узнаешь. Ну, все, приятного чаепития, я побежал! Встретимся в субботу в семь, как обычно, в парке?

— Договорились. Пока!

Оставшись одна, Инга прослушала запись разговора Гарри с координатором Лоо и совершенно растерялась. До сих пор она была твердо уверена, что никакой связи с планетой Ио у Гарри не существовало, что все, о чем он рассказывал ей, было не более чем беспочвенными иллюзиями, плодом его больного воображения. Но оказалось, что почва у этих иллюзий все же была, и вполне реальная — и Ингу охватило смятение. Голос ее здравого смысла вступил в неравную борьбу с тем, что слышали ее уши. Ей показалось, что она внезапно попала в лабиринт пещер и блуждает там в тщетных поисках выхода. Словно входя в очередную пещеру, она цеплялась за свое прежнее неверие, тщательно отыскивала в записи противоречия или неестественности, снова и снова прокручивала пленку, останавливала, переслушивала отдельные места, включала полную громкость там, где ей мерещились посторонние шумы. Но при всем старании ей не удалось обнаружить никаких намеков на подделку. Придуманные ею возражения против существования связи Гарри с инопланетянами рушились одно за другим — все пещеры воображаемого лабиринта раз за разом оканчивались тупиком...

Наконец, неверие Инги было сломлено. Она сдалась, и тут же будто освободилась. Вновь перемотала пленку на начало и уже без тяжелого чувства, но с интересом и любопытством принялась вслушиваться в вопросы Гарри, звучавшие его знакомым голосом, и ответы Лоо, произносимые бесстрастным размеренным монотонным голосом машины.

— Лоо, — начал Гарри, — прежде чем решиться слетать к вам в гости, мне хотелось бы хоть немного узнать, как вы живете.

— Пожалуйста, Гарри, — отозвался Лоо. — С чего бы ты хотел начать знакомство?

— Лучше бы начать с вашего верховного правителя. Как он назначается или избирается, на какое время? Кто у него в подчинении?

— У нас нет верховных правителей как таковых.

— А кто же управляет вашим обществом, руководит государствами? Неужели каждый предоставлен самому себе? И если это так, как же вы до сих пор не перегрызлись между собой до смерти?.. Когда где–нибудь на Земле умирает или теряет власть какой–нибудь правитель, почти всегда начинаются беспорядки, хаос и анархия...

— Такое, Гарри, бывает, по–видимому, только если существует нужда, недостаток средств существования. У нас же во всем полный достаток. Огромное количество предметов повседневной необходимости и продуктов питания производится автоматически. Автоматически же готовые изделия подаются на склады–витрины, расположенные вокруг заводов. На этих складах–витринах всегда хранится некоторое количество однотипных изделий. Любой житель планеты может воспользоваться любым из них. Как только изделия на складе–витрине кончаются, автоматически включается производственная установка и восполняет недостаток. Таким образом точно балансируются спрос и предложение. Недостатка в повседневно потребляемых изделиях нет, но нет и перепроизводства. Поэтому отсутствует потребность в торговле, вообще в деньгах и, соответственно, в распределении богатств — "грызться", как ты выразился, нам не из–за чего. Нет нужды и в постоянном правителе. К тому же, у нас нет государств. Наша цивилизация является единой, общепланетной.

— Если я правильно понял, Лоо, у вас вообще нет ни правителей, ни чиновников. Кто же все–таки решает судьбу вашей планеты?

— Все иотяне, каждый сам. Рассмотрение какого–либо вопроса или проблемы, возникшей у кого–либо, начинается по его инициативе на собрании группы иотян по месту его жительства. Эта группа фактически объединена местной телевизионной сетью, так как именно по ней автор вопроса возвещает о приглашении собраться и обсудить важную, по его мнению, проблему. Если вопрос касается более широкого круга лиц, о нем объявляется по телевизионной сети более высокого ранга, а собрание выделяет делегата. Аналогичные собрания происходят в других местах планеты в ответ на объявление, сделанное по сети более широкого охвата, где также выбираются делегаты. Далее вопрос рассматривается на собрании этих делегатов, числом не более тысячи. Если рассматривается еще более важный вопрос, он обсуждается на собрании делегатов, выбранных уже этими тысячниками, и так далее вверх по восходящей. Количеству этих рангов соответствует количество уровней охвата телевизионной сети. Рассмотрение вопроса заканчивается на том уровне, на котором оказывается достаточно сил для нахождения решения и его реализации. Так же решаются и общепланетные вопросы. Срочные вопросы, явно касающиеся всех жителей планеты — например, известие о том, что ты попал в канал связи с нами — могут сразу объявляться по общепланетной сети телевизионного вещания. И тогда первичные собрания проходят сразу по всей планете одновременно. И никаких правителей при этом не требуется.

— Никаких правителей, никаких начальников — значит, нет и никаких хозяев у всех ваших замечательных автоматизированных заводов? Но ведь оборудование изнашивается. Кто же его ремонтирует? И кто следит, чтобы оно ремонтировалось вовремя?

— Если оборудование выходит из строя, аварийный сигнал поступает непосредственно во всепланетную телевизионную сеть. Желающие приходят и устраняют неисправность. Но, как правило, если ремонт требуется серьезный, капитальный, мы его не делаем. В этом случае мы строим заново. Ведь созидать так приятно!

— И что же, никто не проверяет качество работы? Но тогда любая ошибка или небрежность ремонтника или строителя может все испортить!

— Жителям нашей планеты неведомо понятие недобросовестности в поступках. Я уже говорил тебе, Гарри, что мы почитаем за высшее счастье помочь разумному существу. А некачественная помощь — это неполноценное счастье. Кому же охота быть счастливым только наполовину? И для чего контролировать труд? Чтобы бороться с ленью?.. Но она не может быть повседневной. Разумное существо только потому и стало разумным, что непрерывно прогрессировало в процессе эволюции. Надо четко усвоить, что потребность время от времени отдыхать совсем не имеет отношения к лени.

— Ладно, допустим, созидание вам приятно, это можно понять. Но ведь кто–то же должен определять, что именно надо строить?

— Это каждый определяет сам. Если кому–то удалось обнаружить какую–то общественную потребность, он уже предвкушает счастье оттого, что найдет возможность удовлетворить ее. Он оценивает силы, необходимые для реализации способа удовлетворения выявившейся потребности, и выступает по местному телевидению с приглашением собраться желающим обсудить эту проблему. На собрании составляется программа работ, и обязанности распределяются между исполнителями. Образуется некая временная производственная организация. При этом главенствующую роль играют не руководители работ, а диспетчеры — координаторы. Например, я — координатор проекта оказания помощи жителям Земли. Если для решения проблемы необходимо привлечь большие силы, по решению первичного собрания объявление о стройке делается по телевизионной сети более широкого охвата, чем местное телевидение.

— А откуда берутся материалы для строительства?

— Производство материалов тоже автоматизировано.

— А как быть, например, если на первичном собрании выяснится, что за одну и ту же работу хотят взяться слишком многие?

— Уступчивость и деликатность — одни из основных качеств жителей Ио. Все мы отлично понимаем, что конфликт никогда не приведет к подлинно положительному результату. Но самое главное состоит в том, что уступить — значит сделать кому–то приятное. А это уже вызывает ощущение счастья у того, кто уступает.

— Однако при такой постановке вопроса на всех желающих строить может попросту не хватить места...

— Почему же? Во–первых, если продукция какого–то завода теряет спрос, то есть, перестает исчезать со склада, — по телевидению автоматически передается сигнал об этом. В результате завод сносят, и место освобождается. Во–вторых, места сравнительно мало только на поверхности планеты, но гораздо менее ограничено пространство вглубь планеты и совсем не ограничено — в направлении космоса.

— У нас, когда что–нибудь крупное построят, первое время кругом валяются горы строительного мусора. А вы куда деваете отходы?

— О, это совсем просто, Гарри. Отходы перерабатываются, то есть расщепляются на исходные атомы, которые сортируются и снова пускаются в оборот. Особенно наглядно это на примере пищевых отходов. Ведь пища фактически тратится почти исключительно на перенос энергии в живое существо. Вот эта энергия и преобразуется на заводах в приемлемую для усвоения живым существом форму. Носитель же этой энергии — сама материальная основа пищи — совершает непрерывный круговорот. Так и реализуется в замкнутом производстве целый ряд круговоротов веществ: отходы становятся снова пищей, мертвые тела — служат для поддержания сил живых...

— Вы, что, и мертвецов своих перерабатываете, а не хороните?!!

— Конечно, Гарри.

— Ничего себе!.. Да вы... у меня просто слов нет...

— Почему ты так разволновался? Ты должен знать, Гарри, что на нашей планете смерть не является печальным событием. Дело в том, что в результате познания природы мы пришли к выводу, что Вселенная конечна и представляет собой сферу. Поверхность сферы двумерна. Другими словами, она имеет площадь только с одной, внутренней, стороны. Это трудно представить, скорее, даже невозможно вообразить. Но пример одного направления, то есть одномерного пространства, я тебе дать могу. Если ты возьмешь полоску бумаги и склеишь концы так, чтобы получить кольцо — но перед склеиванием перевернешь один конец полоски — то увидишь, что обе поверхности полоски кольца находятся на одной линии. Получится одномерное пространство.

— Знаю, это лента Мебиуса.

— А вот как выглядит двумерное пространство, я не смогу так же наглядно объяснить. Скажу только одно: если выйти из такой сферы через ее поверхность наружу, можно опять оказаться внутри сферы, только с противоположной его стороны. И если продолжать двигаться в прежнем направлении от центра сферы, то в действительности окажется, что движение идет уже к центру сферы. Так вот, материя в этой сфере существует как материя только тогда, когда она движется от центра к границе. Движется со все возрастающей скоростью, так что, если оглянуться на окружающие звезды, то можно лишь увидеть, что все они разбегаются от наблюдателя. Через границу сферы материя пролетает со скоростью распространения света. Но после пролета границы материя оказывается движущейся уже к центру сферы. И теперь материя уже становится антиматерией, а существо превращается в антисущество. Идет обратное развитие. После пролета через центр сферы антиматерия снова превращается в материю. Снова появляются живые существа и живут той же жизнью, что в предыдущем движении материи. Бесконечно много раз мы жили, и еще будем жить столько же раз. Поэтому каждый иотянин, умирая, знает, что смерть представляет собой только временное небытие, как сон без сновидений. И чем дольше была жизнь, тем легче умирать, так как следующая жизнь будет такой же долгой. Если жизнь была счастливой, то и потом она будет столь же счастливой. Вот почему мы стараемся избегать каких бы то ни было ссор и не боимся умирать. А смерть близких для нас не является печальным событием, но принимается как необходимый и неизбежный факт.

— Это если умирает кто–нибудь старый — а если умрет молодой?

— Отчего же умирать молодым?

— Ну, я не знаю... от болезни, например?

— У нас уже давно нет смертельных болезней.

— Везет же вам! Ну, а если... если, например, двое полюбят кого–то одного и подерутся насмерть из–за этого?

— У нас такого просто не может быть. В любви у нас признаются на основе симпатии, без особых предварительных страстей — а вдруг не нравлюсь? а вдруг отвергнет? Тогда влечение друг к другу еще не такое сильное, чтобы из–за него ссориться и уж тем более убивать. Глубокая чистая любовь возникает позднее, когда заинтересованные друг в друге иотяне достаточно долго встречаются и биологически настраиваются друг на друга. Они устанавливают между собой любовный канал связи, и никто третий уже не имеет возможности вмешаться в чувства этой пары. А коль скоро третий не может вмешаться в канал связи пары, то и нет условий для возникновения ревности и соперничества.

— Что же такое этот волшебный "любовный канал"?

— Это точно такой же канал связи, как тот, с помощью которого я разговариваю с тобой. Если ты примешь решение полететь к нам, я расскажу тебе подробнее, что он из себя представляет. Любовный же канал соединяет уши и голосовые связки пары так, что влюбленные постоянно слышат друг друга, в полной мере наслаждаясь чувством взаимной любви и духовной близости. Нам чуждо само понятие конкуренции, соперничества.

— Смотри–ка ты!.. А как же у вас обстоят дела, к примеру, со спортом? Ведь спортивные состязания — это тоже соперничество.

— Верно, Гарри. Поэтому у нас спорта как такового и не существует. Существуют физические упражнения, чтобы поддерживать здоровье, и зрелищные мероприятия, преследующие цель доставлять эстетическое наслаждение зрителям всей планеты, а не ставить рекорды.

— Ох... у меня от ваших порядков голова уже гудит... Последний вопрос, Лоо. Сдается мне, что какие–то вы все уж очень ровные и одинаковые, все под одну гребенку причесанные, нет у вас выдающихся личностей. Я прав?

— Нет. Ты пытаешься сказать, что у нас подавлена индивидуальность личности в пользу коллектива — но такое определение соотношения между личным и общественным неверно. Правильнее сказать, что в нашем общесте личность сама стремится подчинить свои интересы интересам коллектива. Так же, как у вас на Земле говорят: "Одна голова — хорошо, а две — лучше". Вот и у нас принято, что одному хоть и хорошо, а в коллективе лучше. Да и земляне инстинктивно тянутся к тому же. Обрати внимание на поведение людей у винного магазина. Ты увидишь, что выпить в одиночку никому не интересно. Каждый ищет компанию — "на двоих" или "на троих"...

— Лоо! От кого ты этого набрался? Когда это я соображал на троих?!

— Это не твой опыт, Гарри, а твоего предшественника, человека по имени Вилли. Он рассказывал, как однажды ездил обмениваться сельскохозяйственным опытом в какую–то другую страну у вас на Земле. А почему ты так реагируешь? Я привел плохой пример?

— Нну... Мягко говоря, да.

— А на самом деле и в этом проявляется закон, что коллективная радость лучше индивидуальной. И это совсем не означает, что личность у нас подавлена. Напротив, у нас предоставлена полная свобода для действий, направленных на создание приятного ощущения у себе подобных. Выдающаяся личность наиболее изобретательна в этом отношении. Соответственно, она испытывает больше счастливых ощущений. В этом единственная награда жителям нашей планеты за их действия. Но разве этого недостаточно? Разве все действия жителей Земли не направлены в конечном итоге на погоню за счастьем? Только вот мы не можем понять, как это можно строить свое счастье на несчастье других. Тем не менее, это широко используется на Земле. И даже в массовом масштабе, как это происходит во время войн и революций. Жалко и страшно смотреть на это. Нет, так не должно быть! Это несовместимо с разумом в нашем понимании. И разве можно найти более благородную задачу, чем исправление такой неестественной и жестокой ситуации?! Согласись, Гарри!

— Может быть, ты и прав, Лоо... Я подумаю. А сейчас я очень хочу спать. До свидания.

— Желаю приятных сновидений!

Ничто еще до сих пор не давалось Инге так трудно, как ожидание субботы — дня свидания с Гарри. Ее терпения и выдержки хватило только на понедельник и вторник. А в среду с самого утра в нее будто чертик вселился. Она изо всех сил боролась с желанием пуститься к дому Гарри со всех ног, чтобы скорее расспросить его об Ио поподробнее. Она старалась как–то занять себя, хваталась то за одно, то за другое, но все у нее валилось из рук. Меньше чем за час она умудрилась разбить две тарелки и красивую хрустальную вазу. Наконец, не в силах больше выносить неодобрительные взгляды отца и раздраженные замечания матери, девушка оделась и выскочила на улицу. Постояла несколько минут в нерешительности — ведь до субботы еще было далеко, нехорошо нарушать уговор — а потом ноги понесли ее к дому Гарри. Он сам открыл ей дверь.

— Здравствуй, Гарри! Хорошо, что я застала тебя!

— Привет, родная! Не утерпела?..

— Прости... я старалась, но...

— Тебе повезло, я вообще–то должен был быть в университете.

— А почему же ты дома?

— Да как тебе сказать... Сначала проспал, потом решил не бежать как угорелый, а последняя пара по расписанию неинтересная — вот и не пошел никуда.

— Все с тобой ясно! А я уж испугаться хотела, вдруг ты приболел!

— Ага, острым воспалением хитрости... А ты, я смотрю, от нетерпения в пляс сейчас пустишься? — улыбнулся Гарри.

— Да! Давай скорей поиграем в "воображаловку"!

— Я сейчас, подожди меня немного в саду.

Инга выбежала, Гарри быстро приготовил рисунки, взял папки для переписки слепых и вышел в сад вслед за ней.

Инга схватила свою папку и принялась торопливо накалывать:

— Прости, любимый, что не верила тебе! Но я ни за что бы не подумала, что твоя связь с инопланетянами так реальна!

— Я же тебе говорил... — наколол в ответ Гарри. — Ну да ладно, главное — что ты мне веришь сейчас. И как тебе нравятся речи этого Лоо?

— Знаешь, Гарри, они мне очень нравятся! И как живут иотяне, мне нравится тоже! Никаких забот, ссор, войн, каждый трудится и отдыхает в свое удовольствие. Почему бы не слетать к ним в гости? Я бы согласилась!

— Эх, Инга! — вслух вздохнул Гарри и наколол на листочке:

— Не пори горячку, остынь и подумай головой — и ты сразу поймешь, почему я мучаюсь и сомневаюсь. Во–первых, мы даже не знаем, как эти иотяне выглядят. Лоо сказал, что они гуманоиды, но кто знает, насколько они на самом деле похожи на людей? Ты уверена, что нам среди них не будет неуютно, как белым воронам? Во–вторых, у них и образ мыслей, и система ценностей совсем другие, и я нисколько не удивлюсь, если в конце концов окажется, что мы с ними разговариваем на разных языках и никогда не поймем друг друга. Я имею в виду не смысл произносимых слов, он–то тебе будет предельно ясен: машина–переводчик, как ты могла убедиться, со своей задачей справляется почти идеально.

— А что же ты тогда имеешь в виду, Гарри?

— Сейчас объясню. Представь себе, что ты научилась понимать язык — ну, к примеру, лягушек. И пусть лягушка скажет тебе: "Как хорошо у меня в норке! Прохладно, сыро, и такие вкусные комары да мошки на зиму завялены. Приходи ко мне в гости, не побрезгуй моим гостеприимством!" Понятны ли тебе эти слова? Разумеется. Но решишься ли ты принять это приглашение? Думаю, нет. Но своим отказом ты расстроишь лягушку! Ведь ты лишишь ее удовольствия сделать тебе приятное, накормив комарами. У нее и в мыслях не возникнет, что это может быть тебе совсем неприятно и даже противно. Ну и посуди сама, в каком я теперь положении! Откажусь лететь — обижу гуманоидов, соглашусь — себя обижу.

— Гарри, как ты старательно играешь в "воображаловку"! Ты просто убил меня своим примером. Но неужели на Ио для обычных людей так плохо? Да и зовут тебя туда не навсегда! Лично я согласилась бы терпеть любые неудобства, лишь бы взглянуть хоть одним глазком, как живут обитатели другой планеты! Лоо так здорово рассказывает, но услышать — одно, а увидеть — совсем другое. И вряд ли на Ио будет так уж неуютно, ведь там, если верить Лоо, никто не раздражается, не злится, не ревнует, все вежливые и добрые!

— Вот–вот, Инга! Ты очень верно подметила: жители планеты Ио испытывают только ограниченный знаком "плюс" набор чувств. И это — еще одно "но": мой–то характер при мне останется. Как же мне с ним справляться? Мысленно нацепить смирительную рубашку и контролировать каждый свой вздох? Да я от такой жизни точно в психушку угожу по приезде! А если иотяне и вправду сумеют, как обещают, безболезненно и навсегда подавить мои "лишние" чувства — тогда я на Земле не смогу нормально жить. Если я стану весь такой белый и пушистый, то перестану понимать, почему другие люди могут быть черными и колючими, как сейчас не понимают этого Лоо и его друзья. А люди тогда перестанут понимать меня. Опять назовут неполноценным и упекут в больницу — или, в лучшем случае, признают святым. А мне такая перспектива вовсе не улыбается!

— Ну, это ты зря, быть святым совсем не плохо. Но скажи мне — разве иотяне вообще никогда не огорчаются, не плачут? Даже на похоронах?

— А у них не бывает похорон. Они своих покойников едят.

— Как это едят?!

— Очень просто: расщепляют тела на атомы и пускают в переработку. Только не об этом у нас с тобой разговор! Я вот о чем тебя спросить хочу: стоит ли мне все–таки соглашаться на приглашение инопланетян?

— Да что там думать, Гарри! Они же людоеды... ой, то есть иотяноеды... ну в общем, не стоит с ними связываться. Но какой ты осторожный, надо же! Я бы никогда не догадалась о таких неприятных перспективах дружеского визита... Подумать только, если бы ты, упаси Боже, заболел и умер у них на планете, они бы и тебя съели! Нет–нет, нельзя лететь ни в коем случае!

— Но как же мне от этого полета отвертеться? Когда я слышу монотонный голос, я во всем ему верю и часто соглашаюсь с ним, не раздумывая. Пока что он ведет речь только о том, чтобы я со всех сторон обдумал приглашение и не торопился с ответом. Но сдается мне, что вся эта терпимость и вежливость — явления временные! Как только я начну отказываться от визита, мне наверняка придется оправдываться, объяснять, почему я против — а это значит, что я раскрою перед инопланетянами слабые стороны моего характера. И тогда Лоо, будь уверена, приложит все возможные старания, чтобы меня переубедить. И он своего добьется, его не остановит, что я могу совсем в другого человека превратиться! Вот что меня пугает.

— Да, Гарри, тебе и впрямь не позавидуешь! А давай–ка поступим так: чтобы Лоо не лез тебе в душу и не менял твой характер, сделаем, чтобы ему не пришлось тебя переубеждать! Согласись лететь на Ио — но не по–настоящему, а только для вида. Пусть Лоо передаст тебе знания, которые хочет передать, пусть научит, как построить космический корабль. А как только он будет готов, откажись от всего и прерви связь. Сейчас ты не знаешь, как это сделать, но во время постройки корабля наверняка узнаешь — и сможешь этим воспользоваться, чтобы без вреда для себя сделать инопланетянам ручкой. И тогда мы будем свободны пользоваться их секретом, как пожелаем, и мы одни, единственные на всей Земле, будем владеть им! А еще у нас останется собственный космический корабль — представляешь, сколько всего интересного и выгодного мы сможем с ним сделать! Ну, что ты на это скажешь, а?!

— Скажу просто: ты гений, Инга! Только я сомневаюсь, что от Лоо будет так просто ускользнуть. Наверняка он все равно будет наблюдать за Землей и не позволит нам распоряжаться украденным у него секретом...

— А, не переживай! Неужели мы не придумаем, как его обхитрить? Как бы ни был господин координатор велик и могуч, он все–таки очень далеко от Земли. Пока там он долетит...

— И верно! Волков бояться — в лес не ходить. Была не была! Другого выхода я все равно не вижу.

— Значит, решено, Гарри! — наколола Инга и, как только он прочитал пальцами ее ответ, воскликнула вслух:

— Ура! Конец "воображаловке"!

Гарри вынул из папки листы с рисунками, Инга со смехом выхватила их у него, веером подбросила в воздух, и парочка, бурно восторгаясь друг другом, помчалась в город, в ночной клуб.

Гарри объявил Лоо, что согласен полететь на Ио, и координатор долго рассыпался перед контактером в благодарностях и заманчивых обещаниях. Он начал составлять для землянина курс лекций, а Гарри с Ингой решили продолжать записывать все, что Лоо расскажет. Не без труда они разжились еще одним диктофоном и запасом кассет. К счастью, пленка тратилась довольно медленно, и ее должно было хватить надолго. Заговорщики условились, что Лоо будет готовить Гарри к полету по вечерам, после того как он поужинает и поднимется в спальню, а по утрам Гарри будет передавать заполненные кассеты Инге. Как только все было готово, Гарри улегся поудобнее и приготовился слушать.

— Начнем, Лоо?

— Давай начнем. Космический корабль тебе придется строить самому, без помощи других людей, поэтому сначала мы должны обучить тебя основам нашей физики. Конечно, поначалу тебе придется нелегко: ведь она будет существенно отличаться от тех наук, которые преподают тебе в университете. Но прошу тебя не смущаться этим и не тратить время на сопоставление новых знаний с имеющимися у тебя. Все, что от тебя потребуется, — это использовать нашу информацию по мере надобности. Никто не заставит тебя сдавать экзамены, писать курсовые работы, а посему не утруждай себя анализированием того, что услышишь. Просто запоминай. Иначе вместо того, чтобы работать над постройкой космолета, мы будем терять время в бесконечных и в значительной степени бесплодных дискуссиях. Ты, вероятно, даже не подозреваешь, насколько большую роль в способности к познанию играет привычка к некоторым представлениям, принятым ранее на веру. И я опасаюсь как раз того, что ты во время дискуссии будешь противопоставлять мне именно эти непроверенные постулаты. А мне придется переубеждать тебя конкретными примерами противоречий в них, и это–то как раз может оказаться весьма затруднительно. Примеры из твоей жизни мне удастся подобрать не всегда — во–первых, потому, что я о ней мало знаю, а во–вторых, потому, что на Земле эти противоречия существуют не всегда. А примеры из жизни нашей планеты не будут для тебя достаточно убедительны, так как ты пока еще не видел, как мы живем. Есть и еще одна причина избегать дискуссий: мы не хотим обучать людей Земли конкретным техническим приемам приложения наших знаний, не имея возможности параллельно вести психическое внушение внутреннего запрета причинять какой–либо вред или хотя бы огорчение разумному существу. А подобное внушение по техническим причинам нельзя осуществить через канал связи, для этого нужен личный контакт. Убедительно прошу простить меня, если этими мерами предосторожности я задел твое самолюбие честного человека! В свое оправдание приведу один пример. Обладая нашими знаниями и не являясь миролюбивой личностью, возозможно изготовить относительно малогабаритное устройство для забрасывания канала связи на любой твердый предмет и такого прочного закрепления этого канала, что от него уже невозможно будет избавиться. Затем через канал можно направить античастицы или сгусток энергии типа шаровой молнии. Представляешь, какое страшное оружие может случайно оказаться в руках злодея?

— Какого злодея, Лоо? — спросил Гарри, похолодев.

— Разумеется, я не имею в виду тебя! Просто информация имеет свойство распространяться. Поэтому мы на Ио раз навсегда решили соблюдать осторожность при контактах с такими цивилизациями, как ваша, которая не запрещает в категорической форме причинение вреда живому существу. Итак, что ты скажешь — принимаешь ты наши условия? Не обидны ли они для тебя?

Гарри ответил не сразу. Нет, он не обиделся — наоборот, ему стало стыдно, что он вторично нарушил запрет координатора и рассказал Инге о связи с Лоо. Мало того, они с Ингой даже подслушали этот разговор и записали его на пленку... И продолжают подслушивать и записывать... Его поразили предвинение и осмотрительность иотянина.

— Гарри?

— Лоо, я не обижаюсь, честное слово! — поспешил ответить контактер. — Я понял, что осторожность нужна и даже необходима. Я полностью принимаю ваши условия и очень внимательно тебя слушаю.

— Итак, Гарри, приступим! Я уже говорил тебе, что, по нашим научным данным, Вселенная представляет собой сферу, ограниченную двумерной поверхностью. Теперь познакомимся с эргоэфиром, которым эта сфера заполнена. Можешь ли ты представить себя в лодке на совершенно гладкой водной поверхности, так далеко от берегов, что их не видно?

— Конечно, Лоо. Я бывал на море в полный штиль.

— Ну и чудесно! Теперь скажи, сможешь ли ты сориентироваться, где находишься, если на небе ничего не видно и ни компаса, никаких других приборов у тебя нет?

— Не смогу.

— А сможешь ли ты узнать, движется твоя лодка или нет?

— Смогу. Опущу руку в воду и узнаю, есть ли течение.

— Это потому, что вода ощущается. А вот эргоэфир не ощущается. Это не жидкость и не газ, а разреженная неощутимая субстанция. Весь объем сферы Вселенной заполнен ею.

— Зачем же нужен этот эргоэфир, если он совершенно не ощущается? Что он есть, что нет его — какая разница?

— Дело в том, что при определенных условиях эргоэфир все же обнаруживает свое существование. Он дает себя знать, если двигаться, набирая скорость, или резко тормозить. Он препятствует ускорению или замедлению. При ускорении в эргоэфире словно бы возникает "встречный ветер", который препятствует приложенной силе. Примерно то же происходит и при замедлении. Препятствие изменению движения тела мы называем инерцией и измеряем ее массой тела.

— Лоо, я хочу получше запомнить свойства эргоэфира. Не мог бы ты сделать нечто вроде резюме?

— Пожалуйста, Гарри. Эргоэфир бесструктурен, не взаимодействует с равномерно и прямолинейно движущимися телами, создает противодействие ускорению и торможению.

— А скажи мне, пожалуйста, Лоо: если эргоэфир бесструктурен, значит ли это, что он везде однороден?

— Нет, Гарри. При определенных условиях в эргоэфире могут возникать неоднородности, и они для нас очень важны.

— Расскажи–ка мне о них поподробнее!

— Охотно, Гарри. Случалось ли тебе видеть на воде завихрения в форме воронок?

— Да, Лоо, я встречал такое. В эти водовороты всасывается вода. Иногда они бывают такими мощными, что в них затягивает людей во время купания.

— Именно такие воронки я и имею в виду, Гарри. Каждая элементарная частица как раз представляет собой воронку в эргоэфире. Положительная частица, называемая у вас на Земле протоном, всасывает в себя эргоэфир, как в бездонную бочку. Отрицательная же частица, электрон, — наоборот, выбрасывает из себя эргоэфир, подобно роднику, поскольку она вращается в другую сторону, нежели протон.

— Но, Лоо, протоны же не вращаются! Это тебе скажет любой человек, мало–мальски разбирающийся в физике.

— В том–то и дело, Гарри, что так скажет человек. Но мы — иотяне, и для нас в утверждении, что протоны вращаются, нет ничего необычного. Твое недоумение вполне естественно, ведь я в самом начале предупреждал тебя об этом. Так что смирись и просто принимай мои слова на веру.

— Но меня в лучшем случае на смех поднимут, если я осмелюсь повторить эти твои слова хотя бы моим сокурсникам!

— А ты и не повторяй. Не рассказывай никому до поры до времени, чему я тебя учу. Разве мы не договорились о сохранении нашей связи в тайне?

— Договорились, Лоо, — вздохнул Гарри. — Прости, пожалуйста, что перебил. Продолжай, прошу тебя.

— Итак... Нейтральная частица "нейтрино" не изменяет количество эргоэфира в себе. А еще существуют античастицы: отрицательная античастица "антипротон" испускает из себя эргоэфир, а положительная античастица "позитрон" всасывает в себя эргоэфир. Из этих пяти элементарных частиц состоят все физические тела и остальные, временно существующие, элементарные частицы.

— Интересно... Но ведь тогда, Лоо, положительная частица должна постоянно раздуваться в размерах и тяжелеть, раз она все время нагнетает в себя эргоэфир?

— Не совсем так. Эргоэфир сжимаем почти до бесконечности. Нагнетаясь, он сжимается и совсем незначительно увеличивает размер элементарной частицы. А масса из–за нагнетания эргоэфира не изменяется совсем, поскольку сам по себе эргоэфир ничего не весит. Достаточно ли ясно я излагаю свои мысли, Гарри?

— Да, достаточно. Только я пока не понимаю, какое отношение эти твои мысли имеют к моему полету на вашу планету. Ты обещал, например, объяснить мне, что такое канал связи с вами, в который я попал.

— Это, Гарри, — искусственно созданная трубка эргоэфира. Создана она на основе рукотворной элементарной частицы.

— И ты научишь меня делать такие частицы?! — оживился Гарри.

— Думаю, этого не потребуется, — осадил его Лоо.

— О–о–ох, — разочарованно протянул юноша.

— Что ты сказал? — насторожился Лоо.

— Нет–нет, ничего. Я просто зевнул, — поспешно ответил Гарри. — Продолжай, пожалуйста.

— Ну, хорошо. Искусственные завихрения, или воронки, можно получить при достаточно сильном уплотнении эргоэфира, расположенном внутри его разрежения.

— Но ведь ты несколько раз повторил, что эргоэфир не взаимодействует с телами. Как же его накачать?

— Ты, наверное, уже начинаешь засыпать, Гарри. Ты слушаешь невнимательно. Эргоэфир не взаимодействует с равномерно и прямолинейно движущимися телами, зато прекрасно взаимодействует с телами, которые ускоряются. Он сгущается перед ускоряющимся телом и разрежается позади него. Следовательно, надо всего лишь создать достаточно сильное ускорение.

— И улететь в мировое пространство?!

— Зачем же? Ускорение можно создать и при вращении тела. Но довольно с тебя на сегодня подробностей! Сейчас тебе важно усвоить, что создание искусственных завихрений в эргоэфире возможно. Эти рукотворные завихрения хороши тем, что они неустойчивы и удлиняются со скоростью, близкой к скорости распространения света. Как только на пути "ножки" воронки встречается твердое тело, удлинение прекращается, и конец завихрения прочно закрепляется на препятствии. Так и возникают трубки, или нити, эргоэфира. Их стенки непроницаемы для элементарных частиц, поэтому, если втолкнуть в начало трубки частицу, а вслед за ней античастицу, они непременно дойдут до конца завихрения. На выходе из трубки частица и античастица соединятся, аннигилируют и породят кванты электромагнитного излучения, то есть электромагнитную энергию. Ты должен прекрасно знать, что тепло и видимый свет также представляют собой электромагнитные излучения.

— Знаю, и что? — нетерпеливо откликнулся Гарри.

— То, что таким способом мы будем поставлять тебе энергию.

— Получается, что энергию я тоже буду не добывать сам, а получать готовую? — удрученно воскликнул Гарри, беспокоясь о времени, когда они с Ингой прервут связь.

— Конечно, готовую, — ответил Лоо. — Зачем тебе лишние заботы?

И снова Гарри не смог удержаться от вздоха разочарования.

— Ты опять зеваешь, Гарри? — спросил Лоо. — Пожалуй, на сегодня довольно с тебя информации. Мне важно, чтобы ты четко ее усвоил, поэтому лучше я не буду слишком тебя перегружать. Следующие лекции будут короче.

— Хорошо, как скажешь, Лоо, — покорно согласился Гарри.

— Спокойной ночи, — ответил Лоо.

"Что–то мне не нравится в этой инопланетной науке...", — размышлял утром Гарри, шагая к дому Инги. — "И не видать никаких лазеек, чтобы провести Лоо и воспользоваться его секретом... Да и секретов пока особых нет... Спрошу–ка вечером, что об этом всем думает Инга, у нее всегда свежий взгляд".

Тут как раз закончилась последняя ступенька крыльца Ингиного дома, и Гарри нажал кнопку звонка. Инга открыла так быстро, словно давно поджидала за дверью.

— Привет! Что у тебя за сюрприз сегодня? — улыбнулась она.

— Снова мамины пирожки.

— Как вкусно она у тебя печет! Надо и мне научиться.

— О, нет, она никому не раскрывает свои секреты.

— Жаль... Тогда придется тебе каждый день носить мне пирожки!

— Идет! Если только она будет их каждый день печь.

— Будем надеяться...

— Ну, держи пакет, я побежал. До вечера?

— До вечера. Я к тебе или ты ко мне?

— Ты ко мне. Что–то твой папа на меня косо поглядывает...

— Да не выдумывай! Ну, все, беги, опоздаешь.

Вечером, возвращаясь из университета, Гарри увидел, что Инга уже ждет его у дома.

— Привет, мученик науки! — помахала она.

— Здравствуй, солнце! Не хочешь поиграть в "воображаловку"? — предложил он.

— Давай поиграем.

Гарри зашел к себе, оставил портфель, захватил папки для переписки слепых и проводил Ингу в сад, за столик в тени деревьев. Заговорщики открыли папки и начали накалывать:

— Ну, Инга, как твое впечатление от идей Лоо?

— Очень уж они неожиданные, я прямо теряюсь. Вроде бы, насколько я помню, понятие эфира для нашей, земной физики, — пройденный этап?

— Да, ты права. Это меня и смущает... Но, с другой стороны, мы ведь знаем, что развитие идет по спирали. Может быть, так и здесь? Иотяне предлагают нам вернуться к старым идеям и взглянуть на них по–новому, с высоты опыта, приобретенного их цивилизацией?

— По правде говоря, не знаю, Гарри. Я все–таки не так сильна в физике, как ты. Но эти вращающиеся протоны меня смущают до крайности. И еще я очень расстроилась, что и способ создания трубок эргоэфира, и технологию передачи энергии по ним Лоо так и намерен держать в секрете. Навскидку мне ничего не приходит в голову, как выудить из него эту тайну. Может, дальше больше повезет?

— Может быть, может быть... Ну ладно. Раз ты не готова к разговору, давай его отложим. Конец "воображаловке".

— Стоп, а ты рисунки приготовил?

Прочитав пальцами вопрос, Гарри хлопнул себя по лбу и сделал виноватое лицо.

— Что–то не ладится сегодня игра, — вслух сказала Инга. — Может, ну ее? Лучше пойдем погуляем, пока еще светло.

— А что, идея! — отозвался Гарри.

Влюбленные захлопнули папки для переписки слепых и в обнимку зашагали к лесу.

— Гарри! Гарри, это я, Лоо! Отвечай!! Почему ты молчишь, Гарри?

Ответа не последовало.

— Что с тобой, Гарри? — встревожился координатор. — Почему у тебя закрыты глаза? Что за рыдания я слышу?.. Что происходит, ответь?!

Гарри вскочил с постели и, ругаясь сквозь зубы, кинулся в душ.

— Лоо, чтоб тебя!.. Никогда не заговаривай со мной, когда мы с Ингой вдвоем закрываемся в спальне! — возмущенно зашептал он, стараясь, чтобы из–за шума воды его не слышала Инга.

— Что такое, я помешал тебе, Гарри?

— Чуть было не помешал! Еще немного — и испортил бы все удовольствие.

— Но я слышал какой–то плач... Это была Инга?

— Да, ты слышал Ингу, а кого же еще? Мы были в комнате одни.

— Но ты говорил об удовольствии, а плач — признак горя или боли!

— Это не у всех так, Лоо. Инга такая страстная, что плачет от радости во время любви.

— Так вы занимались любовью? А мне показалось, что вы деретесь.

— Уфф, Лоо! Ты совсем меня засмущал! Сейчас же перестань расспрашивать об этом!..

— Но у вас, землян, все совсем по–другому, и так интересно!

— Интересуйся молча, будь любезен! — все еще раздраженно отбрил Гарри.

— Не сердись, пожалуйста, — попросил Лоо. — Хочешь, я расскажу тебе, как это происходит у нас, чтобы искупить свою вину?

— Расскажешь, но не сейчас. Замолчи и дай мне по–человечески проводить Ингу!

— Хорошо, Гарри, я умолкаю.

Гарри вышел из душа и нежно расцеловал возлюбленную.

— Я тебя очень люблю, солнышко мое! Как бы я хотел никогда с тобой не расставаться!

— И я бы хотела... — вздохнула Инга. — Но если я не вернусь сейчас домой, утром мне будет несдобровать. Папа не хочет, чтобы я принесла в подоле. Если он узнает, что мы с тобой...

— Не узнает, милая! Я не хочу, чтобы у тебя были из–за меня неприятности. Беги скорей в душ, а я пока приготовлю чай.

— Спасибо, родной! — Инга ласково взъерошила Гарри волосы и скрылась в ванной.

Когда Гарри проводил ее до дома и вернулся, Лоо тут же вышел на связь.

— Гарри, то, что я видел сегодня, очень заинтересовало наших ученых! Пожалуйста, не выключай свет и не закрывай глаза, когда вы с Ингой уединитесь в следующий раз...

— Лоо, ты совсем обнаглел! С какой радости я должен вам показывать наш секс? Это, что, необходимо для подготовки к полету?

— Нет, но...

— Раз нет, то и не мечтай! — отрезал Гарри. — Лучше рассказывай, как обещал, как это у вас происходит.

— Охотно, Гарри! Я же ученый, и чувство ложного стыда мне неведомо. Но позволь мне задать тебе еще один вопрос.

— Хватит уже вопросов!

— Успокойся, пожалуйста, Гарри. Разреши мне хотя бы высказать его, а если он тебе не понравится, не отвечай.

— Ладно, так уж и быть.

— Спасибо, Гарри! Инга упомянула в разговоре с тобой выражение "принести в подоле". Что оно означает? Мы никогда не слышали его раньше.

— Инга боится, что я буду неосторожен и у нее может появиться ребенок.

— Ах, значит, у вас дети появляются вследствие акта физической любви?

— Брр, Лоо... Ты говоришь, прямо как школьный учитель анатомии! Но говоришь правильно.

— И поэтому каждый раз, когда влюбленные уединяются, они должны заботиться о том, чтобы зачатие не произошло случайно! Как же вы несчастны, люди Земли... А у нас в теле каждого есть и органы наслаждения, и органы размножения, и даже если иотянин никогда не познает физической любви, у него все равно будет потомство. Оно появляется обязательно у всех, когда для этого приходит время.

— Вы, что, почкуетесь, как дрожжи?

— Не совсем так, Гарри. Обмен генетической информацией у нас происходит. Когда влюбленные иотяне встречаются достаточно долго, они настолько настраиваются друг на друга, что биоритмы их организмов совпадают и подготовка к рождению потомства начинается одновременно у обоих. Когда любящие чувствуют, что зачатие произошло, пара присасывается пупками и обменивается зародышами.

— Значит, у вас это похоже на обычный поцелуй, только животами? Чмок, и все?.. Даже неинтересно.

— Ну почему же неинтересно? Присасывания пупками происходят многократно, в разных позах, и обеспечивают всю полноту приятных ощущений. А поскольку нам не нужно беспокоиться о предохранении от нежелательного зачатия, ничто не омрачает семейной паре счастье физической любви. Ты удовлетворен, Гарри?

— В каком плане?

— В плане твоего любопытства.

— Да, Лоо. Спасибо, не надо больше подробностей! Но я все равно недоволен.

— Чем же?

— Ты мурыжишь меня уже целый год, а к строительству космического корабля мы так и не придвинулись ни на шаг! Может, зря я согласился лететь к вам?

— И вовсе не зря, Гарри! Я как раз сегодня собирался перейти от теории к практике. На последнем совещании мы пришли к выводу, что ты уже знаешь достаточно, чтобы начать создавать чертежи космолета. В первую очередь ты должен продумать систему жизнеобеспечения и рассчитать себе примерный объем воздуха, пищи и питья на весь путь туда и обратно.

— Но где же мне взять столько всего? Как я понимаю, простым запасом вопрос не решить. Разве можно сделать запас на несколько десятков лет? Да и продукты испортятся.

— Не согласен с тобой, Гарри. Продукты можно уменьшить в массе, откачав из них воду. Хранить их можно в вакууме, тогда они не будут портиться. Витамины можно запасти в таблетках, концентрированные. А чтобы вода занимала меньше места, ее целесообразно перевозить в форме льда. А воздух, точнее, кислород тоже надо охладить — до жидкого или даже твердого состояния.

— Но тогда размеры корабля будут громадными, поистине титаническими. Удастся ли поднять его с Земли?

— Пусть это тебя не беспокоит, Гарри. Энергии у нас достаточно, а топливо не потребуется. Потом я тебе объясню принцип работы двигателей. Но, конечно, чтобы запасы не были слишком уж велики, надо использовать регенерацию продуктов, витаминов, воды и воздуха. Думаю, ты справишься. Перегонку воды организовать нетрудно: дистилляторы на Земле есть. Есть у вас и криогенные установки для извлечения кислорода из смеси газов. Также ты можешь получать кислород из углекислого газа с помощью растений, на удобрение которых пойдут продукты жизнедеятельности твоего организма.

— Фу, Лоо...

— Ничего не фу! Атмосфера в саду таких растений не будет ядовитой, хотя в нем и не слишком приятно будет находиться. Значит, тебе потребуется запланировать два сада. Второй сад послужит в основном эстетическим целям, и в нем же ты сможешь выращивать фрукты себе в пищу. Вот мы и обсудили в общих чертах, что тебе нужно захватить с собой в космос. Теперь ты должен составить чертежи помещений корабля.

— Хорошо, Лоо. Но одному мне будет очень трудно с этим справиться. Я никогда в жизни не проектировал космические корабли. Мне бы хотелось попросить о помощи мою любимую, Ингу — она как раз учится на архитектора–проектировщика. Можно ли посвятить ее в наши планы?

— Я ждал этого вопроса, Гарри. Сегодня, перед тем как выйти на связь с тобой, я подготовил его обсуждение с моими согражданами. Думаю — да что там, я уверен — завтра согласие будет получено.

— Спасибо, Лоо! И, мне кажется, будет лучше, если канал связи у вас останется только один — со мной, а Инга не включится в него. Я помню, как это больно, а Инга такая нежная, она может надолго заболеть. Пусть она будет только моей помощницей, а не контактером.

— Мы учтем твое пожелание, Гарри.

— Замечательно! Тогда я жду вашего согласия, чтобы ввести ее в курс дела.

— Только не надо утомлять ее излишними подробностями. Расскажи ей в общих чертах историю возникновения нашей связи и дай только ту информацию, что необходима для изготовления чертежей.

— Так и сделаю, Лоо, — кивнул Гарри.

— Тогда до свидания!

Утром Гарри, как обычно, передал Инге в пакете с пирожками очередную кассету и с легким волнением отправился в университет. Едва он взялся за ручку двери учебного корпуса, как Лоо вышел на связь и сообщил, что иотяне дали согласие подключить Ингу к подготовке полета, причем именно на тех условиях, на которые Гарри рассчитывал. Он с трудом досидел до конца занятий и, как на крыльях, полетел домой. Открыл дверь — и буквально натолкнулся на радостно улыбавшуюся Ингу.

— Привет! — несколько растерянно вырвалось у него. — Ты как тут?..

— Я зашла к тебе, не могла дождаться, пока ты вернешься. Твоя мама меня чаем напоила...

Гарри заметил, что Инге не терпится еще кое–что сказать ему, и затараторил скороговоркой, стараясь не дать ей вставить ни слова:

— Послушай–ка меня, я так волнуюсь! По дороге домой я вздремнул и увидел престранный сон... Так хочу поскорее рассказать тебе о нем, но, боюсь, ты мне не поверишь, уж очень он странный... Мне надо успокоиться, сосредоточиться... Давай поиграем в "воображаловку".

— А зачем? — недоуменно спросила Инга, но тут же осеклась, увидев, как Гарри прижал указательный палец к губам.

"И правда ведь!.. Вот дура, вот идиотка!" — мысленно обругала она себя. — "Чуть все не испортила. Ведь Лоо же не знает, что я слышала его разговор с Гарри обо мне!"

— Зачем играть? — улыбаясь, переспросил Гарри и ответил вопросом на вопрос:

— А зачем вообще люди играют? Чтобы развлечься. Тебе же так понравилась моя игра! Ну, что тебе стоит?

— Конечно, конечно, — торопливо согласилась Инга.

Влюбленные взяли папки для письма слепых и вышли в сад. Гарри начал накалывать первым.

— Инга, согласие иотян на твое участие в подготовке полета получено. Теперь дело за тобой! Согласна ли ты поучаствовать в этой авантюре вместе со мной?

— И ты еще спрашиваешь! Разумеется, согласна, Гарри! Такие истории не каждый день случаются, и если бы я отказалась, то упустила бы единственную во всем мире возможность пообщаться с инопланетянами! Спасибо тебе, ненаглядный мой, что доверился мне и открыл эту тайну! Но разве не пришло время тайному стать явным? Раз иотяне согласились посвятить в свои знания и меня, зачем нам теперь "воображаловка"? Насколько я поняла, теперь ты и так спокойно можешь обсуждать со мной все, что касается планеты Ио. А уж я–то никому ничего не расскажу, пусть Лоо не беспокоится!

— Инга! Ты, что, забыла наш уговор? Ты больше не хочешь, чтобы я порвал связь, ты хочешь, чтобы я и в самом деле отправился на Ио? Или ты тоже не прочь попасть на крючок к Лоо?!

— Ах, я, балда! Опять промахнулась... Нет, конечно же нет, Гарри! Я не хочу, чтобы мной управляли с другой планеты, я хочу помочь тебе освободиться. И лететь никуда я сама не собираюсь и тебя не пущу. Я прекрасно помню, что может на этой планете случиться с людьми!.. Я просто забылась. Прости меня, милый, я так волнуюсь...

— Ну, я рад, что ты все поняла и вспомнила. Будь хорошей девочкой и держи язык за зубами. А "воображаловки" с нас на сегодня хватит: нас ждет другая игра! Сейчас я буду рассказывать тебе о моей связи с Лоо так, будто ты о ней ничего не знаешь. Только давай приляжем под деревьями — рассказ предстоит длинный и утомительный.

— Лучше принеси какую–нибудь подстилку, земля холодная. А рисунки ты, конечно, опять забыл?

— Не забыл, а не успел подготовить. Ты же пришла ко мне раньше, чем я вернулся.

Прочитав пальцами ответ Гарри, Инга сказала вслух:

— Мне что–то не хочется больше играть. Зря я согласилась.

— Ну, не хочешь — не надо, давай оставим, — тоже вслух ответил Гарри. — Устала за день? Давай приляжем в тенечке?

— Замечательная идея, милый!

— Тогда погоди, я сейчас вынесу шезлонги.

Гарри подхватил папки для переписки слепых и не торопясь зашагал к дому. Мысленно он крутил головоломку, составляя рассказ о планете Ио для Инги.

— Сегодня мы попытаемся наконец приступить к программе практических действий, — торжественно прогремел в ушах Гарри монотонный голос Лоо. — Ты произвел расчеты?

— Да, Лоо, вот они. Видишь, даже по самым скромным прикидкам получается очень большой груз. А ведь ты просил меня не скромничать... Как же мне перевезти все это к месту строительства?

— Не волнуйся, Гарри. Мы предвидели, что транспортная проблема должна быть решена в первую очередь.

— Не только она. Нужны еще и деньги для покупки всего необходимого. Ведь нам очень много чего понадобится!

— Это верно. Как мне кажется, самый простой способ раздобыть деньги — это изготовить в нужном количестве золото.

— И вам нетрудно будет это сделать? — встрепенулся Гарри.

— Совсем нетрудно, при наличии знаний и достаточного количества энергии, — гордо ответил Лоо.

— А много вам понадобится времени?

— Всего одна земная ночь, Гарри. Уже завтра вы с Ингой сможете отправиться на добычу золота. Спи и ни о чем не беспокойся, а завтра я разбужу тебя. Ты завтра не учишься?

— Нет, завтра суббота.

— Вот и отлично! Отправляйся с утра в лес, на то место, где ты попал в канал связи со мной. Помнишь, где это?

— Еще бы не помнить! Там я первый раз в жизни потерял сознание. Да и вообще мне это место хорошо знакомо — неподалеку есть чудесная полянка, где водятся белые грибы. Я каждый раз там урожаи собираю.

— Так вот, Гарри, как раз в том месте расположена опорная площадка связи Ио с Землей. На ней оканчивается множество трубок эргоэфира, начало которых — здесь, рядом со мной в коммуникационном центре. Несколько концов трубок попало в углубление в почве. За ночь мы передадим через эти трубки значительное количество плазмы, состоящей из ядер золота и электронов. Так что к утру на этой поляне в одной из ямок тебя будет ждать клад из чистейшего золота. Ты сможешь использовать его для приобретения чего угодно.

— Отлично, Лоо! Будь уверен, я найду твой подарок! — произнес Гарри и содрогнулся от странного сладкого озноба во всем теле.

"Какого черта!" — тут же рассердился он на себя. — "Одно упоминание о золоте уже бросает меня в дрожь. Уж не родился ли я старателем?.. Как бы Лоо не заметил, что со мной". И поспешил спросить инопланетянина:

— А что мне делать дальше?

— Предлагаю тебе приобрести участок земли в горах, где–нибудь подальше от населенных пунктов. Желательно, чтобы это было плато скалистой породы. Ты справишься?

— Думаю, без особого труда. Бесплодную каменистую землю купить легко. Изобрету какой–нибудь благовидный предлог или просто разыграю из себя самодура–миллионера.

— Ну и отлично. Затем тебе следует купить вертолет и доставить в горы все необходимое для жизни.

— Мне придется туда переселиться? Изображать добровольного Робинзона?

— Совсем не обязательно жить там постоянно. У тебя же будет свой вертолет, и ты сможешь навещать родных, когда захочешь.

— Пожалуй, нет, так часто не смогу. От вертолета много шума, наверняка среди соседей отыщутся любопытные и недовольные, а кто–нибудь и в полицию сообщить может, с них станется... Лучше уж и вправду бывать дома пореже. Скажу всем, что отправляюсь в экспедицию.

— Что ж, это разумно.

— Но я не смогу долго выдерживать одиночество без Инги. Можно мне взять ее с собой?

— Конечно, можно. Я уже убедился, что она полностью тебе доверяет и не подведет. Только сможет ли она так же легко отлучиться из дома?

— Мы сообщим ее родителям, что собираемся в экспедицию вместе. Думаю, нам удастся их уговорить. Наши семьи стали очень дружны.

— Прекрасно! А теперь засыпай и ни о чем не волнуйся. Завтра тебя ждет удача!

— Спокойной ночи, Лоо.

Наутро Гарри зашел к Инге и попросил одеться по–спортивному.

— А что, мы побежим наперегонки? — рассмеялась она.

— Лучше! Мы идем искать наш персональный клад. На той полянке, где я в прошлом году как следует приложился лбом о дерево, Лоо приготовил для нас изрядный кусок золота.

— Ура! Идем!

Влюбленные захватили рюкзак и корзины и вышли на тропинку, по которой Гарри ходил за грибами. Весело болтая и дурачась, они незаметно дошли до леса. Но едва над ними сомкнулись древесные кроны, оба замолчали, посерьезнели и двинулись вглубь чащи медленнее и осторожнее. Гарри внимательно вглядывался в каждое дерево, склонялся над каждым кустиком, даже наморщил лоб от усилия вспомнить, где именно он бродил год назад. Да разве найдешь сразу! Хотя время года было примерно то же, что и тогда, лес успел довольно сильно измениться. Высохшие деревья упали, стало больше на полянах проплешинок–кострищ, а прежние места пикников заросли травой. Любители лесных прогулок протоптали новые тропинки, а старые заглохли. Инга и Гарри скоро сбились со счета, сколько раз они оказывались на опушке и снова входили в лес, но опорную площадку связи с Ио у них так и не получалось отыскать. Охотники за золотом собрали по пути столько грибов, что их корзины наполнились доверху, а обещанный клад все скрывался от них, не спешил в руки. Лоо был озадачен. Картины леса, увиденные глазами Гарри сразу после его попадания в канал связи, были запечатлены на кристаллах памяти, и координатор то и дело сверялся с ними, чтобы помочь контактеру — но и он не узнавал мест, которыми проходили Гарри с Ингой. И не мудрено! Природа постоянно и незаметно меняется, и даже через месяц, не то что через год, бывает трудно отыскать в лесу прежде до последней былинки знакомое место. Так порой бывает трудно узнать после долгой разлуки даже очень близкую женщину, если она за это время сменит прическу.

Но вот наконец монотонный голос в ушах Гарри возвестил, что обстановка отдаленно напоминает искомую грибную полянку. Видимо, следопыты случайно вышли на это место с той же стороны, что и Гарри год назад, и местность отразилась на сетчатке его глаз в знакомом для Лоо ракурсе.

— Погоди, не торопись... наклони голову чуть влево... Да, вы на месте! — убедился иотянин.

Сердце Гарри затрепетало. Бесстрастный голос машины показался ему мелодичнее самого сладкого пениея. Так в пленительный миг удачи после долгих изнурительных поисков окружающий нас привычный мир вдруг предстает сияющим и прекрасным, словно люди и вещи вместе с нами переживают наше счастье. Нам внезапно открываются в них новые черты, которых мы прежде не замечали. Да их, возможно, и нет на самом деле... Но это не имеет значения. Важно, что порой именно в такие моменты мы влюбляемся — и из этой долгожданной радости и пьянящего очарования, как Афродита из пены морской, рождается сильная любовь, что озаряет потом ярким и теплым светом наш многотрудный жизненный путь.

— Теперь и я вижу, что место похоже, — осипшим от волнения голосом вымолвил Гарри. — Напомни мне, Лоо, что я делал тогда?

— Ты заполз под ель. Кажется, вот под эту, прямо перед тобой. Ты пытался спрятаться. Попробуй повторить эти движения.

Гарри опустился на четвереньки, залез под ель и выглянул из–под разлапистых нижних ветвей. Инга прыснула, он показал ей кулак.

— Да, это та самая ель, — подтвердил Лоо. — Но нам нужно еще найти поляну. Видишь ли, Гарри, их тут вокруг несколько, а монитор у нас на Ио тогда еще был не настроен, и изображение записалось не очень четкое. Поэтому пока трудно узнать это место со стопроцентной достоверностью. Так что теперь ты должен двигаться в точности так же, как тогда. Ты выскочил из–под ели и бросился бежать, и бежал, пока не столкнулся с дубом. Ну–ка, попробуй!

Гарри вылез из–под елки с другой стороны и через несколько шагов оказался на полянке. На дальнем ее конце высился могучий дуб.

— Это именно та поляна, которую мы ищем, — сообщил Лоо.

Но Гарри пропустил его слова мимо ушей. Медленно, точно зачарованный, он двинулся через поляну, пока не приблизился к дубу и не уткнулся лбом в шершавую кору. Из глубин памяти выплыло темное, тревожное чувство, и внезапно Гарри содрогнулся, вспомнив страшный удар, ужас, головную боль, досаду и злобу на невидимого собеседника... Глаза его заволокло пеленой, по телу прошла волна противно щекочущих мурашек. Ему сделалось неуютно и грустно до слез. Инга неслышно подошла сзади и с тревогой взглянула на любимого.

— Да ты не слышишь меня? — прогудел у него в ушах голос Лоо на максимальной громкости. — Что с тобой? Возьми себя в руки, расстраиваться не следует. Все плохое давно ушло в прошлое и больше не вернется. А будущее у тебя прекрасно — и, поверь мне, оно с лихвой компенсирует все прежние неприятные ощущения. Пожалуйста, повернись к поляне лицом и поищи на земле углубление с золотом.

— Сейчас, сейчас, — заторопился Гарри и потянул Ингу за руку:

— Ну что, солнышко мое незакатное, вот мы и пришли! Давай искать клад. Сейчас Лоо скажет, в какой такой ямке наше золото прячется. Лоо, что значит углубление в земле? Широкая и мелкая канавка или глубокая и узкая?

— Не знаю, — ответил Лоо, — я ведь не мог это углубление видеть. Просто нити эргоэфира в нем оказались несколько длиннее, вот мы и выбрали их для передачи золотой плазмы.

— Ну, тогда это может быть и мышиной норкой, — предположил Гарри.

Инга снова фыркнула. Он живо обернулся к ней:

— Смех смехом, а может и правда! Давай начнем обшаривать полянку. Ни одной ямки нельзя пропустить. Та, что нам нужна, может быть прикрыта травой и листьями, может быть и присыпана землей. А может, вместо ямки, наоборот, будет бугорок, если места в ней оказалось недостаточно и золото выдавило землю наверх.

— Гарри, а как ты собираешься искать? — спросила Инга. — На корточках ползать? Это же с ума сойти! Мы и так с самого утра ходим по лесу, и я уже очень устала. Давай срежем по веточке и будем протыкать землю. Где под землей есть что–то твердое, там наверняка и золото окажется.

— Пожалуй, ты права, — согласился Гарри.

Он вытащил перочинный нож, срезал две ветки, заострил их на концах и протянул одну Инге. Влюбленные двинулись мелкими шажками, методично зондируя поляну.

— Вот тут твердо! — воскликнула девушка.

Гарри мгновенно подскочил к ней и стал рыть землю руками, но наткнулся на корень и сломал ноготь.

— Вот чертовщина! — выругался он. — Это просто корень. И как мы не догадались взять с собой лопату?!

— Ничего удивительного, — устало произнесла Инга. — Мы думали, что нужную ямку найти будет легко и золото будет сразу видно. А зря мы так решили! Если бы золото лежало на виду, его бы давно уже на этой полянке не было. Наш лес уже почти как парк: столько тут народу ходит! Кто–нибудь да нашел бы.

— А может, наше золото и правда нашел кто–то другой? — встревожился Гарри.

— Нет, — отозвался монотонный голос Лоо. — Мы бы наверняка это заметили.

— Лоо говорит, что золото на месте, — передал Гарри.

Инга так и застыла с приоткрытым ртом. Она собиралась ответить Гарри — но ее опередил невидимый и неслышимый Лоо. И слышал его ответ только Гарри... Девушке стало не по себе, ей показалось, будто за ней подглядывают. Она внезапно осознала: раз Лоо видит все глазами Гарри — значит, этот вездесущий инопланетянин смотрел на нее в самые интимные моменты?! И даже видел ее голой!!! Краска стыда густо залила ее лицо.

— Инга, что с тобой? Ты вся пунцовая! Тебе плохо? — перепугался Гарри.

— Нет, не то, — еле слышно прошептала она.

— А что же?

— Прости, милый, мне так трудно тебе объяснить, что со мной... — пролепетала Инга и побледнела.

— Бедная! Тебя, похоже, то в жар, то в холод бросает... Ну что ты, сокровище мое?!

— Ничего, ничего, сейчас пройдет...

— "Пройдет" — значит, что–то было? Так что же? Почему тебе трудно об этом говорить? — не отставал Гарри.

— Знаешь... раньше мне как–то это не приходило в голову... и вдруг я поняла: мы ведь теперь всегда не одни! И даже когда больше никого нет, только ты и я, понимаешь?

— Нет, о чем ты?

— Ах, да все равно ты... — с отчаянием в голосе выдохнула Инга и осеклась.

Гарри молча прижал ее к себе, но она отстранилась и, не глядя ему в глаза, через силу пояснила:

— Я имею в виду, что с нами всегда Лоо.

— А, вот оно что! А я уже так привык к нему, что иногда даже забываю об этом.

— Так тебе–то намного легче! Во–первых, Лоо всегда тебе помогает. А во–вторых, ты вместе с Лоо смотришь своими глазами, а на тебя Лоо не смотрит. Но на меня он смотрит, следит за мной, оценивает, наблюдает! И мне... так стыдно... Я, наверное, больше не буду спать с тобой. Я не смогу делать это при нем!

— Гарри, — раздался монотонный голос в ушах парня, — скажи Инге, что я, Лоо, не должен вызывать у нее стыд. Я же не человек. А разве вы заботитесь о том, чтобы вокруг вас не было вообще никого в ваши интимные моменты? Вы же скрываетесь только от людей. И вам все равно, если поблизости случайно окажется какая–нибудь букашка, клоп, таракан, комар... А я безобиднее даже этих маленьких существ, потому что физически я очень далеко от вас и никак не могу дотронуться до Инги. Как же можно меня стесняться?!

— Да, Инга, — подхватил Гарри, — и в самом деле, ну что ты надумала? Лоо ведь сидит за десять с гаком световых лет от нас и при всем желании не может до тебя дотронуться. Ты же не стесняешься мошек, которые летают по комнате? А он даже безобиднее этих мошек — чего же тут стыдного?

— Но Лоо ведь не мошка. Он разумное существо, он мыслит, изучает нас. Что он может подумать, увидев меня, когда я себя не контролирую?

— Инга, а мало ли что я могу подумать? Знала бы ты, какие фантазии иногда приходят ко мне во время любви! Мне же ты не запрещаешь их? Я даже сам себе не в силах их запретить.

— Так ты — совсем другое дело! Ты можешь делать со мной все, что хочешь. Я люблю тебя и доверяю тебе. Тебе, а не Лоо!

— А помнишь книгу, которую я принес тебе почитать, когда не понимал, почему ты плачешь в постели? Ее написали Мастерс и Джонсон, ученые–сексологи, муж и жена. Ради того, чтобы узнать о сексе все и раскрыть его тайны, они много лет обследовали сотни пар — и друг друга. Когда их книга вышла в свет, они прославились и внесли большой вклад в науку о человеке. Ты уважаешь этих ученых?

— Конечно, уважаю. Но при чем тут они?

— А ты думаешь, Джонсон не было стыдно, когда не только ее муж, но и другие мужчины наблюдали за ней, прикасались к ней? Но она преодолела свой стыд ради науки. А тебе все–таки легче, чем ей: и ты не видишь Лоо, и Лоо, глядя на тебя, не чувствует ничего, кроме научного интереса. Ты не возбуждаешь его и не вызываешь никаких левых мыслей, потому что он не человек. Подумай, ведь ты находишься в уникальном положении! Любая женщина Земли может тебе только завидовать!

— Ладно, уговорил! Жертвой науки я быть согласна. Я даже прямо сейчас готова поцеловать тебя за то, что ты у меня такой умный — так все замечательно объяснил!

— Да ладно уж! Не выдумывай про меня всяких разностей... Все это ерунда! Главное, что я люблю тебя, милая моя ненаглядная!

Гарри обнял Ингу, притянул к себе и крепко поцеловал в губы. Она затрепетала и всем телом приникла к нему. Влюбленные закружились по полянке, под ноги подвернулась шальная кочка и повалила их на ласковый травяной ковер...

Солнце, просунув лучики меж ветвей деревьев, бесстыдно щекотало обнаженные тела, шаловливыми бликами плясало в сумасшедших от счастья глазах, радостно сияло...

Инга глубоко вздохнула, запрокинула голову и обвела рассеянным взглядом все еще влажных глаз стволы деревьев, обступивших поляну. Шурша раскинутыми руками по траве, она бесцельно перебирала стебельки — и вдруг почувствовала под пальцами сплетение холодноватых паутинок. Повернула голову посмотреть, что это — и невольно вскрикнула: из–под сбитой их ногами кочки тянулись тончайшие спутанные желтые нити.

— Гарри! Посмотри! Наверное, это и есть то золото, что мы ищем!

Гарри тут же вскочил на ноги и схватился за желтый блестящий клубок.

— Да, это то самое золото, — раздался в его ушах механический голос.

Гарри присел от неожиданности и воровато оглянулся вокруг. Потом, позабыв, что совсем раздет, он принялся скорей вытягивать золото из земли. Блеск драгоценного металла затмил ему разум, в висках стучало лихорадочным призывом только одно: схватить! Достать!.. Куча спутанной проволоки стремительно увеличивалась, золотой ком вскоре вырос почти до плеч Гарри, а он все продолжал быстро–быстро перебирать руками, ничего не замечая кругом... Инге вдруг стало жутко. Голый мужчина с чужим жестким лицом рылся в земле, и яркие солнечные блики, отражаясь от золота, полыхали в его глазах языками пламени безумной алчности.

— Гарри, Гарри! — в отчаянии простонала она.

Но он не слышал... Внезапно проволока кончилась, он опрокинулся на спину и лишь тогда очнулся. Снизу вверх он взглянул на Ингу все еще затуманенными глазами. Она ответила ему взглядом, полным печали и укора, и он стыдливо отвернулся. В неловком молчании молодые люди оделись. Гарри окинул ворох золотой путаницы оценивающим взглядом и подбоченился.

— Гляди, какое богатство! — восхищенно произнес он. — И что же мы с ним будем делать?

— Унесем. Для того и рюкзак взяли.

— Да вот думаю, как бы умять всю эту путаницу так, чтобы она туда поместилась...

— Подождите, — вмешался Лоо. — Я чуть не забыл один важный момент. Надо отыскать конец пучка золотых нитей. Пока проволока не смята, это нетрудно сделать. Оторвите немного золота от конца пучка и оставьте в той же ямке, откуда вытащили его. Пусть золото продолжает накапливаться. По–видимому, оно еще вам понадобится.

— Хорошо, — ответил Гарри и принялся рыться в золоте.

— Что ты там ищешь? — спросила Инга.

— Лоо просит отыскать конец пучка нитей, оторвать немного и закопать там, где мы его нашли. Тогда золото будет продолжать накапливаться.

— Давай я тебе помогу.

Она взяла заостренный посох и стала поддевать им нити. Довольно быстро конец мотка нашелся. Гарри оторвал небольшой кусок проволоки, положил его в ямку и забросал землей.

— А теперь помоги мне, пожалуйста, очистить золото! — попросил он Ингу.

Вдвоем они тщательно вытряхнули из сплетений проволоки землю и плотно смяли металл. И все равно золотой ком поместился в рюкзак с большим трудом.

— Ого, да тут килограмм под пятьдесят будет! — крякнул Гарри, вскидывая ношу на спину. — Но как же нам сдать его? Думаю, никто еще никогда не видел золото такой странной формы. Пожалуй, разделим его на небольшие куски и расплавим. Как ты думаешь, Инга?

И опять Лоо опередил ее:

— Правильно, Гарри. Когда золото будет расплавлено, выливайте его понемногу в емкость с водой. Куски приобретут причудливую, но все–таки округлую форму. Потом найдите какое–нибудь пустынное место, раскопайте там землю и оставьте два–три небольших куска золота. После этого можете смело утверждать, что там и нашли все остальное.

— Так и сделаем, — согласился Гарри.

— Что сделаем? — спросила Инга.

— Лоо советует оставить пару кусков золота где–нибудь в диком месте, смешав с землей. Когда будем сдавать золото в банк, нам ведь нужно будет объяснить, откуда мы его взяли.

— Хороший совет, — одобрила Инга и улыбнулась:

— Ну, теперь вы с мамой сможете жить получше! Да и я не буду во всем зависеть от родителей. Надеюсь, Лоо не будет возражать, если мы потратим немного денег не на полет, а на себя?

Гарри прислушался, но Лоо хранил молчание.

— Лоо молчит, — объявил он. — Значит, по–видимому, не возражает.

— Точно! Молчание — знак согласия! — воскликнула Инга.

В прекрасном настроении влюбленные подобрали корзины с грибами и зашагали домой, весело обсуждая, что они купят в первую очередь.

В глубине неприступной горной страны, вдали от любопытных глаз и шумных городов, притулился на склоне поросшего лесом хребта небольшой разборный домик. Чуть поодаль и выше простиралось скалистое плато. С него открывался чудесный вид: горные вершины, одетые зеленью лесов, казались мягкими ласковыми холмами, во все стороны расходились лучами расщелины и овраги. Только на первый взгляд они были суровыми и безжизненными — на дне их скрывались живописные долины, журчали быстрые реки. Только их шум да негромкие нежные голоса лесных птиц нарушали первозданную тишину. То было замечательное место для отдыха — но Гарри с Ингой выбрали его, чтобы трудиться.

Первым делом Инга перенесла цветными мелками чертеж космолета с бумаги на каменистую поверхность плато. Уже с воздуха при подлете к нему были видны планы обоих этажей корабля — первый, технический, красный, и второй, жилой, синий — и три концентрические окружности, место для сборки будущего двигателя. Самая большая из окружностей превосходила добрую сотню футов в диаметре и определяла размеры звездолета.

Рядом с жилым домиком Гарри поставил на склоне горы большой бак с водой, выстроил сарай–мастерскую и установил паровой котел с замкнутым водяным циклом. Несколько небольших электромоторов на легких стойках пока лежали в сарае без дела: превратить котел в электростанцию мог только Лоо, а он пока не дал землянам обещанный источник энергии. Поэтому Гарри время от времени приходилось привозить в горы баллоны с жидким газом. Он постоянно летал туда–сюда на вертолете, свозил отовсюду необходимые материалы. Он в своем университете и Инга у себя в институте взяли академические отпуска и сообщили родителям, что отправляются в длительную научную экспедицию. Те отпустили взрослых детей с легким сердцем. Солидные банковские счета, открытые на их имена Ингой и Гарри, вполне убедили и миссис Фортецки, и семью Шайни в серьезности и полезности занятий их отпрысков. Любовь молодых людей породила крепкую дружбу двух семей, и родители смотрели сквозь пальцы на нежелание детей официально регистрировать свои отношения. Гарри очень вырос в глазах родителей Инги, они посчитали его за преуспевающего бизнесмена и хорошую партию для дочери. Он часто навещал их и маму на личном вертолете.

Погожим тихим вечером он как раз возвращался от родни с грузом свежих продуктов и с новой партией выполненных заказов. Как только шасси вертолета коснулись травы, Инга, хозяйничавшая в домике, выглянула на шум винтов и с радостным возгласом побежала встречать любимого. Они обнялись.

— Здравствуй, родной мой, ненаглядный! — шепнула Инга в ухо Гарри.

— Здравствуй, радость моя! — ответил он и осыпал ее поцелуями. Чуть отстранил от себя, окинул нежным взглядом и спросил:

— Как ты тут без меня? Не скучаешь по дому?

— Нисколечко! Тут так чудесно, Гарри! Так легко дышится! Такой дивной красоты зори! Я каждый день встаю до рассвета, хочу успеть поздороваться с солнцем. А вчера забралась на плато, огляделась — и дух захватило: какое величие кругом! Мы с тобой, будто король и королева в каменных чертогах.

— Рад слышать, Ваше Величество! — улыбнулся Гарри и продолжал уже серьезно:

— Однако царственные особы утопают в праздности, а мы сюда прилетели трудиться, не забывай! Хорошо, что ты успела налюбоваться природой: когда начнем работать по–настоящему, у нас не останется на это времени. Мы почти все уже приготовили, что просил Лоо для строительства звездолета. На следующей неделе привезу последний заказ: пару–тройку нужных установок, еды в вакуумных упаковках, ну и там всякую всячину... Лоо обещал, что завтра расскажет, как делать источники энергии. Он говорит, они будут совсем малюсенькие, не длиннее карандашей, представляешь! Для этого мы завтра вернемся в наш лес, и я как раз сегодня привез то, что нам будет нужно с собой взять. Это заказ с фарфорового завода, у них целый цех на меня работал! Хочешь посмотреть?

Гарри начал было выгружать из вертолета фарфоровые стержни, трубки, чашечки, брусочки... Но Инга отмахнулась:

— Потом, потом... Пойдем лучше со мной! — и повела его в домик.

Распахнула дверь, остановилась — и зарделась: Гарри буквально раздевал ее глазами. Она подалась ему навстречу и звонко рассмеялась. Он закрыл глаза, сжал ее в объятиях, и ему почудилось, что ее смешинки, как переливчатые серебряные бисеринки, осыпают его ласковым дождем. Гарри приподнял ее за талию, перенес через порог и сам перешагнул следом. Она ловко отцепила крючок цепочки, стягивавшей штору над входом, и в душистой полутьме сладко вздохнула:

— Как же я стосковалась по тебе, любимый!..

Утро едва только тронуло розоватыми лучами макушки деревьев, а Гарри с Ингой уже вышли из чащи на поляну и приблизились к "золотой" кочке. Гарри снял с плеч и осторожно опустил на землю туго набитый рюкзак.

— Настало время осваивать источники энергии, — торжественно произнес монотонный голос у него в ушах. — Здесь, на опорной площадке связи Ио с планетой Земля, оканчивается великое множество трубок эргоэфира. Они скопились тут за многие годы нашего поиска контактов с землянами. Многие из этих трубок закрепились за опавшие листья и стебли травы — сейчас мы этим и воспользуемся. Гарри, собери, пожалуйста, охапку сухих листьев и нарви травы с того места, около которого вы нашли золото. Потом отойди от него к северу, примерно на полмили, и там тоже сорви пучок травы. Готово?..

— Готово, Лоо, — ответил Гарри. — Что дальше?

— Теперь положи все, что собрал, на фарфоровую тарелку и сожги.

— Инга, достань, пожалуйста, примус и тарелку, — попросил Гарри.

Инга вынула из рюкзака газовый примус, разожгла его и поставила тарелку. Гарри сложил в нее свою ношу. Вскоре тарелка нагрелась, и от листьев и травы остался один пепел.

— Теперь, Гарри, собери пепел в фарфоровый наперсток, вдави его в землю и пронаблюдай, что получится, — сказал Лоо.

— Инга, этот пепел непростой: к нему ведут такие же каналы связи от Ио, как к моим глазам и ушам, — пояснил Гарри. — Посмотри на него вместе со мной, Лоо обещает интересное зрелище.

Они склонились над наперстком.

— Ой, Гарри! Пепел шевелится, как живой! — воскликнула Инга.

— Это происходит упорядочение концов каналов связи, — озвучил Гарри объяснение Лоо, раздавшееся у него в ушах. — По этим каналам скоро начнут передавать потоки частиц и античастиц — электронов и позитронов. На выходе они встретятся, аннигилируют и создадут узконаправленный луч гамма–квантов. Но прежде чем это случится в наперстке, мы должны успеть надеть защитные костюмы и отойти подальше. Иначе мы облучимся и можем заболеть.

— Тогда пойдем скорее! — заторопилась Инга.

Гарри взял ее за руку, подхватил рюкзак и вышел из леса на опушку. Там влюбленные достали и помогли друг другу надеть тяжелые защитные костюмы. Совсем скоро Лоо окликнул Гарри и сообщил, что можно возвращаться. Наперсток был еще горячим, земля под ним спеклась.

— А куда же девался пепел? — удивилась Инга.

— Он прочно вплавился в дно наперстка, — передал Гарри слова Лоо. — Поройся–ка в рюкзаке, там должен быть фарфоровый шток — Лоо просит насадить на него наперсток.

Инга нашла стержень, передала его Гарри, и он воткнул его в наперсток, продолжая посредничать:

— Вот теперь у меня в руках мощный источник гамма–лучей. Стоит мне попросить Лоо включить источник энергии, и из микроскопического отверстия, которое проплавилось в дне наперстка — даже не старайся, не увидишь, такое оно маленькое! — хлынет сильнный поток гамма–квантов в виде узконаправленного луча. Вот прилетим к нашему домику и в лесу на склоне опробуем его!

— Правильно, что не здесь, — согласилась Инга. — Если он такой мощный, то мог бы случайно убить кого–нибудь, кто здесь гуляет неподалеку. Да и жалко портить этот милый лесок радиацией...

Парочка отправилась к вертолету и вернулась в горы. Гарри привел Ингу в лес к западу от их домика, направил шток с наперстком на ствол ближайшего дерева и скомандовал:

— Включай, Лоо!

И тут же кроны деревьев зашевелились, раздался громкий треск стволов, скошенных узким гамма–лучом, точно травинки, и в считанные минуты в лесу образовалась просека.

— Ничего себе, вот это да!.. — воскликнула Инга. — А видишь вон тот камень? Может этот луч его разрезать?

— Сейчас проверим, — ответил Гарри, направил на камень конец штока и крикнул:

— Лоо, включай!

Камень задымился. Гарри прочертил над ним в воздухе линию концом штока, и валун послушно раскололся по ней.

— Ну и силища! Он и камни режет, как масло!.. — поразилась Инга.

— А можно еще... — начал было Гарри, но тут Лоо сообщил:

— Все, довольно, я выключаю. Иначе недалеко и до беды. Гамма–лучи обладают большой проникающей силой. К тому же, не забывайте, что находитесь в горах: шум может вызвать обвал! Продемонстрированного уже достаточно, чтобы убедиться в возможностях луча.

— Гарри, почему ты замолчал? Лоо что–то говорит? — спросила Инга.

— Да, Лоо просит прекратить опасные эксперименты. Хотя нас и защищают костюмы, лишнее облучение нам ни к чему.

— Он прав, — согласилась Инга. — С радиацией шутить не стоит...

— Шутить мы больше и не будем, а поработать немного придется, — ответил Гарри. — Лоо сейчас расскажет, что нужно изготовить с помощью нового инструмента.

— Интересно! — воскликнула Инга. — Пойдем скорее на стройплощадку!

— Пойдем!

Под руководством Лоо Гарри с Ингой смастерили еще несколько инструментов с разной шириной луча и разным расстоянием между лучами. Один из излучателей Гарри замуровал в чугунный контейнер и бросил в воду парового котла своей электростанции. Лоо установил ограничение мощности, чтобы случайно не прорезать стенки контейнера, включил подачу энергии, и электростанция заработала. Окна всех построек ярко осветились, убежище заговорщиков приняло уютный обжитой вид.

— Ура! Теперь у нас полный комфорт! — захлопала в ладоши Инга. — Давай сегодня справим наше второе новоселье?

— Идет, — улыбнулся Гарри, невольно заражаясь восторгом подруги. — Сейчас вынесем на улицу стол, устроим чаепитие на свежем воздухе и сыграем на сладкое в "воображаловку".

— Согласна! Где там наши папки? — ответила Инга.

Она по–прежнему улыбалась, но глаза ее смотрели серьезно, и Гарри понял, что ей тоже есть что сказать в секретном разговоре.

Пока она заваривала чай и готовила сладости, он вынес из домика стулья, стол и папки для переписки слепых. Когда душистый чай был разлит по чашкам, он первым начал накалывать фразы:

— На самом деле, Инга, сейчас не радоваться впору, а огорчиться и призадуматься. Не очень–то у нас пока получается независимость от Лоо. Если ты помнишь, самым главным в нашем плане было раскрыть секрет источника энергии для строительства корабля. Теперь энергия у нас есть, а источник как был, так и остается на Ио! Пользоваться энергией мы можем, как хотим, сколько угодно, а вот управлять ее подачей — фигушки! Опять вся власть в руках Лоо. И вряд ли что изменится до конца строительства... А без энергии наш космолет будет не более чем громоздким бесполезным сооружением. Что же нам делать? Как только мы оборвем связь с Лоо, он сразу прекратит подачу энергии.

— А как ты хотел? — наколола Инга, прочитав пальцами письмо Гарри. — Иначе и быть не может. Ведь инопланетянин в буквальном смысле ослепнет по отношению к Земле, как только перестанет видеть твоими глазами. А раз он не сможет контролировать, на что мы используем энергию и безопасно ли для себя и других мы это делаем, у него не останется другого выхода, кроме как отключить ее источник.

— Тогда мы окажемся у разбитого корыта, — с удрученным видом наколол Гарри в ответ. — Те знания, которыми успел со мной поделиться Лоо, настолько не вписываются в наши земные представления, что, рискни я их озвучить или опубликовать, любой мало–мальски смыслящий в физике человек меня на смех поднимет. Так что никакого богатства от этих знаний, а одно расстройство получится. А космолет наш мы сможем использовать в лучшем случае для съемок фантастического фильма, да и то, если киношники согласятся тащиться в такую даль и глушь снимать его... И вообще, нам еще повезет, если он уцелеет: а то ведь, может быть, из соображений безопасности Лоо решит его уничтожить, когда поймет, что никто на нем не собирается лететь на Ио. Есть у тебя хоть какие–нибудь соображения, как нам не остаться на бобах?

Он протянул Инге свой листок и внимательно взглянул на нее. Она пробежала послание пальцами, крепко задумалась, потом медленно начала накалывать ответ:

— Да, милый, нам не позавидуешь. Не так Лоо глуп, чтобы после потери связи с нами оставить нам свое сокровище. И я не вижу иного выхода, кроме как попытаться самим создать нити эргоэфира. Может быть, того, что ты успел узнать о них от Лоо, для этого хватит? Может быть, и наша часть Вселенной тоже заполнена эргоэфиром, только немного другим? Нам остается только придумать, как это проверить. А вдруг, когда мы начнем наше научное расследование, нам повезет и мы повторим открытие иотян? Как говорится, чем черт не шутит, пока Бог спит?! Что скажешь, а?

Она передала Гарри листок с ответом. Он схватил его, прочитал и с глубоким интересом взглянул на возлюбленную. В глазах его светились надежда и мечта.

— Вот какая ты у меня смелая... — вслух произнес он, а на бумаге наколол:

— Твое предложение рискованно и даже безумно, но другого выхода у нас, ты права, не остается. Почти наверняка мы ни до чего не доисследуемся, но ведь можем хотя бы попытаться, это лучше, чем складывать лапки! Мы же молодцы, а? У нас за плечами три курса университетских знаний по математике и экспериментальной физике, это уже кое–чего стоит! А кроме того, стоит нам только начать, у нас появится и опыт. Попытаем счастья, Инга! Вот только основная работа ляжет на твои плечи. Если я увижу и услышу, что ты делаешь, это одновременно со мной увидит и услышит Лоо и наверняка сразу поймет, куда ветер дует. Так что экспериментируй сама! А если почувствуешь, что знаний недостает, возьми в помощники кого–нибудь с моего курса. Инопланетянам мы новых людей представим как слуг. Внимательно изучи записи моих разговоров с Лоо и выпиши все об устройстве и свойствах трубок эргоэфира. Составь список тем, по которым окажутся полезны наши привычные физические знания, и мы соберем библиотеку книг и журналов. Нам вполне по зубам теперь и проконсультироваться с ведущими учеными. Самым сложным для тебя будет смотреть на все, что ты узнаешь, не с точки зрения людей, а с позиций ученых–иотян. В этом я тебе и помогу. Хоть мне и будет закрыт вход в лабораторию, которую ты создашь, но ты всегда сможешь использовать азбуку Брайля, чтобы обсуждать со мной все результаты. Посмотри, Инга, ничего я не забыл?

— Попроси Лоо прочитать тебе общую лекцию о силовых полях типа электрического или магнитного. Не думаю, что он будет возражать: подкрепить новые знания основами теории всегда полезно. В то же время, именно эти основы могут иметь прямое отношение к трубкам эргоэфира — не зря же иотяне додумались до их существования, а мы нет!

— А ведь верно! Уж коли искать по–настоящему, то докапываться надо начинать с самой сути! Вот и договорились. Конец "воображаловке". Рисунки у тебя?

— Да, сейчас.

Инга достала из своей папки приготовленные ею причудливые рисунки. Парочка вдоволь налюбовалась ими и рука об руку отправилась прогуляться в лесок на восточном склоне горы. В нежных лучах предзакатного солнца будущее рисовалось им торжественными золотыми красками...

— Теперь, Гарри, когда у вас есть гамма–излучатели, можно вплотную заняться строительством космолета, — возвестил монотонный голос с планеты Ио. — Эти излучатели ты будешь использовать как рабочие инструменты, и они же станут частью двигателя. Испускаемый ими поток лучей создаст реактивную отдачу, подобно струе воды. Ты замечал, как начинает двигаться шланг для полива, когда включаешь воду?

— Конечно, — откликнулся Гарри. — Реактивное действие струи мне хорошо известно.

Но в тот день это оказался его единственный положительный ответ на вопросы координатора. У него будто что–то застопорилось в мозгу: как ни старался, понять объяснения Лоо он не мог. Строительство остановилось, так толком и не начавшись. И несколько следующих дней не принесли улучшения...

Лоо уже готов был обвинить Гарри в том, что тот нарочно притворяется бестолковым, решив по какой–то причине отказаться от полета и боясь заявить об этом открыто. Он уже собрался было вызвать землянина на откровенный разговор и заставить подыскать другого контактера, но Эрго, руководитель Службы поиска инопланетных цивилизаций, предостерег собрата от поспешных выводов:

— Будь снисходительнее к землянам, Лоо! И так уже Гарри в свои двадцать с небольшим лет как–то сумел переварить порядочный объем знаний, противоречащих официальной концепции земной науки. Видимо, даже у молодых землян восприимчивость к информации имеет свои пределы. Дай нашему контактеру передышку, а сам тем временем подумай, как изложить твои указания в более доступной форме.

Так Лоо и поступил: объявил Гарри, что на несколько дней избавляет его от своего общества.

— Как, совсем? — не поверил тот.

— Разумеется, нет, канал связи между нами никуда не исчезнет. Просто я пока подумаю, как лучше объяснить тебе устройство двигателей, и, пока не придумаю, не буду ничего тебе говорить. А ты постарайся отдохнуть. Погуляй по окрестностям, к родителям слетай. И возьми с собой Ингу, а то она в последнее время совсем перестала из домика выходить.

Инга была занята штудированием научных журналов, но Лоо вовсе не обязательно было об этом знать.

— Она что–то неважно себя чувствует, — солгал Гарри.

— Вот и отвези ее в город, показаться врачу.

— Нет, ей не настолько плохо! Но все равно, спасибо за заботу.

— Отдыхай, Гарри!

Через несколько часов влюбленные погрузились в вертолет и покинули свой лагерь. Родные очень обрадовались визиту сразу обоих исследователей. Несколько дней пролетели незаметно, и Гарри уже стал забывать о связи с планетой Ио. Но Инга освежила ему память:

— Гарри, а когда Лоо прочитает обещанную лекцию?

— Ох... — досадливо сморщился парень. — Думаю, нескоро. Наверное, не раньше, чем каким–нибудь образом вдолбит мне в голову, как строить двигатели.

— Когда же он снова продолжит долбежку?

— Не знаю, он точно не сказал. Давай спросим. Лоо! Лоо, ты меня слышишь?.. Не отвечает. Значит, пока отдыхаем дальше!

— Нет, Гарри, давай–ка лучше вернемся в горы, — поежилась Инга. — Как бы там за время нашего отсутствия что–нибудь не случилось...

— Да что там может случиться? — отмахнулся Гарри, но Инга продолжала настаивать, и утром следующего дня вертолет Гарри взял курс на скалистое плато.

Предчувствия не обманули Ингу. С виду лагерь был точно таким же, каким парочка оставила его, улетая... но к вечеру выяснилось, что электростанция не работает. Гарри облачился в защитный костюм и очки, вооружился фонариком и дозиметром и попытался разобраться, в чем дело. Довольно скоро он выяснил, что отключен излучатель. За какую–то неведомую провинность Лоо отобрал у землян источник энергии. Гарри скинул костюм, побежал с тревожной новостью к Инге — но внезапно остановился, едва не упав, и с криком схватился за лицо. Перед глазами полыхнула вспышка ярчайшего света, резанула боль.

Когда чуть отпустило, Гарри с трудом перевел дух и возмущенно воскликнул:

— Вы что, ослепить меня решили? Лоо, что это за шуточки?!

— Я не Лоо, — послышался в его ушах незнакомый голос, не механический и монотонный, а живой, почти человеческий.

— А... а кто ты?

— Я оператор Иби.

— И что ты со мной сделал, Иби? Совести у тебя нет!

— Приношу свои глубочайшие извинения. Мы обрываем связи.

— Как обрываете?! Зачем?? А где Лоо???

— Лоо взят под стражу. По его милости с нами случилось худшее, что только могло произойти: возникла всеобщая путаница, хаос и искажение информации.

— Что же он такого натворил?

— Возобновил запрещенный проект. Ты, кстати, тоже в этом косвенно повинен.

— Каким это образом? Вы там свои заварушки на меня не валите!

— А кто три дня не мог понять элементарнейших вещей?.. Лоо отчаялся на словах объяснить тебе, как должны быть устроены двигатели на основе гамма–излучателей, и решился на рискованный шаг: передавать тебе прямо образы–картинки, не облекая их в слова — то есть, превратить ваш канал связи в мысле–канал. Для этого ему нужно было попасть в лабораторию, где стоит пульт управления подобным преобразованием. Но дверь в нее была заперта много лет назад по решению всепланетного собрания, после того как эксперименты показали нецелесообразность и даже опасность существования мысле–каналов.

— И чем они так опасны?

v— Какой ты любопытный, землянин!.. Хорошо, я прочту тебе решение того собрания. Сейчас его как раз цитируют по всем программам телевидения. Слушай: "Первые же опыты использования мысле–каналов показали, что в повседневной напряженной и многоплановой работе мозга постоянно возникают неосознанные мысли и ассоциации. Эти неконтролируемые образы передаются по каналу связи и принимаются одновременно с целенаправленными мысленными сообщениями. По этой причине возникают великая путаница и неотвратимое искажение информации". Вот оно самое с нами и случилось. Поверь мне на слово, нам всем сейчас очень несладко приходится...

— А почему же вы тогда не уничтожили лабораторию?

— Потому что ее создатель уверял нас, что он будет глубоко несчастен, если плод его мыслей и трудов будет разрушен. Кму пошли навстречу: лабораторию решено было просто закрыть. Лоо не знал код дверного замка, подобрать его не смог — и я бы удивился, если б ему это удалось — а потому просто приложил к двери физическую силу. Но переусердствовал, мягко говоря. Влетел вместе с дверью в помещение и всей тяжестью обрушился на пульт. Пульт треснул, и все каналы связи между живыми существами преобразовались в мысле–каналы. Кстати, именно потому я разговариваю с тобой без машины–переводчика. Когда все это случилось, ко мне в голову каким–то образом влетело знание вашего языка.

— Так это же хорошо!

— Кому хорошо, а кому и не очень. Мы–то, иотяне, обладаем способностью полностью контролировать работу своего мозга — пусть даже ценой неимоверных усилий. Но не каждый может делать это без вреда для своего здоровья. У многих начались сильные головные боли и даже случились обмороки от перенапряжения. А вы, земляне, и вовсе не умеете следить за мозгами — например, сейчас, даже когда ты молчишь, ты буквально бом–бар–ди–руешь меня всевозможными образами.

— Интересно, какими же?

— Да всякой всячиной. Ты рассержен, напуган, у тебя до сих пор болят глаза, и все это я чувствую. А еще, несмотря на то, что зрительного канала в нашей связи больше нет, я вижу картины горного ландшафта, неработающую электростанцию и молодую землянку с каштановыми волосами — Ингу.

— Ингу?! А–а... Когда ты вырвал из меня зрительный канал, я как раз бежал сказать ей, что не работает излучатель. Послушай, Иби, а зачем связи обрывать? Неужели нельзя просто отменить преобразование?

— Не забывай, что пульт разбит. Но даже если бы он был цел — преобразование обычного канала связи в мысле–канал не–об–ра–ти–мо. Поэтому в свое время и была запрещена дальнейшая разработка проекта. Так что сейчас нам ничего другого не остается, как оборвать все каналы, идущие от живого существа к живому существу, и потом установить их заново.

— Но со мной–то так просто не восстановишь связь! Вон Лоо говорил, что после смерти Вилли Кайтона вы десять лет запускали на Землю трубки эргоэфира, прежде наткнулись на меня.

— Ох, землянин, нам сейчас не до помощи инопланетным цивилизациям. Нам бы у себя как–нибудь разобраться.

— И долго вы разбираться будете?

— Боюсь, на твой век не хватит. У нас время течет по–другому, да и живете вы меньше нашего. Увы... Но делать нечего. Прощай!

— Подожди, не прощайся... как знать, может, еще услышимся?

— Не говорииите мне прощаай, скажииите до свидааанья! — неожиданно пропел Иби приятным тенорком. И тут же продолжал нормальным голосом:

— Извини. Какой–то образ все–таки прорвался. И причем ваш, земной... Вот видишь: полнейшая путаница! Ну ладно, довольно нам с тобой болтать. Я, как–никак, не железный: и свои мысли контролировать, и твои получать. Голова уже просто раскалывается.

— А нельзя ли мне как–нибудь... обезболивание сделать?..

— Что? Ах, да... Нет, никак. Может, и можно, да я не умею. Я простой оператор. Но ты не бойся, землянин: обрыв ушного контакта гораздо менее болезнен. Прощай.

— Прощай, — ответил Гарри, зажмурился и сжал зубы, чтобы не закричать.

Но кричать ему не пришлось. Боль уколола тоненькой иголочкой, как будто из уха выдернули волосок. Несколько мгновений Гарри не решался двигаться, потом осторожно перевел дыхание, отнял руки от лица и потер все еще саднившие глаза. Поморгал, чтобы яснее видеть, и поплелся к домику. На полпути его встретила Инга:

— Гарри, я случайно нашла баллон с газом, так что свет и тепло будут. А что там с электростанцией?

— Каюк электростанции. Лоо отключил излучатель. И сам отключился.

— Что это значит?

— А вот то и значит. Мы–то думали, что оборвем связь с инопланетянами, когда нам того захочется, а они взяли и оборвали ее сами. И все наши планы тю–тю!

— Постой... Подойди сюда, к свету... посмотри на меня... У тебя глаза кровью налиты, как у злобного быка!

— Это на меня так подействовал обрыв канала связи. Я вообще думал — ослепну.

— Бедный мой... Дай–ка мне руку, закрой глаза. Идем домой, надо промыть их чаем.

Гарри хотел было огрызнуться, чтобы она отстала, ему сейчас не до того — но промолчал, послушно закрыл глаза и позволил Инге вести себя. На ночь она сделала ему чайные примочки, и утром краснота почти сошла. Но морально Гарри чувствовал себя таким подавленным, что не хотел вставать с постели.

Как странно! Не сам ли он совсем недавно мечтал освободиться от вездесущего Лоо, ломал голову, как бы отвертеться от полета на Ио? А вот теперь, когда проблема исчезла сама собой, его угнетали разочарование и опустошенность, он словно утратил цель жизни. Тщетно Инга пыталась расшевелить его, целовала, щекотала, рассказывала смешные истории. Тщетно убеждала смотреть на вещи просто: мол, Бог дал — Бог взял... Пролежав до полудня, Гарри все же встал и оделся, но оставался мрачным и раздражительным.

Инга решила, что лучше оставить его в покое, и отправилась на кухню. Гарри уселся на корточки, привалился спиной к стене домика, и принялся задумчиво разглядывать свои руки. Мысли его были далеко. Вдруг он встрепенулся и прислушался, помотал головой и прислушался снова. Сомнений не было: он слышал шум мотора. А вскоре обнаружился и источник этого звука: небольшой частный самолет. Он возник из–за облака, сделал несколько кругов над скалистым плато и стал заходить на посадку.

— Инга! — крикнул Гарри. — Похоже, к нам гости... незваные.

Инга вышла на порог, вытирая руки передником. Гарри показал ей на самолет.

— Не знаешь, кто бы это мог быть?

— Нет, я никому, кроме родителей, не говорила, где мы. Да и кто стал бы нас искать?

— Кто бы ни стал, а, вот видишь, нашел.

— Так пойдем, узнаем, кто и зачем! Подожди, только передник сниму.

Она ненадолго скрылась в домике, вышла, поправляя платье, и направилась вместе с Гарри к самолету. Он уже остановился, и на землю спрыгнул пилот, низенький плотный мужчина в кожаном костюме и летном шлеме. Завидев Гарри и Ингу, он стащил шлем, забросил его в кабину и поспешил навстречу, приглаживая лысину.

— Добрый день, извините за вторжение! Мисс Ингеборга Шайни, если не ошибаюсь?

— Да, это я. Здравствуйте!

— Здравствуйте. Меня зовут Норман Бейли, я нотариус. А это ваш молодой человек?

— Допустим, — неприветливо отозвался Гарри. — А теперь потрудитесь объяснить, мистер Бейли, как вы нас нашли.

— Я сам удивляюсь, честно говоря. Конечно, помогли родители мисс Шайни, но и они не знали точного места. Сказали приблизительно, где–то на севере страны, в горах. Первое, что мне пришло в голову, — горы Маккензи. И вот повезло: с первого же подлета обнаружил вас!

— Предположим. И какого черта вам это понадобилось?

— Гарри! — упрекнула Инга. — Нельзя же так в штыки человека встречать. Это невежливо. Может быть, мистер Бейли привез добрую весть.

— Замечательно сказано, юная леди! — просиял Норман. — И вам, молодой человек, очень повезло, что вы друг мисс Шайни. Потому что она, так сказать, превратилась в золотую рыбку!

— Простите?.. — удивилась Инга.

— Я прилетел сказать вам, что вы получили просто фантастическое наследство!

Вместо того, чтобы обрадоваться, Инга побледнела и пролепетала:

— Кто... у меня умер?

— О, не тревожьтесь, мисс Шайни, ваши родители живы и здоровы, — поспешил успокоить ее Бейли. — Умер ваш дядя по отцу, о котором вы вряд ли знали. Уже много лет ваш отец не поддерживал с ним никаких отношений.

Инга облегченно вздохнула, потом задумалась, наморщив лоб, и просияла:

— Дядя... я помню его! Правда, я была совсем маленькая, когда он приезжал. Он был у нас всего один раз, буквально завалил меня подарками, качал на коленях. А потом они с папой долго разговаривали в папином кабинете, дядя ушел, хлопнув дверью, а папа весь следующий день был не в духе. Так вы говорите, дядя умер? Отчего же?

— Сердце, сосуды... Он ведь был намного старше вашего отца. Так что можно сказать, что он умер просто от старости. Но обстоятельства его жизни были весьма загадочны, и завещание он составил странное.

— Чем дальше, тем странней, — буркнул Гарри.

— Гарри, ну что ты, право слово! Возьми себя в руки, прояви гостеприимство, — сказала Инга. — Мистер Бейли, что же мы вас на улице держим? Пойдемте в дом. Обед у меня уже почти готов. За столом все и обсудим.

— С удовольствием... если ваш приятель не будет возражать.

— Он не будет, — ответила за Гарри Инга, и все трое зашагали к домику.

Гороховый суп с копченой грудинкой удался у Инги на славу. И сковорода с жарким, стоявшая в центре стола, источала такие соблазнительные ароматы, что от предвкушения язык можно было проглотить. Гость ел да похваливал, да и Гарри, казалось, позабыл наконец о своих неприятностях.

— Мистер Бейли, вы назвали обстоятельства жизни Ингиного дяди загадочными. Что вы имели в виду? — спросил он.

— Видите ли, мистер...

— Фортецки, — подсказал Гарри.

— ... мистер Фортецки, Герхард Шайни жил совсем один и очень бедно. Он ютился в деревянном бараке в трущобном районе Калгари. Там не было ни водопровода, ни канализации, только электричество. Санузел он сам вырыл в земле, мыться и питаться ходил в ближайший приют для бездомных. Поэтому, когда он умер, офицеры полиции, которые его обнаружили...

— А что за пристальное внимание полиции к простому бедняку? — перебил Гарри.

— Успокойтесь, никакого криминала, — ответствовал Норман. — В соседнем бараке произошла шумная драка, и полицию вызвали туда. А в жилище мистера Шайни они заглянули, почувствовав запах смерти. Так вот, полицейские были поражены, когда увидели, что он в прямом смысле спал на деньгах. Вместо стружек и ваты его матрац был набит пачками долларов. Кроме того, обнаружилось, что у мистера Шайни были шестизначные суммы на банковских счетах, ценные бумаги и крупные пакеты акций самых прибыльных компаний Канады! И, представьте, мистер Фортецки, по его завещанию все это перешло к вашей даме! Только десять ничтожных процентов оставил он родителям мисс Шайни, а остальным своим родственникам не завещал ничего. Правда, десять процентов — это все равно внушительная сумма, учитывая общий размер состояния. Сотрудники полиции много раз все проверили и перепроверили — мистер Герхард Шайни нажил свой капитал законным путем. Единственное преступление, которое он совершил, — это многолетняя неуплата налогов. Вам придется, мисс Шайни, заплатить их все, плюс штрафы, чтобы вступить во владение своим наследством. Но смею вас заверить, у вас все равно очень много останется. Ну, разве не загадочной личностью был ваш дядя? Обладать несметными сокровищами и влачить такое жалкое существование!.. Впрочем, отчасти я могу его понять — с тех пор, как сам увидел, что за прелесть его племянница!

Гарри нахмурился, а Инга зарделась и поблагодарила за комплимент. Когда она вышла, чтобы убрать грязную посуду и принести чай, Норман взял Гарри за руку и доверительно прошептал:

— Мой вам совет, молодой человек — женитесь на ней, да поскорее! Выбросьте из головы все эти сказки про свободную любовь. Такую невесту нельзя упускать!

— Благодарю за совет, я подумаю, — сухо ответил Гарри, высвобождая руку.

После чая Норман Бейли засобирался в обратный путь:

— Спасибо за гостеприимство, но мне пора. В горах быстро темнеет, а мне лететь далеко. Мисс Шайни, похороны вашего дяди послезавтра в час дня. Ими занимается ваш отец. Он распорядился о погребении мистера Герхарда в семейном склепе.

— Хорошо, мы будем присутствовать. Спасибо, что потрудились прилететь, — пожала ему руку Инга.

— Ну что вы, это моя работа. Рад был познакомиться! До свидания!

— Удачного вам полета! — хором пожелали Гарри и Инга.

Самолет нотариуса давно скрылся из виду, а влюбленные все стояли на плато. Гарри машинально ковырял землю носком ноги и почти стер линию контура космолета.

— Гарри, зачем? — обиженно протянула Инга.

— А что теперь толку в этих рисунках? Все равно дождем смоет.

— Да, ты прав... Но как–то жалко трудов.

— Жалко у пчелки в попке, — раздраженно бросил Гарри.

— Перестань. Что ты опять надулся? Жизнь–то прекрасна!

— Это смотря для кого. Ты вот разбогатела, а у меня что впереди?

— Как это, что? Что у меня, то и у тебя! Я же с тобой. Вместе все обдумаем.

— Да что думать! — с веселым отчаянием выпалил Гарри и ударил кулаком по ладони. — Нечего тут больше делать. Сворачиваем лагерь и летим обратно. Домик разберем, продукты с собой захватим — потом съедим постепенно, а всякие детальки–тырындальки здесь оставим. Я выпущу из котла воду, покидаю все туда и крышку закрою. Туда же можно и бумаги с расчетами бросить.

— Но...

— Что "но"? Все равно теперь они никому не понадобятся... Книги и журналы сдадим, откуда взяли, а кассеты, пожалуй, тоже здесь надо оставить. А то вдруг их кто–нибудь послушает да не так поймет. Короче... судя по всему, экспедиция потерпела крах, — заключил Гарри, сменив тон на шутливо–официальный.

— Но два упорных молодых ученых решили продолжать исследование, поскольку отрицательный опыт — тоже опыт! После вдумчивого анализа причин своего провала они пришли к выводу о недостаточности своей теоретической подготовки и необходимости вернуться к учебе, — в тон ему отозвалась Инга.

Гарри пристально посмотрел на нее... и вдруг рассмеялся. Она подхватила — и, взявшись за руки, пугая хохотом эхо, они все быстрее побежали по склону горы к домику.

* * *

Утреннее солнце блаженно потянулось тонкими руками лучей, разметало по голубому покрывалу неба пышные подушки облаков и озарило жарким светом стены прекрасного особняка, что высился на месте старого флигеля, обиталища семьи Фортецки. Жалюзи на окнах были приоткрыты, и солнечные блики проникли в спальню Гарри, заскользили по лицу спящего. Он сморщился, чихнул и отвернулся от окна. Зазвонил телефон. Гарри окончательно проснулся, но вставать не спешил. Он лениво высунул руку из–под одеяла, дотянулся до прикроватной тумбочки, нашарил пульт дистанционного управления телефоном и нажал кнопку громкой связи. Когда через четыре звонка включился автоответчик, Гарри улегся поудобнее и прислушался.

Туу!

— Здравствуйте. Вы звоните в дом мистера и миссис Айгор Фортецки. К сожалению, сейчас мы не можем подойти к телефону. Пожалуйста, оставьте свое сообщение после сигнала.

Пиип!

— Доброе утро, лежебока, это Инга! Не удивляешься, почему вдруг молодая жена ни свет, ни заря удрала из супружеской постели? Сейчас все объясню. Сегодня утром мне стало очень плохо.

Сон Гарри как рукой сняло. В два прыжка он оказался у телефона и схватил трубку:

— Инга, солнышко, что с тобой?

— Мне было так плохо — ты не поверишь. Буквально наизнанку вывернуло, да не один раз. Я думала, умру...

— Боже мой, родная! Что же это?

— Испугался? И я перетрусила не меньше твоего. Как только отпустило, сразу помчалась в город, в больницу.

— Но почему ты поехала, а не вызвала врача?

— Гарри... давай не будем трогать больной вопрос. Ты же знаешь, я не очень–то доверяю вашему семейному врачу.

— Так вызвала бы вашего!

— Я как–то не подумала. Но не перебивай! Приехала я в больницу — и, пока сидела в приемном, со мной опять это случилось. Ужасно стыдно! Зато хоть не стали вопросов задавать, с чем пришла. Сразу все ко мне кинулись, захлопотали. И ты знаешь, что у меня оказалось?

— Нет. Говори скорей!

— Ты стоишь?

— Ну, стою, а что?

— Лучше сядь.

— Ох... Не томи, я ж с ума сейчас сойду!

— Гарри! У нас будет ребенок.

— Да что ты говоришь! Ты у меня просто сокровище. Как здорово!.. Но что это я слышу? Ты как будто плачешь?..

— Гарри... Мне предложили задержаться в больнице. Ультразвук показал, что размеры ребенка больше, чем должны быть, если верить срокам. Я боюсь... Вдруг мы с тобой все–таки облучились? Или твои трубки эргоэфира повлияли на маленького?!

— Ну что ты, глупышка! Успокойся. Наверное, ты сроки неправильно посчитала. Или просто ребенок такой крупный. Вот родится здоровый бутуз, конечно, мальчик...

— Девочка...

— Нет, мальчик! Родится крепыш, расти будет быстро и не болеть... А может быть, на него и впрямь повлияли мои космические приключения, и он родится уже со способностью держать связь с инопланетянами... Тогда им не придется бить его по затылку, как меня, когда он пойдет погулять на ту полянку... И, кто знает — может, он осуществит то, что не удалось его отцу: полет в антимир!

Конец первой книги

Книга вторая

"...они жили долго и счастливо, и умерли в один день", — так заканчиваются многие сказки. Но когда это случается в жизни... Пускай родители уже старенькие, пускай ты уже взрослая и сильная, но все равно очень тяжело потерять сразу обоих. Особенно, если в целом мире больше не на кого опереться...

Остальные родственники давно разошлись по своим машинам, прячась от промозглого осеннего ветра, и только Шайни Фортецки все стояла у свежей могилы Гарри и Инги. Половина ее сердца осталась под холодной землей. Горе давило и жгло ее, но она не могла плакать. А так бы хотела!..

Поэтому она опустила зонт и позволила слезам дождя окропить ее лицо. Мысленно она говорила с родителями — и не могла наговориться, спешила высказать все то, что не успела при их жизни.

Наконец, она судорожно вздохнула, последний раз склонила голову в прощальном поклоне и побрела к машинам, увязая в сырой глине. Тяжелый черный зонт выскользнул из ее руки и шлепнулся в лужу. Шайни, казалось, не заметила этого, даже не замедлила шаг. Когда она отошла уже довольно далеко, откуда–то взявшийся мальчишка–оборванец подхватил зонт и припустился за ней:

— Мистер! Подождите!

Шайни медленно обернулась.

— Простите, леди... Я только... хотел... Вы уронили... — смешался мальчуган.

— Ничего страшного. Спасибо, — тусклым голосом ответила Шайни, взяла у него зонт и протянула взамен купюру.

— Ух, ты! Как много! — обрадовался парнишка. — Спасибо, добрая леди! — и кинулся прочь, пока она не передумала.

Шайни невесело усмехнулась и продолжила путь. Добралась до своего авто, села на заднее сиденье, подала знак шоферу, и траурный кортеж отправился в обратный путь. Но долго еще сквозь мутное стекло, до хруста вывернув шею, смотрела Шайни на последнее пристанище тех, что дали ей жизнь.

Не было ничего удивительного в том, что мальчик с кладбища обознался. Высокая, ширококостная, Шайни Фортецки со спины легко могла сойти за мужчину. Она и была мужчиной — внутри. Лишь снаружи ее тело было женским. С самого рождения в ней уживались Гермес и Афродита. Это никак не проявлялось в детстве, да и выяснилось совершенно случайно, когда по пути на рождественский бал школьный автобус перевернулся на скользкой дороге, и девятилетняя Шайни получила сильный ушиб живота. В больнице врач вышел к Гарри и Инге и сообщил им, что жизни их девочки ничто не угрожает... но в действительности она мальчик. Он поставил их перед выбором: сделать операцию, которая бы позволила Шайни стать полноценным мужчиной, или оставить все как есть, но тогда Шайни никогда не сможет иметь детей. За время, отпущенное для принятия решения, у Инги с Гарри произошла вторая в жизни — и последняя — крупная ссора. Гарри всегда мечтал о сыне и не хотел упускать возможность исправить ошибку природы, поставить все на свои места. О том, что Шайни может не понравиться быть мальчиком, он не желал и слышать. Да как такое может не понравиться! Мужчины — хозяева жизни!.. А Инга умоляла мужа пощадить их ребенка, который воспитывался девочкой и ощущал себя девочкой, и мог не выдержать перемены пола. Ведь это — больше, чем просто сменить платье на брюки и левую дверь санузла на правую. Изменился бы сам взгляд на мир, на свое место в этом мире, на отношения со всеми друзьями и подругами. Слишком большой груз для психики даже взрослого человека, что же говорить про дитя! Но Гарри был непреклонен. Однако Инга не собиралась уступать. Супруги Фортецки так и не пришли ни к какому решению за отпущенное врачом время и, избегая смотреть друг на друга, отправились навестить Шайни. Девочка соскучилась по родителям и принялась болтать без умолку — рассказывать, где лежат ее одноклассники, чем кормят в больнице, какая там устроена елка, и как жаль, что она все же не попала на школьный праздник. Ее наряд совсем испортился во время аварии, а ведь он был намного красивее, чем у других девочек! Она так мечтала стать принцессой бала!.. Губами Инга улыбнулась щебетанию дочери, а строгими серьезными глазами пристально и очень многозначительно взглянула на Гарри. Он потупился. Шайни не превратилась в мальчика.

Шайни Фортецки не умела плакать. Как когда–то Гарри, ни слезинки не уронила она на похоронах своих отца и матери. Наверное, все слезы остались в том мартовском дне, когда мама сообщила ей о жестокой шутке Создателя, из–за которой она, Шайни, стала кем–то средним между мужчиной и женщиной. Но не такова была последняя из рода Фортецки, чтобы замыкаться в своем горе. Не изнеженной и капризной росла она, а решительным человеком действия. Когда высохла последняя слезинка и вернулась ясность ума, девочка решила отдать все свои силы, чтобы в один прекрасный день найти средство помогать тем, кто родился таким же несчастным. Сменила физико–математическую школу, в которой училась по настоянию Гарри, на школу с медицинским уклоном. Не моргнув и не перекрестясь для храбрости, шагнула в дебри одной из древнейших и гуманных наук. Латинский язык, анатомия, биология... Когда другие школьницы забрасывали прочь уроки и начинали заглядываться на парней, Шайни не поднимала глаз от учебников. И упорный труд ее был вознагражден — да так, как она не смела и мечтать.

Школу Шайни закончила с золотой медалью и стала готовиться к поступлению в институт. Однажды вечером девушка сидела над длинной лентой распечатки вступительного теста, случайно подняла глаза на маму, устроившуюся с книгой на диване — и обомлела. Она увидела Ингу изнутри, отчетливо, как в анатомическом атласе — только вместо глянцевой картинки был живой человек. Размеренно сокращалось сердце, вздымались и опадали легкие, текла по сосудам кровь... Стоп! Что это за крошки в левой почке?..

— Мама... — неуверенно произнесла Шайни, — я тебе сейчас кое–что скажу.

— Что, солнышко? — отвлеклась от книги Инга.

— Мам, ты только не удивляйся... Пожалуйста, запишись на медицинское обследование. У тебя камни в почке.

— Что–что? — удивилась Инга. — С чего это ты взяла?

Шайни молчала.

Инга поднялась с дивана, подошла к дочери и обняла за плечи. Странным светящимся взглядом встретила та ее.

— Мама, ты можешь не верить... но я это вижу. Я тебя вижу так, как будто у меня не глаза, а рентген или УЗИ... нет, даже лучше! Как будто у тебя кожа прозрачная. В буквальном смысле вижу тебя насквозь.

— Доча, ты, наверное, переутомилась. Целыми днями сидишь и занимаешься, даже на улицу лишний раз не выйдешь. Ты же будущий медик, должна знать, как важен для здоровья свежий воздух. И в памяти все лучше уложится, если не брать штурмом, а делать перерывы.

— О чем ты, мама? Я не брежу и не грежу. Я действительно вижу, что у тебя внутри происходит... ой... то есть видела. Только что!! Это правда было, правда!

— Ну что ты так убеждаешь меня, как будто я тебя во лжи уличаю, — опешила Инга.

Зеленоватое свечение погасло в глазах Шайни, теперь они были такими же светло–карими, как и обычно. Отчаяние и досада стояли в них.

— Ты не уличаешь меня, но все равно не веришь, — тихо произнесла Шайни. — Что мне сделать, чтобы ты поверила? Чем раньше ты обратишься к врачу, тем легче сможешь избавиться от камней. Сейчас они еще маленькие, почти песок. Сходи на обследование, хотя бы для того, чтобы проверить, права ли я! Обещай мне!

— Хорошо, я обещаю. Но и ты обещай, что не будешь сегодня сидеть ночью над книгами, а ляжешь спать. Один час сна до полуночи равен двум часам сна после. Лучше завтра пораньше встанешь.

— Уговор за уговор! — просияла Шайни и захлопнула учебник.

Когда результаты обследования подтвердили наличие камней в почке, Инга рассказала о случившемся Гарри. В отличие от нее, тот сразу поверил в способности дочери и пришел в крайнее волнение.

— Шайничка, а может, ты и сквозь предметы умеешь видеть? — спросил он.

— Нет, я вижу насквозь только людей. Причем, себя саму — не вижу.

— А может, все–таки попробуем посмотреть на вещи? Пойдем–ка в лес!

— Папа, мне некогда, мне в институт готовиться надо.

— Шайни!.. Неужели тебе самой не интересно?! Прошу тебя, давай кое–что проверим!

— Ну, хорошо, идем.

Гарри привел дочь на знаменитую полянку, что всегда поставляла к домашнему столу белые грибы. Знаменита была она тем, что на ней росла "золотая" кочка: когда–то в молодости Гарри нашел под ней пятьдесят килограммов тонких нитей чистейшего золота. Драгоценный металл прислали с далекой планеты Ио, и Гарри хотел проверить, не восстановилась ли опять таинственная связь с антимиром.

— Вот, это здесь, — остановился он. — Шайни, посмотри внимательно, ты ничего не видишь в этой кочке необычного?

Шайни присела на корточки и внимательно вгляделась в кочку. Зрачки ее вновь наполнились слабым зеленоватым свечением, похожим на огоньки светлячка.

— Да, вижу, — ответила она. — От этой кочки вверх уходят как будто бы провода.

В сильнейшем волнении Гарри стиснул руки.

— А что у них внутри, ты можешь видеть? По ним течет что–нибудь?

— Пап, они очень тонкие... Нет, кажется, ничего не движется.

— А можешь проследить их вверх? Куда они ведут?

Шайни встала, запрокинула голову. Гарри подошел и поддержал ее, чтобы она не упала назад. Сама удивляясь тому, что видит, она стала рассказывать:

— Они ведут очень высоко, выше облаков... Еще выше... за пределы Земли! Вокруг них чернота, космос, а они идут все дальше...

— Ты можешь увидеть, куда?

— Папа, мне страшно! У меня голова кружится, я падаю... Так быстро все вокруг несется... Держи меня!

— Не бойся, моя хорошая, держу! Крепко держу! — и Гарри сильнее прижал к себе дочь.

Она забилась у него в руках, пронзительно завизжала, сердце ее заколотилось, как бешеное. Это длилось всего несколько минут, но Гарри не на шутку перепугался и затряс Шайни:

— Не смотри больше, хватит! Слышишь, не надо, перестань!..

Она напряглась всем телом, натянулась, как струна, и попыталась вырваться, но не смогла. Широко открыла рот, глубоко вдохнула и наконец расслабилась, и заговорила слабым глухим голосом:

— Ох, наконец кончилась эта гонка... Все замедляется — вот уже и не мелькает! Я опять вижу космос, такой же черный, как и вокруг Земли, такие же звезды... но как будто бы и не такие... Это очень далеко от нас... Тут и планеты есть, и одна из них очень похожа на нашу Землю — такая, как на снимках, которые делает спутниковый телескоп. Провода ведут к ней!

— И куда же именно? — Гарри почувствовал, как его начинает бить дрожь.

— Через атмосферу... сквозь облака... в город, в широкое здание в форме купола... ой. Я будто ударилась глазами.

— Что случилось?!

— Ничего. Просто кончаются провода в темном ящике, обрываются неожиданно.

— Наверное, это выключенный прибор... Как жаль... — расстроился Гарри.

— Папа, можно больше не смотреть? Мне так плохо, как будто я тысячу километров бежала...

— Да, конечно, родная. Спасибо. Извини.

Зрачки Шайни перестали светиться, она устало закрыла глаза. Гарри принес ее домой на руках и уложил в постель.

— Что ты с ней сделал? — встревожилась Инга.

— Мы проследили нити эргоэфира от "золотой" кочки до самой планеты Ио. Там пока без изменений, никто не хочет восстановить связь с Землей.

— Бессовестный! Кто разрешил тебе эти эксперименты с нашей единственной дочерью?! Посмотри, она бледнее подушки, круги появились под глазами!

— Инга, не преувеличивай. Она так выглядит уже несколько дней, потому что готовится к своим экзаменам. Сейчас она просто устала, отоспится и снова будет как огурчик. А иначе ее было не заставить нормально отдыхать, неужели не знаешь?

— Ну, смотри, — остыла Инга. — Но если Шайни заболеет, у нас с тобой будет серьезный разговор.

Шайни проспала почти сутки и проснулась бодрой и свежей. С новыми силами взялась она за учебники и без труда смогла поступить в институт.

Прошли годы учебы в институте и интернатура. Прошли трудные дни непризнания, бесконечные тесты и жаркие споры с медицинской общественностью за право использовать во врачебной практике дар ясновидения. Во всем, что касалось ее специализации — проблемы женского бесплодия — Шайни изучила традиционную медицинскую науку в совершенстве. Совершенствовала она и свой дар. Теперь ясное зрение не приходило неожиданно, и, когда не хотела, она могла заставить его не появляться. А то однажды она впала на несколько дней в депрессию, когда на практике в хосписе ей помимо ее воли представились прозрачными все пациенты — безнадежные раковые больные.

Поначалу, сразу после окончания института, Шайни собиралась заняться наукой. Ее дипломная работа, посвященная способам раннего распознавания и внутриутробного лечения гермафродитизма, была написана по всем канонам серьезного научного труда и обсуждалась в высоких медицинских кругах. Но, как натура деятельная, Шайни страдала нетерпением, несовместимым со спецификой работы ученого. Ни одно открытие не делается быстро, ему предшествуют годы, десятилетия, а то и века экспериментов, научных выкладок, проб и ошибок — а ей хотелось помогать людям уже сейчас. Шайни обсудила свои намерения с родителями и получила их согласие и деньги для открытия собственной практики.

Она задумала и создала целую клинику. В двухэтажном здании на окраине города разместились кабинеты диагностики и физиотерапии, богатый аптечный пункт и родильный дом. Шайни облюбовала себе кабинет на первом этаже. Сама она не нуждалась в сложной аппаратуре для определения диагноза, но ведь она не могла работать круглые сутки, без отпусков и выходных. А другие врачи, хотя и прошли строгий конкурс при приеме на работу, не обладали ее уникальным даром. Их "ясными глазами" стало новейшее оборудование — оно заняло в клинике половину первого этажа.

Как почти всякий начинающий врач частной клиники, пока профессиональная компетентность не создаст ему репутацию, поначалу Шайни работала себе в убыток. Но очень скоро имя доктора Фортецки стало известно не только в городе, но и в стране, и даже за пределами Канады. Шайни появлялась дома только поздним вечером. После приема пациенток она отправлялась на второй этаж проведать тех, кто достиг конечной цели лечения — произвел на свет детей, и внимательно осматривала новорожденных. Все трудные роды она принимала лично, даже ночью ради этого приезжала из дома. Один–единственный раз за многие годы своей работы она разглядела у ребенка такой же недостаток, как у нее самой. Но тут, поскольку воспитание малыша еще никак не было начато, была возможность впоследствии превратить его в нормального мальчика. И после того, как записала родителей этого ребенка на многолетнюю консультацию, Шайни почувствовала, что достигла одну из целей своей жизни.

Дифирамбы в адрес Шайни не сходили с уст ее благодарных пациенток. Несмотря на то, что клиника была оснащена по последнему слову техники и имела в аптеке самые дорогостоящие лекарства, еще никогда и никому доктор Фортецки не отказывала в лечении по материальным соображениям. Благодаря ее мягкому и вместе с тем решительному характеру, не возникало никаких конфликтов ни с сотрудниками, ни с больными. Впрочем, один неприятный случай все же был. Однажды в ее кабинет вошел мужчина. Шайни удивило, что он пришел один, потому что лечением мужского бесплодия она не занималась. Но она никак не высказала своего недоумения, пригласила вошедшего сесть и спросила, что привело его к ней.

— Вы ведь ясновидящая? — хрипло спросил он.

— В некотором роде... — ответила Шайни.

— Значит, вы мне поможете! — чуть ли не тоном приказа сказал посетитель.

— Если это в моих силах. А что с вами случилось?

— От меня ушла жена! Я нанял сыщиков, но все, что им удалось добыть, — это ее шарфик, забытый в гостиничном номере. По нему вы поймете, где она сейчас! И скажете мне, черт побери.

— Простите, мистер... — Шайни сделала паузу, но недружелюбный гость не представился, и она продолжала. — Вынуждена вас огорчить: я не смогу помочь вам.

— Но вы ясновидящая!

— Я не та ясновидящая, которая Вам нужна. Я не медиум. Ни в прошлое, ни в будущее я заглядывать не могу и не имею ни малейшего представления, где сейчас ваша жена. Единственное, что я могу для вас сделать, это дать совет. Вряд ли ваша супруга стала бы уходить ни с того, ни с сего. Если вы изменитесь, есть шанс, что она к вам вернется. Подумайте о вашей манере держаться с людьми. И старайтесь не злоупотреблять алкоголем: я вижу, что ваша печень на грани цирроза.

Мужчина все мрачнел, но слушал молча. Когда Шайни замолчала, он дал наконец волю своим чувствам:

— Ах ты, стерва, я к тебе не нотации слушать пришел! Найди мою жену, если ты ясновидящая! А если не можешь, нечего из себя строить!!

Шайни побледнела, прикусила губу и нажала кнопку вызова охраны.

— Вы не найдете здесь того, что ищете, — ровным спокойным голосом произнесла она. — Прошу вас покинуть клинику. Если вы не пожелаете это сделать сами, вам помогут.

Грубиян резко повернулся к двери, но увидел охранников и сник, словно из него выпустили воздух. Развернулся на каблуках и покорно вышел. Не попрощавшись, между прочим.

Шайни перевела дух и откинулась на спинку стула. Столкновение с несовершенством человеческой натуры всегда ранило и обессиливало ее.

А в последние годы все чаще испытывала она и другую боль. При всем богатстве своих медицинских познаний, самой себе Шайни помочь так и не смогла. Даже если и удалось бы в пробирке соединить ее мужские клетки с женскими — у нее попросту не было органа, в котором мог бы расти ребенок. Все, что предлагала в подобных случаях медицина, — это суррогатное материнство. Но с моральной точки зрения это явление порождает споры, а Шайни не чувствовала себя готовой иметь ребенка любой ценой. Не так уж редки случаи, когда суррогатные матери отказываются отдавать выношенных ими детей. А случись такое, Шайни не смогла бы настаивать. И потому она не считала себя вправе подвергать другую женщину непростому моральному и физическому испытанию ради решения своих проблем.

Все, кто знаком был с Шайни Фортецки, называли ее святой. Зависть, злоба, жадность, тщеславие, корысть были чужды ей. И насколько добра и отзывчива была она с окружающими, настолько строго относилась Шайни к самой себе. Еще при открытии своей клиники она решила, что, как только у нее возникнет хотя бы тень зависти по отношению к будущей матери, хотя бы призрак неприязненного отношения к новорожденному — этот день станет ее последним рабочим днем.

И такой день настал. Женщина, которая тогда рожала, была красива, как ангел, не в пример мужеподобной Шайни, и доктор помнила, с каким сочувствием выслушивала рассказ пациентки о многих годах мучений. Тело больной, такое прекрасное внешне, отказывалось удерживать в себе детей, как будто противилось нарушению совершенства своих форм. Даже после лечения беременность этой женщины была хрупкой. Шайни неоднократно выезжала к ней по срочному вызову и каждый раз буквально чудом предотвращала потерю ребенка. Но вот девятимесячный путь был пройден. Конечно же, Шайни решила сама принимать эти роды.

О, ирония судьбы! Ребенок, выношенный с таким трудом, родился замечательно легко, никакое врачебное вмешательство ему для появления на свет не потребовалось. Его рождение можно было бы заснять на видеопленку в качестве идеального образца: мать совершенно не испытывала боли, была спокойной и собранной, правильно вела себя и радостно приветствовала мальчика, которого положили ей на грудь.

— Поздравляю! Прекрасный здоровый ребенок, — сказала Шайни.

Только лишь ей самой показалось, будто голос ее прозвучал неискренне. Но этого ей было достаточно, чтобы вынести себе приговор.

Шайни все решала быстро, быстро и расправилась со своей карьерой. Единственный раз за всю историю клиники она воспользовалась правом единоличного принятия решений. Назначила вместо себя заведующим пожилого доктора — поскольку знала, что он давно искал случай отойти от практической работы, но не желал расставаться с родной клиникой. На свое место в диагностическом кабинете взяла дальнюю родственницу, способную девочку, хотя и вчерашнюю студентку. Ей же передала она и свое право собственности. Долго сопротивлялась, но потом сдалась и позволила сохранить за собой пожизненный процент от доходов работы клиники. И хотя предчувствовала, что с ее уходом пациентками станут почти исключительно женщины выше среднего уровня достатка, все же ни разу не обернулась, выйдя за ворота.

Первое утро, когда не надо было идти на работу, было хмурым. И не только из–за пелены облаков, что нависла угрожающе низко над пожелтевшим садом. Пасмурно было и у Шайни на душе. Что делать дальше? За счет доходов клиники можно было бы не работать, но так и с ума недолго сойти от безделья и жалости к себе. Непросто начинать новую жизнь, когда тебе уже пятьдесят три. Хотя тут Шайни поймала себя на том, что преувеличивает: работу можно было бы найти сравнительно легко с ее–то именем. Сколько раз ее приглашали научные институты для совместной работы, учебные институты для чтения лекций — а она сама же отказывалась, ссылалась на занятость. Но приглашения оставались в силе. Теперь нужно было всего лишь взять наугад любую карточку из визитницы и позвонить.

В комнату постучали, и вошла Инга, слегка придерживаясь за стену.

— Шайни, солнышко, завтрак готов, вставать пора! — сказала она. — Смотри, как без тебя на улице темно!

— Мама! Спасибо... но зачем ты так рано поднялась, трудилась на кухне? Я бы сама все сделала, — ответила Шайни, раскраснелась от стыда и поспешно встала.

— Ты у меня и так наработалась, тебе отдохнуть надо, а я все равно мало сплю. Да и папа вчера в лесу побывал, грибочков принес, вот я пирожков и напекла.

— Бабушкиных?! — обрадовалась Шайни.

— Да, тех самых.

— Ой, мама, как хорошо! — Шайни подошла к Инге, нежно обняла ее и покрыла поцелуями.

Пирожки "от Фортецки" пользовались заслуженной любовью не только всей родни, но и соседей. Мать Гарри, которая знала их рецепт от своей русской бабушки, часто радовала ими домашних, но ни за какие деньги не раскрывала их секрет. Потом рецепт по наследству перешел к Инге, и уж она–то не скупилась делиться им со всеми, кто просил. Однако, несмотря на строгое следование ему, удавались пирожки не у всех, и использовать рецепт в промышленном производстве — как хотели, было, одни из родственников, владельцы небольшой пекарни — тоже не получилось. Не последнюю роль в постижении секрета пирожков играла душа мастерицы, а у хлебопекарной техники, как у любой другой машины, души нет.

Не так уж часто собирались Гарри, Инга и Шайни за одним столом. Обычно, когда Шайни возвращалась, родители уже спали. И уже давно не было случая вместе позавтракать, поскольку она очень рано уходила. Шайни наслаждалась горячими пирожками с крепким сладким чаем, разглядывала изрезанные морщинами, но такие родные лица — и отдыхала душой. И каким–то наитием чувствовала, что не так уж к спеху искать работу, что надо воспользоваться вынужденной передышкой, подольше побыть дома. Она так никуда и не позвонила.

Тихое семейное счастье длилось, увы, недолго. Предчувствия не обманули Шайни — однажды утром Инга и Гарри не проснулись. Их ночной сон незаметно перешел в Вечность, и собравшиеся на похороны родственники удивлялись, каким покоем были исполнены лица усопших. На губах у обоих застыла легкая улыбка.

Когда все разошлись после поминок, прислуга закончила убирать дом, Шайни осталась одна. Неприкаянно бродила она по комнатам, трогала то одну, то другую вещь, поправляла и без того ровно стоявшие стулья. Она не могла даже подумать, как ляжет спать, да и было еще не слишком поздно. Чтобы чем–нибудь занять себя, она зашла в кабинет отца и стала разбирать его бумаги. В семье был фотоальбом, но некоторые фотографии Гарри хранил у себя в столе. Одна из них случайно выскользнула из стопки бумаг на пол. Шайни положила бумаги обратно и нагнулась за снимком. На нем молодая смеющаяся Инга сидела на кочке на лесной поляне и протягивала к объективу ладони, наполненные округлыми золотыми слитками. Золото в лесу?.. Откуда?

И тут Шайни вспомнила. Когда отец узнал о ее даре ясновидения, он отвел ее к той самой кочке, назвал ее "золотой" и рассказал историю запечатленного на снимке золота. В молодости он пережил удивительное приключение — отправился однажды собирать грибы и вдруг вошел в контакт с жителями далекой планеты. Все годы, что прошли с той поры, он сокрушался, что связь с инопланетянами неожиданно оборвалась. Он хотел полететь на ту планету... как же она называлась... Ио! И говорил, что в "золотой" кочке оканчиваются нити какого–то эргоэфира — своего рода провода, связывающие Ио с Землей.

Теперь Шайни знала, что делать. Раз уж так получилось, что она не работает, она должна попытаться возобновить контакт с инопланетянами и осуществить папину мечту. Она еле сдержала желание сейчас же бежать в лес. Было уже темно, и она бы попросту заблудилась.

Душа у нее по–прежнему болела, но жуткое потерянное чувство уступило место решимости, и Шайни поняла, что теперь сможет спать. Она приняла теплый душ, выпила бокал красного вина и улеглась. Ей снился необъятный космос, будто темно–синий бархат, пробитый золотыми гвоздиками звезд, и далекая планета, так похожая на Землю, но все–таки не Земля. С опаской приближалась к ней Шайни, сопротивляясь затягивающей силе. Внезапно навстречу ей с планеты протянулась тонкая трубка, расширилась на конце, как распускающийся бутон, и в образовавшемся туннеле оказались Гарри с Ингой. Они приветливо улыбнулись дочери, поманили ее за собой. И страха не стало.

Поднялась Шайни ни свет, ни заря, и ей пришлось ждать, пока рассветет, чтобы отправиться на грибную полянку. Как много лет назад Гарри с Ингой, она нашла ее далеко не сразу: слишком давно не была в лесу. Осенью сумерки наступают рано — Шайни не хотела, чтобы темнота застигла ее вдали от дома, и решила уж было прекратить поиски — как вдруг случайно вышла к нужному месту. Она помедлила, опустилась на колени около кочки и всмотрелась в нее. Тончайшие "провода" были на месте. Показалось ли ей, что какое–то движение волнами пробегало по ним?..

Теперь некому было поддержать Шайни, если она начнет падать назад, поэтому она решила проследить нити эргоэфира сидя. Расстелила у кочки принесенную из дома подстилку, села на нее, оперлась руками позади спины и запрокинула голову. Все выше и выше устремляла она взгляд, и на мгновение забыла обо всем. Время как будто повернуло вспять — ей представилось, будто она снова вчерашняя школьница, что лишь недавно открыла у себя дар ясного зрения, и почти физически она ощутила спиной тепло отцовского тела. Выше и дальше... дальше и выше... вот и опять, как тогда, неведомый стремительный поток подхватывает ее, сжимает и корежит, со страшной скоростью тащит куда–то, так, что сердце сбивается с ритма и перехватывает дыхание... Наконец, бешеная гонка начинает замедляться... успокаивается сердце, отпускает боль... выплывает из темноты и приближается планета, так похожая на родную Землю... мягко принимает странницу в себя голубое одеяло атмосферы, расступаются облака... Вот знакомая антенна на крыше широкого купола... сейчас путешествие завершится.

К удивлению Шайни, ящик, в который вели нити эргоэфира, теперь не заканчивался глухим тупиком. В нем оказалось прямоугольное окно — экран, и через него Шайни увидела странное существо. Инопланетянин отдаленно походил на человека, но кожа его отливала красивым бледно–сиреневым оттенком, на лице были четыре зеленые глаза, нос кнопочкой и рот сердечком, уши скорее напоминали локаторы, а волосы закручивались синеватыми спиралями. Обе пары глаз гуманоида широко распахнулись от изумления, из фиолетовых губ полились странные воркующие, булькающие звуки.

— Извините, я не понимаю, — произнесла Шайни.

Иотянин протянул к экрану трехпалую руку, Шайни услышала щелчок и монотонный голос машины–переводчика — она сразу узнала его, помня рассказы отца!

— Я не верю глазам, — прогудел голос. — На связи планета Земля?!

— Да, — ответила Шайни.

— Кто вы?

— Меня зовут Шайни Фортецки, я дочь Гарри.

— Что такое дочь?

— Ну... как сказать по–другому... его ребенок, дитя, потомок, отпрыск...

— Отпрыск! Понимаю. Какая радость, что вы нашли нас!! На общепланетном собрании уже поднимался вопрос о возобновлении программы поиска инопланетных цивилизаций, она должна была начать работать завтра, я как раз проверял оборудование — и тут вы сами выходите на связь! Как вам это удалось?!

— Папа... то есть, Гарри, рассказал мне о вашей планете и показал кочку, под которой он нашел присланное вами золото. Я обладаю даром ясновидения, и смогла проследить связи до их источника.

— Должно быть, вы обладаете еще и колоссальной энергией!

— Возможно... но сейчас она на исходе. Я чувствую страшную усталость, все мышцы болят, как будто я долго бежала. Скоро я прерву связь.

— Послушайте! Зачем вам тратить свои силы, когда совсем рядом с вами закреплены прекрасные носители энергии — нити эргоэфира. Вы наблюдаете их извне и потому устаете — а если они будут идти прямо к вашим глазам и ушам, больших усилий для общения не потребуется. Правда, при установлении канала связи вам придется ощутить сильный головной удар.

— Я знаю. Гарри рассказывал мне. Я готова.

— Оставайтесь там, где вы находитесь, только примите положение, при котором вам будет легче выдержать боль.

— Я сидела, теперь я легла. Можете действовать.

В ту же секунду грянул гром, вспыхнула ослепительная молния, и Шайни почудилось, что ее голова разлетается на куски. Она потеряла сознание.

Лишь утром следующего дня она пришла в себя. Бог миловал — она не подхватила воспаление легких, и даже не простудилась, хотя пролежала всю холодную осеннюю ночь на тонкой подстилке прямо на земле.

— С пробуждением! — прозвучал в ее ушах монотонный голос, едва она открыла глаза.

— Спасибо... а кто со мной говорит? Я вас не вижу.

— Я Айто, координатор проекта налаживания контакта с Землей.

— А, вы с планеты Ио! Это с вами мы беседовали вчера?

— Да. Как вы себя чувствуете?

— Спасибо, ничего. Голова почти не болит, только я замерзла. Я вся мокрая от росы. С вашего позволения, я пойду домой переодеться.

— Конечно, идите. Мы никак не ограничиваем свободу ваших действий.

— Когда следующий сеанс связи?

— Мы постоянно наблюдаем за Землей вашими глазами и слышим все, что слышите вы. Когда у вас возникнет потребность пообщаться с нами, просто обратитесь ко мне.

— Хорошо. Тогда до свидания!

— До свидания.

— Подождите! — спохватилась Шайни. — А со мной все время будете общаться только вы?

— Простите... я вас чем–то не устраиваю?

— Нет–нет, что вы, все в порядке... мне просто любопытно, где сейчас Лоо. Он еще жив?

— Лоо — это мой родитель! Откуда вы знаете про него?! Ах, да. Вы же отпрыск Гарри. К сожалению, Лоо был наказан как виновник всепланетного переполоха и глобального искажения информации. Печально признавать это, но последствия его необдуманной инициативы задержали развитие планеты и привели к необходимости прервать связь с Гарри...

— Вы говорите о нем, как о чужом человеке... то есть, просто как о чужом. Как о не родном.

— Я повторяю то, что известно всем на Ио. При всей моей любви к родителю, я не могу не признать, что он осужден справедливо.

— Так вы не ответили: он жив?

— Извините, но вы сами меня перебили. Лоо жив и здоров, но срок его наказания еще не истек.

— Боже мой, столько лет!.. Как именно его наказали?

— Он наказан бездействием, не может принимать участие ни в каких проектах.

— Но это же жестоко! За такой большой промежуток времени вынужденный отдых превращается в пытку.

— Но ведь он не наказан абсолютным бездействием. Он может читать научную литературу, самостоятельно вести исследования, может трудиться для себя лично, просто из общественных работ он исключен.

— Если я имею на вашей планете хоть какое–то право голоса... в чем я сильно сомневаюсь... я бы хотела попросить помиловать его. Мне хотелось бы с ним поговорить. Надеюсь, он еще не очень стар и сохранил память о моем отце.

— О ком, простите?

— О Гарри.

— Ах, о вашем родителе! Да, у Лоо хорошая память. Тем более, он постоянно думает о своем проступке. Хорошо, я вынесу ваше желание на всепланетное обсуждение.

— Спасибо! До свидания!

— До свидания, Шайни Фортецки.

— Можно просто Шайни.

— Шайни.

— Всего доброго.

"Восстановлена связь с Землей! Связь с Землей восстановлена! Объявляется всепланетное собрание! " — возвестило Центральное телевидение планеты Ио.

Общепланетная цивилизация Ио более полувека назад пережила потрясение: все ее жители в одночасье проникли в мысли друг друга. В том, что это случилось, и заключался проступок Лоо, тогдашнего координатора проекта налаживания контакта с Землей. С помощью канала индивидуальной связи он объяснял Гарри, как построить космолет, способный преодолеть громадное расстояние от Земли до Ио (более десяти световых лет) за промежуток времени, соизмеримый с продолжительностью жизни человека. Каналы связи, подобные тому, что соединял их, существовали и между многими жителями планеты Ио, и с успехом заменяли телефонную и телеграфную связь. По решению всепланетного собрания по этим каналам передавались только слова, но не мысли. Однако Лоо отчаялся втолковать Гарри, как строить двигатели космического корабля, и решил войти в заброшенную лабораторию преобразования каналов связи из словесных в мысленные. Принял он это решение самовольно, даже не пытался выносить его на обсуждение, поскольку заранее был уверен в отрицательном ответе, поэтому у него не было кода дверного замка. После многократных безуспешных попыток подобрать код самообладание изменило иотянину. Он вышиб дверь — и, к несчастью, она оказалась менее прочной, чем он предполагал. Она сорвалась с петель, и Лоо, как на доске для серфинга, упал на ней прямо на пульт управления. Преобразование, задуманное Лоо только для одного канала связи, его и Гарри, случилось со всеми каналами. А преобразование это — еобратимо: раз начав передавать по каналу связи мысли, уже невозможно вернуть его в словесный режим. Вот тогда и было принято решение, которое задержало развитие цивилизации, но тогда представлялось единственно возможным выходом: все каналы связи, соединявшие живое существо с живым существом, были оборваны, и жители огромной планеты оказались разобщены. Про телефоны и телеграф на Ио уже успели забыть за ненадобностью, давно никто не писал и писем. Телевидение и электронная почта на многие десятилетия, пока шло восстановление сложной разветвленной системы индивидуальных каналов, стали единственными средствами дальней связи. На это время были заброшены работы в отдаленных уголках планеты, в недрах Ио и посреди океанов. Жизнь сосредоточилась в городах и крупных селах, где были компьютеры и телевизоры. Ибо жители планеты Ио наделены крайне сильным чувством коллективизма и очень плохо переносят одиночество. Если бы кого–то из них приговорили к заключению в одиночной камере, это оказалось бы смертным приговором. Но таких камер, как и тюрем вообще, на Ио не существует, поскольку нет ни хулиганства, ни преступности. По земным понятиям, иотяне — ангелы во плоти. Разве что выглядят не такими, какими рисует человеческое воображение крылатых небожителей.

Безоговорочный альтруизм, стремление помогать ближнему — тоже врожденные черты характера иотян, и, едва они управились со своими трудностями, как сразу же подумали о жителях других планет, о тех, кто страдал от недостатка природных ресурсов, в поте лица добывал хлеб свой насущный, кто был озлоблен и разобщен, снедаем отрицательными эмоциями... Для их спасения была вновь создана Служба поиска инопланетных цивилизаций. При жизни Гарри ее возглавлял Эрго, но он не дожил до сего светлого дня, потому что был уже пожилым к тому времени, когда Гарри попал в канал связи с иотянами. Как и в случае с Лоо и Айто, при возобновлении работы Службы получилось так, что отпрыск продолжил дело родителя. Руководителем восстановленной Службы стал Иби, потомок Эрго, во время контакта с Гарри — рядовой оператор мониторинга опорной площадки Ио на планете Земля. Именно Иби, а не Лоо, был последним из иотян, кто разговаривал с Гарри, но Шайни этого не знала.

Новость о том, что разумная жительница Земли сама вышла на связь с Ио, с волнением обсуждалась по всей планете. Те из иотян, кто еще помнил Гарри, удивлялись, насколько иначе вела себя Шайни. Она не боялась, не проявляла враждебности, а смело шла на контакт. Ей ничего не надо было объяснять, словно бы связь с Землей прервалась не более пятидесяти земных лет назад, а лишь вчера. Иотяне видели в этом немалую заслугу Гарри, но не отрицали и сверхъестественные способности самой Шайни. Они пришли к выводу, что она не обычный человек. Несколько ученых высказались о возможном влиянии нитей эргоэфира на генетический код жителей исследуемых планет. Важность этих соображений была признана всеми, и иотяне решили повторить приглашение, сделанное когда–то. Назрела необходимость жителю Земли посетить планету Ио, это был сам собой разумеющийся следующий этап строительства отношений между цивилизациями.

Но просьбу Шайни о помиловании Лоо всепланетное собрание не удовлетворило. Кто знает, как развивалась бы история галактики, если бы не было этих потерянных лет, если бы Ио посетил уже Гарри!..

Шайни с легким сердцем вернулась домой и успокоила взволнованных слуг. Они всю ночь не спали и уже собирались, было, идти искать ее. Она не рассказала, что ночевала в лесу под открытым небом, не стала распространяться и о связи с планетой Ио. Никто не предупреждал ее об осторожности, просто она, умудренный жизнью человек, догадалась сама о возможных последствиях. Меньше всего ей сейчас хотелось бы, чтобы ее посчитали больной и не дали работать.

Она перебрала свою коллекцию визитных карточек, позвонила в несколько медицинских институтов и договорилась о проведении курса лекций. Потом отправилась в библиотеку, чтобы быть в курсе последних новостей мира медицины. Она так внимательно погрузилась в чтение, что не сразу услышала монотонный голос:

— Шайни, отвечайте! Почему вы молчите? Вы заснули?

— Нет. Я читаю, — тихо ответила она. — Подождите, сейчас я не могу разговаривать. Скоро я выйду отсюда, чтобы не мешать другим работать, тогда поговорим.

Шайни быстро скопировала статью, которую читала, в свой палмтоп, сдала диски с журналами и вышла из библиотеки.

— Я слушаю, — произнесла она.

— Вчера мы провели общепланетное собрание. Увы, ваша просьба о помиловании моего родителя отклонена.

— Как жаль! Я сочувствую ему и вам.

— Ничего. Я же говорил, что признаю его наказание справедливым. Но слушайте! Мы пришли к выводу, что вам обязательно нужно посетить нашу планету. Мы предлагаем вам построить для этого космический корабль, — сообщил Айто.

— Спасибо, что пригласили меня! Гарри много лет мечтал снова получить возможность полететь к вам, и я буду рада исполнить его мечту. Но как я смогу построить корабль? Я никогда этим не занималась.

— Мы прочитаем вам курс лекций, а потом будем руководить вашими действиями. Чтобы вы смогли приобрести все необходимое для путешествия, мы пришлем вам золото, так же, как присылали вашему родителю.

— Хорошо... но, скажите, сколько лет займет полет на вашу планету?

— По земным меркам, примерно двадцать пять.

— Видите ли... — помрачнела Шайни, — у меня вдруг возникло сомнение. Мне может не хватить жизненного времени. Я уже не молода. И если только в один конец дорога занимает двадцать пять лет...

— Нет, вы не поняли. Путешествие в один конец займет двенадцать лет, а год вы пробудете у нас, чтобы научиться использовать источники практически неограниченной энергии и помочь землянам решить энергетическую проблему, корень всех остальных зол. Еще мы обучим вас, как влиять на людей, чтобы они жили в мире и согласии, не гнались за прибылью и выгодой, не губили друг друга и природу.

— Это просто замечательно! Я и сама хотела бы уметь так влиять на людей. И пыталась... но получалось далеко не всегда.

— Мы поможем вам в этом. Наша цель — чтобы жители других планет стали так же счастливы, как мы, чтобы материальные трудности не мешали их духовному росту, чтобы злоба и насилие остались только в далекой истории, но исчезли из повседневной жизни.

— Как вы благородны! Жаль, что я не узнала вас раньше.

— Шайни, а сколько примерно живут люди?

— В разных странах — от пятидесяти до девяноста лет. В редких случаях люди доживают до ста и более лет, тогда они уже считаются долгожителями.

— Как мало! Срок нашей жизни — не менее ста пятидесяти лет. Но, может быть, когда у людей станет меньше горя и забот, продлится и их существование.

— Я очень на это надеюсь. Хоть бы мне все успеть!

— А сколько точно вам лет?

— Пятьдесят три, — после небольшой паузы ответила Шайни. — Но, вообще–то, женщин о возрасте не спрашивают.

— Что значит "женщины"? — озадачился Айто.

— Я не поняла вопроса.

— Это слово присутствует в словарном запасе земного языка, который мы составили в результате общения с вашим родителем и его предшественником, человеком по имени Вилли, но мы не смогли определить его точного значения. Это какой–то особый вид людей?

— Да, наверное, можно сказать и так. Все люди делятся на мужчин и женщин. В продолжении человеческого рода участвуют двое, мужчина и женщина. Во время акта физической любви мужчина оплодотворяет женщину, потом она вынашивает и производит на свет детей. А разве у вас не так?

— Нет, не так... Вот оно что... оказывается, люди разделены...

— И не только люди, большинство живых существ на Земле делится на мужские и женские особи.

— Да... быть может, в этом разделении — причина того, что земляне так высоко ставят свою индивидуальность, свои личные интересы, часто в ущерб интересам других и общему делу.

— Айто, вы все время повторяете, что люди разделены. А жители планеты Ио?

— У каждого из нас в теле заключаются и оплодотворяющие, и репродуктивные органы. Даже если иотянин проведет всю жизнь в одиночестве — хотя это очень трудно, даже невозможно представить! — у него в определенное время появится два отпрыска.

— Вы хотите сказать, двое детей?

— Да.

— Но тогда получается, что вы еще более самодостаточны, чем мы. Вы вообще спокойно могли бы обходиться друг без друга. Какую же роль у вас играет любовь, и есть ли она?

— Как может не быть любви, ведь на ней все держится! Любовь обязательно возникает, и, как правило, между ровесниками. Никто не устанавливал это правило, просто обычно само так получается. Влюбленные стараются проводить как можно больше времени вместе, они слагают прекрасные поэмы и песни, а чтобы легче перенести разлуку друг с другом, они просят установить между ними любовный канал связи. Он похож на тот, что соединял наших с вами родителей, и на тот, при помощи которого мы сейчас общаемся с вами. Никто третий не может вмешаться в канал связи пары, поэтому любовь у нас обходится без ревности и невозможны измены. Когда любящие чувствуют, что у них должны появиться дети — а поскольку они ровесники, это происходит одновременно — тогда они присасываются пупками и обмениваются незрелыми зародышами. Такое счастье — вынашивать дитя возлюбленного!

— Я поняла из ваших слов, что любовь у вас — возвышенное, глубокое, чистое чувство. А плотской, физической любви у вас, получается, нет?

— Отчего же нет. Есть, просто она не связана с рождением потомства. Присасывания пупками, даже если при этом нет обмена зародышами, доставляют величайшее физическое наслаждение.

— Мне как–то трудно это представить.

— Почему? Разве у вас нет любимого человека?

— Нет, — вздохнула Шайни.

— Почему же?

— Извините, это очень личное. Мы еще совсем недолго знакомы, я не готова обсуждать с вами этот вопрос.

— Прошу меня простить.

— Прощаю. А сколько вам лет, Айто?

— Вы удивитесь, Шайни! Если считать по земным годам, мы — ровесники! Я — старший отпрыск Лоо. И тоже пока не нашел себе пару. Мой первый отпрыск родился, не зная второго родителя.

— Ну, ничего, у вас еще все впереди!.. А давайте перейдем на "ты", раз мы ровесники?

— Хорошо. Мне так даже удобнее. Мы на Ио, как правило, говорим друг другу "ты". Что ты сейчас собираешься делать?

— Мне нужно ехать в институт, читать студентам лекцию. Хочешь, послушай — получишь представление о нашей медицинской науке.

— Отличная идея! Я сохраню твою лекцию на кристаллах памяти и передам нашим ученым. Желаю удачи!

— Спасибо, Айто.

Прошел год. Жизнь постепенно вошла для Шайни в привычное, наполненное работой русло. И вместе с тем, она стала новой: каждый день монотонный голос с планеты Ио посвящал Шайни в тайны мироздания. Ее познания в физике ограничивались рамками медицины, и это в определенной степени помогало ей: поскольку меньше была ее осведомленность в земной физической науке, то меньше было у нее и стереотипов. Она гораздо легче, чем некогда Гарри, принимала на веру открытия иотянских ученых. К тому же, Айто, передававший ей эти знания, перед каждым разговором с ней обязательно советовался с родителем. За прошедшие годы тот ни на минуту не забывал о случившемся когда–то с ним и Гарри, и много раз спрашивал себя, не потому ли так все обернулось, что он, Лоо, недостаточно хорошо умел объяснять. Движимый то ли надеждой, то ли предвидением, он написал учебное пособие по иотянской физике для жителей других планет и составил своего рода самоучитель для желающих построить космический корабль. Вот этими разработками и пользовался теперь Айто. Получалось так, что косвенно, несмотря на запрет, Лоо участвовал в работе проекта по налаживанию контакта с Землей. Руководитель Службы поиска инопланетных цивилизаций Иби подозревал, что Айто не сам такой мудрый, а ему кто–то помогает, но не был в этом уверен и не хотел обижать товарища своими подозрениями. К тому же, он решил, что, даже если и была тут некая самовольность, то шла она только на пользу общему делу.

В бумагах отца Шайни наткнулась на упоминание о принадлежащем ее семье земельном участке в горах Маккензи. Когда у нее появился свой вертолет и она освоила управление им, Шайни отправилась туда. Далеко не с первого подлета ей удалось обнаружить нужное место, ведь ориентироваться было не на что: давно был разобран домик на склоне, да и чертеж контура космического корабля бесследно стерся с каменистого плато. Найти свой участок Шайни смогла, только когда заметила с воздуха котел паровой электростанции. Она приземлилась неподалеку от него и с восторгом огляделась вокруг.

— Какое красивое место, Айто! — восхищенно произнесла она. — Жаль, что я не знала о нем раньше, а то бы нашла способ проводить здесь отпуска.

— Ты считаешь, это именно то место, где твой родитель собирался строить космолет?

— Да, скорее всего. Здесь для этого все условия: вдали от людского жилья, есть большая ровная площадка, поблизости источники воды, а лес достаточно далеко — не возникнет пожар, если что.

— Скоро тебе придется поселиться здесь. Ты уже готова перейти от теории к практике?

— Кажется, готова. На будущей неделе завершается цикл моих лекций в медицинских институтах, потом еще два научных семинара — и можно уходить на покой. Тогда все мое время будет принадлежать тебе!

— Ты уже придумала, где поставишь домик?

— Наверное, вот здесь, на склоне, поблизости от электростанции. Это ведь была электростанция?

— Была. И будет! Сходи–ка, проверь ее состояние.

— Слушаюсь и повинуюсь! — смеясь, ответила Шайни.

Она вернулась в вертолет, чтобы сменить кожаную летную форму на рабочий комбинезон, захватила фонарик и подошла к электростанции. Крышка котла была закрыта неплотно, и Шайни увидела, что воды там нет. Она обвела фонариком покрытые ржавчиной стенки, скользнула лучом в глубину и заметила, что котел не пуст.

— Ой, смотри, там что–то лежит! Целая груда каких–то странных предметов.

— Вижу. Ты можешь достать их?

— Для этого надо спуститься в котел. А мне страшновато: вдруг не смогу вылезти. Я что–то становлюсь неповоротлива, наверное, старею... Помочь мне будет некому, случись что. Придется пока осмотреть все снаружи, а в следующий прилет я захвачу веревочную лестницу.

— Шайни, постарайся определить, насколько глубоко проржавели стенки. Выдержит ли этот котел, или придется его менять.

— Так, сейчас посмотрим... Там, докуда можно дотянуться, слой ржавчины только поверхностный. Хорошо бы, везде было так. Но понять это можно только изнутри, а я, извини, сегодня туда не полезу.

— Ну ладно, осмотри тогда остальные узлы электростанции.

На осмотр и проверку станции, что простояла без дела пятьдесят лет, у Шайни ушел почти весь день. Перед тем, как улетать, она еще раз огляделась кругом и полной грудью вдохнула чистый горный воздух.

— Солнце скоро сядет. Пора торопиться на взлет, а я все не налюбуюсь, — задумчиво произнесла она.

— Это и в самом деле просто волшебное место, Шайни, — отозвался Айто. — Мне довелось попутешествовать по планете, и могу тебе сказать: я не видел на Ио такой красоты. А может, и не стоит сравнивать: у нас все–таки другая природа, хотя и довольно много общего.

— Ой, все это замечательно, но пора лететь, а то как бы мне в темноте обо что–нибудь не разбиться, — спохватилась Шайни.

— Да, ты уж поторопись, мне бы не хотелось, чтобы с тобой что–нибудь случилось.

— Тогда — от винта!

— А я и так от него далеко! — хмыкнул Айто.

Вот уже много месяцев прошло с тех пор, как Шайни исчезла для всего света и обосновалась в разборном домике в горах. Свой особняк она разрешила сдавать внаем, пока не вернется из длительной научной экспедиции с неясным результатом. Она специально выбрала такое расплывчатое объяснение, чтобы не вдаваться в подробности. Она откровенно призналась, что сама не предполагает, что ей удастся обнаружить в результате путешествия, и это была чистая правда.

Электростанция оказалась еще пригодной для работы, нужно было только снова налить в паровой котел воду и поместить в нее нагревательный элемент. На дне котла оказались легкие прочные материалы, что собрал когда–то Гарри для строительства космолета: пластмассы с различными свойствами, алюминиевые сплавы, — и фарфоровые заготовки для лазерных излучателей, которые предполагалось использовать как режущие и сварочные инструменты. Эти находки значительно облегчили Шайни работу. Еще в котле оказались записи, сделанные на тонкой бумаге химическим карандашом и потому совершенно расплывшиеся от многолетнего лежания на влажном дне, и размагниченные мини–кассеты для диктофона. Шайни убедилась, что с этими находками уже ничего не поделаешь, и с сожалением выкинула их.

А были на кассетах тайком сделанные Гарри записи его разговоров с Лоо, письмена же на бумаге представляли собой научные расчеты Инги, попытки оопределить возможность получения нитей эргоэфира в условиях Земли. Вот так, сама о том не подозревая, Шайни избавилась от вещественных доказательств заговора ее родителей против Лоо — ведь поначалу Гарри собирался получить с планеты Ио знания о природе и источники неограниченной энергии, но так никуда и не полететь, а прервать контакт. Это лишь потом, после того как связь была оборвана самими иотянами, он раскаялся в своем вероломстве — но было уже ничего не исправить. Он рассказал дочери про планету Ио почти все, что знал, но обошел молчанием свои с Ингой хитрости. Иотяне ничего не знали об этой стороне истории, так и не узнали, и к лучшему: земляне не упали в их глазах и не потеряли доверия.

Шайни была одна и, хотя оставалась физически крепкой, все же не обладала слишком большой силой, поэтому Айто пришлось поломать голову над тем, как ей возводить космолет без помощи других людей и строительной техники. Шайни и сама думала над этим, и прочитала Айто попавшуюся ей на глаза заметку в газете о том, как чета пенсионеров, располагая лишь собственными силами и двумя парами рук, выстроила деревянный дом. Бабуся и дедуся были в прошлом учеными–физиками, и сумели так продумать свои действия, чтобы сами законы механики помогали им. Айто изучил их опыт, посоветовался с Лоо и составил похожую программу работ для Шайни.

Случись кому–нибудь случайно забрести на строительную площадку, этот человек не поверил бы, что все, находящееся на ней, создано руками одной–единственной женщины весьма среднего возраста. Космический корабль походил на гигантский наперсток. Была в нем дверь–шлюз, но не было окон, поскольку управление предполагалось вести дистанционно с Ио, а иллюминатор — лишнее уязвимое место в корпусе. Привычная для космолетов заостренная обтекаемая форма была для него не обязательна, поскольку сила его двигателей предполагалась поистине титанической, мпособной легко преодолеть сопротивление атмосферы. Под двигатели отводилась широкая толстая труба вокруг первого этажа — беговая дорожка для тяжелых заряженных частиц. Внутри на первом этаже располагались главный компьютер, регенеративные установки для переработки твердых и жидких отходов, энергетическая установка, хранилища воды и кислорода, а также зеленые насаждения — "фабрика по восстановлению воздуха". Именно на эту "фабрику" вели канализационные трубы от санузла. Густой неприхотливый кустарник, с помощью обильно удобряемой нечистотами почвы и ультрафиолетового света люминесцентных ламп, должен был превращать углекислый газ в кислород. В других отсеках расположились ректификационные колонны криогенных установок для отделения кислорода от других газов, установки для дистилляции воды и складские помещения. Здесь же нашлось место для отопительной системы, совмещенной с энергетической установкой, и для прочих механизмов. Второй этаж корабля был жилым. Там Шайни устроила кухню, прачечную, санузел, спальню, декоративный сад, рабочий кабинет с библиотекой, видеозал с фильмотекой, фруктовый сад, огород свежих овощей. Но самые большие помещения она отвела под запасы продуктов — сушеного мяса, солений, сухарей, сухого молока и тому подобного. Эти запасы она должна была сделать с расчетом на весь путь туда и обратно.

Лоо при обучении Гарри начал с устройства двигателей как с самого важного во всем сооружении, но Айто посоветовал Шайни сначала возвести корпус корабля и обустроить его, а самый сложный вопрос оставил на потом. Возможно, не в последнюю очередь это было сделано для того, чтобы, в случае неудачи, ей было сложнее отступать. Но подобные меры предосторожности — если, конечно это действительно были осознанные меры — оказались излишни. Не в характере Шайни было отступать с полпути. Она опускала руки только тогда, когда действительно убеждалась, что сделано все возможное и невозможное, и ничего не помогло.

Теперь, когда, наконец, корабль был полностью готов и оставалось только пополнить запасы, Айто — не без некоторой внутренней опаски — приступил к объяснению того, на чем некогда споткнулся Гарри: устройства двигателей на основе гамма–излучателей. В тот день, когда Айто начал свои объяснения, Лоо не находил себе места, и еле сумел дождаться, пока отпрыск вернется домой. Тогда с души его был снят самый большой и тяжелый камень, потому что Шайни сумела понять, как и где следует расположить и куда направить излучатели, чтобы получилась не пушка разрушительной силы, уничтожающая все вокруг, а мощнейший реактивный двигатель, толкающий корабль вперед и вверх*. До начала исторического путешествия оставалось совсем немного: нужно было заполнить закрома корабля и настроить главный компьютер на автоматическое управление на всем протяжении маршрута от Земли до Ио, предусмотреть все возможные препятствия на пути и вероятные временные отклонения от курса. Но, поскольку Шайни, пока готовилась к строительству, успешно обучилась профессии программиста по сокращенной, но эффективной учебной программе, это уже было, как говорится, делом техники.

----------
* Об устройстве реактивного движителя, позволяющего космолетам развивать сверхсветовые скорости, см.:
Смульский И.И. Теория взаимодействия.—Новосибирск:Изд–во Новосиб.ун–та, ННЦ ОИГГМ СО РАН.—1999.—294 с.
----------

Так уж сложилось, что все важные события в жизни Шайни происходили зимой. Зимой она родилась, зимой случилась та авария, после которой она узнала о своей двоякой природе, зимой некогда пришла к ней первая и единственная любовь, которая так и умерла невысказанной: Шайни так стеснялась своего несовершенного тела, что не посмела открыть вспыхнувших чувств мужчине своей мечты, а он ни о чем не догадался.

И вот теперь, в ясный морозный день, ей предстояло покинуть родную Землю на много лет. Она знала, что целое десятилетие с хвостиком пробудет в хрупких стенах домика–кокона, этакого наперстка, летящего сквозь мировое пространство навстречу неизвестности — и не могла надышаться, не могла насмотреться на одетые снегом горы. Несколько дней назад она съездила на кладбище и рассказала родительской могиле, что стоит на пороге осуществления папиной мечты. А потом раскопала снег и захватила с собой кусочек земли. Она стояла у памятника долго, пока совсем не замерзла, и, уходя, беспрестанно оглядывалась. Айто слышал все, о чем она тихонько вслух говорила Гарри и Инге, и не мог удержаться от слез, но старался не издавать никаких звуков, чтобы не мешать.

Молчал он и теперь, когда Шайни задержалась в двери шлюзовой камеры, спиной к внутренней двери и лицом к электростанции, и медлила перед нажатием кнопки, которая отрежет ее от прежней, привычной жизни. Солнце высоко стояло в небе, снег искрился до боли в глазах. Казалось, весь мир замер вместе с ней.

— Ну что же ты молчишь, Айто? — заговорила Шайни. — Помоги мне, ведь я так вечно на пороге простою. Подтолкни меня!

— А я, наоборот, не хотел тебе мешать.

— Это все машина–переводчик. Если бы мы без ее помощи говорили друг с другом, ты бы почувствовал, что нужен мне. Ну же!..

— Подожди, я кое–что ищу. Вот, нашел. Это довольно странный текст, рифмованный, и передал нам его не твой родитель, а еще Вилли. Он добавил, что использовал это в детстве, когда надо было на что–то решиться, например — при начале купания окунуться в холодную воду. На последнем слове нужно задержать дыхание и смело действовать. Готова?

— Интересно... что ты там такое откопал? Слушаю.

— Ох–ох, ох–ох, баба сеяла горох, провалился потолок — ОХ!

Шайни фыркнула, потом безудержно рассмеялась. Романтика и трагизм момента были разрушены, зато знакомая веселая решимость проснулась в ней.

— Ну ты даешь, Айто! — еле выговорила она сквозь слезы смеха и легко нажала кнопку закрытия двери.

Через некоторое время перед ней сама раскрылась вторая дверь — во внутренние помещения корабля. Шайни прошла в комнату, где на экране главного компьютера сияла заставка ожидания, набрала слово "START" и нажала "Enter".

Легкая дрожь охватила космолет, а потом Шайни сама не заметила, как оказалась на полу, не в силах пошевелиться под действием стократ возросшей силы тяжести. Медленно, очень медленно избыточное давление начало ослабевать и, наконец, исчезло — как раз тогда, когда Шайни забеспокоилась, что не сможет встать. Невесомости внутри корабля не было, сила тяжести воспринималась лишь чуть–чуть слабее земной. Шайни легко поднялась, прошла на второй этаж, в столовую, достала из шкафа кружку, а из кармана брюк — крохотную бутылочку своего любимого кокосового ликера. Отлила себе ровно половину, снова тщательно завинтила крышечку и убрала лакомство в дальний угол термостата.

— Что это, Шайни? — спросил Айто.

— Очень вкусная вещь! Но ее нельзя много. Во–первых, пропадет удовольствие, а во–вторых, есть опасность потери человеческого облика. Когда человек одинок в четырех стенах, лучше не иметь под рукой алкоголя, каким бы легким и вкусным он ни был.

— И зачем ты хочешь его выпить?

— Попрощаюсь с Землей.

Она подняла кружку к потолку, словно чтобы чокнуться с невидимым Айто, провозгласила: "До свидания, дом родной! " — потом закрыла глаза и, смакуя каждый глоток, медленно влила в себя густую сладкую жидкость.

— А почему ты не выпила все? — спросил Айто, когда она сглотнула последнюю капельку.

— Вторую половину я оставила, чтобы приветствовать Землю, когда буду возвращаться!

— И что, эта твоя вкусная вещь сохранится столько лет?

— Если алкоголь хорошего качества, с годами он становится только лучше. Правда, это утверждение относится главным образом к вину — ну что ж, я заодно проверю, справедливо ли оно для ликера.

— Алкоголь, вино, ликер — как много новых и непонятных слов! Ты объяснишь мне, что они значат?

— Вот те раз, на Ио, что, все сплошь трезвенники?.. Ладно, не отвечай, даст Бог, сама увижу. Я тебе все объясню, только давай не сейчас, а? Я почему–то совершенно без сил. Пойду прилягу.

— Конечно, Шайни. Сон восстанавливает силы. Ложись, а я отключу переводчик и спою тебе колыбельную на нашем языке.

— Ты хочешь, чтобы я почувствовала себя маленькой? Маленькой и беззащитной?

— Нет. Я хочу, чтобы тебе стало уютно и тепло.

— Какой ты милый! Пойдем, послушаем твою песню.

Поначалу непривычные воркующие звуки смешили Шайни, и она еле удерживалась, чтобы не прыснуть и не обидеть Айто. Потом она стала прислушиваться с интересом, попыталась разбить переливы мелодии на отдельные слова, а затем перед ее закрытыми веками понеслась карусель теней, увлекла за собой куда–то вдаль, и вскоре она уже сладко спала.

Близился к завершению двенадцатый год путешествия. За это время Шайни вдоль и поперек исходила корабль, прочитала все книги из библиотеки и несколько раз пересмотрела все кассеты. Она изучила каждую травинку в огороде, каждый листочек в саду, написала пять игровых компьютерных программ, две монографии по медицине, три повести и сборник стихов. Когда этого все–таки не хватило ей, чтобы занять себя, и ее стала одолевать скука, она попросила Айто на несколько часов в день отключать переводчик, чтобы учить его английскому языку и самой учиться языку иотян. Айто оказался способным учеником и довольно скоро стал говорить почти без акцента, а вот Шайни не покорился чужой язык. Она научилась понимать его на слух, но сама не могла на нем говорить. Ей было просто не представить, как издавать его звуки. Она пыталась подражать клокотанию закипающего чайника, воркованию голубей с аудиодиска "Звуки природы", шипению раскаленного масла на сковороде. Но каждый раз Айто со смехом останавливал ее и объяснял, что говорит она совсем не то, что пытается сказать. Зато Шайни повеселилась от души, когда узнала, что подпрыгивающий на сковородке жир, оказывается, кричит по–иотянски: "Ай, горячо, уй, горячо, ой, горячо!.. ", а чайник, особенно если его долго не выключать после закипания, сердито бормочет непристойности. Голубиные же звуки, хотя неискушенный земной слух и воспринимал их похожими на звучание языка гуманоидов, на самом деле не содержали слов, а были просто голосом птицы. Похожие на голубей представители фауны водились и на Ио, и тоже селились в основном в городах, поблизости от жилья иотян.

Шайни и Айто очень сблизились за это время. Голос Айто был единственным голосом живого существа, который слышала Шайни все долгие годы не в записи, а наяву. Ей нравилось слушать, как он говорит, а когда он пел, она просто таяла. И он тоже полюбил мягкий, чуть хрипловатый голос землянки. Сам тембр ее голоса успокаивал его своей мелодикой, навевал приятные мысли. Особенно сильным это ощущение было поначалу, когда Айто еще не понимал значения английских слов. Он попросил Шайни как можно дольше говорить с ним, все равно, о чем, лишь бы звучал ее голос, когда ему пришла пора произвести на свет своего второго отпрыска. И все время, пока продолжались его роды, Шайни с выражением, "в лицах" читала ему Шекспира. Когда все благополучно завершилось, Айто спросил, как зовут автора этих произведений, чтобы назвать отпрыска в его честь. Но ни имя, "Вильям", ни тем более фамилия классика не были привычны для иотян: трудно выговаривались и резали их слух. Тогда Айто решил взять только часть имени великого драматурга и назвал своего отпрыска Илли. Это звучало похоже на человеческое имя "Вилли", которое было уменьшительным от имени Шекспира, и в то же время принадлежало первому землянину–контактеру.

На точно высчитанном участке пространства, где корабль Шайни должен был пересечь границу между мирами, иотяне растянули огромные полотнища пленки–нейтрализатора. Звездолет моментально оказался герметично упакован в нее. Это была необходимая мера предосторожности, ведь теперь все вокруг него состояло из антивещества, и без защиты он бы распался на составные части атомов и превратился в свет. Когда корабль врезался в пленку, Шайни услышала странный звук, какой бывает, если вода случайно попадет в ухо.

— Поздравляю тебя, Шайни! — раздался затем голос Айто. — Добро пожаловать в антимир!

— Как, уже? И даже ничего страшного! — Шайни была чуть ли не разочарована.

— На самом деле ты избежала очень большой опасности. Малейшая неточность или задержка, и ты бы погибла, — ответил иотянин.

— Тогда поздравлять надо вас — с ювелирным выполнением невероятной задачи! — воскликнула Шайни.

Но в конце пути оказалось, что иотянские расчеты все же не были безупречны. Айто сообщил Шайни, что скорость ее корабля превысила расчетную, и тормозить придется чуть ли не в экстренном режиме, чтобы не промахнуться мимо Ио. Он попросил убрать или закрепить все предметы, которые могут упасть, и потом по возможности не перемещаться внутри космолета, а лучше всего лечь. Пока Шайни выполняла его указания и прибиралась на корабле ей еще удавалось не думать и не тревожиться, но, когда она легла на живот и уцепилась руками за края кровати, на нее накатил ничем не сдерживаемый страх. Голоса Айто она больше не слышала, хотя несколько раз громко позвала его. Стены корабля сотрясались, он то раздувался, то сжимался, что было даже заметно глазу. Мебель подпрыгивала и раскачивалась. На кухне лопнула тонкая труба подвода питьевой воды, и, когда Шайни услышала это — звук как будто оборвавшейся струны и плеск — то возблагодарила Бога, что напор в трубе очень слабый. Она то обливалась потом, то тряслась в ознобе и не знала, сколько времени продолжался этот кромешный ад. Ей показалось — целую вечность. Кольнуло, потом мучительно заныло сердце. Шайни оторвала от кровати одну руку и, держась только другой рукой и ногами, с трудом достала из кармана брюк упаковку нитроглицерина — с некоторых пор ей приходилось постоянно держать его поблизости, и она порадовалась, что когда–то все же включила его в аптечку, несмотря на то, что никогда не испытывала проблем с сердцем. Она донесла упаковку до рта, пальцем и зубами достала одну из маленьких красных капсул, закатила ее под язык и зажмурилась.

На мгновение возникла невесомость — Шайни воспарила над кроватью и тут же рухнула обратно. По всему кораблю прошел грохот, он резко рванулся вперед, как норовистая лошадь, и словно ударился обо что–то, качнулся чуть назад. Наконец, все стихло, и до слуха звездолетчицы долетел ободряющий голос Айто:

— Все в порядке, торможение успешно завершено! Теперь ты будешь лететь день или два по инерции и сможешь совершить мягкую посадку.

— Айто!! Где ты был? Я звала тебя.

— Я никуда не уходил, я слышал и видел то же, что и ты, и говорил с тобой, но ты почему–то меня не слышала. Я не бросал тебя, поверь!

— Верю. Наверное, дело было во мне... Я рада, что все позади. Разбуди меня, когда я буду подлетать к Ио — мне бы не хотелось, чтобы все видели, какой тут творится бедлам.

— Ты напрасно беспокоишься о времени. Я же сказал, лететь еще осталось пару дней, ты успеешь и выспаться, и порядок навести.

— Вот и ладно, — ответила Шайни и поплелась на кухню перекрыть воду.

Устранять последствия мини–потопа у нее уже не было сил. Она еле дошла до кровати, упала поверх одеяла и прямо в одежде заснула мертвецким сном. Даже не дождалась колыбельной Айто.

Космолет сиял первозданной чистотой. Все, что могло быть начищено, сияло до блеска, все деревянные поверхности — отполированы, полы намыты, грядки аккуратно вскопаны, деревья украшены разноцветными ленточками. Шайни оставалось навести лоск только на себя саму, а пока она стояла под душем. Теплые упругие струи обтекали кожу и уносили усталость.

— Шайни, поторопись! — ожил в ее ушах голос Айто. — Скоро конец пути.

— Как, уже? Просто не верится!

— Поверить придется, когда увидишь, какую встречу мы тебе здесь готовим.

— Тем более я должна быть при параде. А для этого надо быть чистой.

— Ты уже давно под водой стоишь, удивляюсь, как еще кожу с себя не смыла...

— Не иронизируй, Айто. Принимать душ так приятно! Когда славно поработаешь, хочется и отдохнуть, как следует. Ну, ладно, уговорил — вылезаю!

Шайни выключила душ, завернулась в полотенце и поспешила в спальню — наводить красоту и одеваться. И как раз тогда, когда она в последний раз критически оглядывала свое отражение в зеркале, космолет мягко опустился на поверхность планеты Ио. Спустя несколько секунд отключились двигатели. Несмотря на свою мощь, работали они почти бесшумно, и все же, когда они выключились, Шайни удивилась тишине.

Она спустилась на первый этаж, прошла к выходу, нажала кнопку открытия внутренней двери. Зашла в шлюзовую камеру и подождала, пока откроется внешняя дверь. Сделала шаг вперед — и отпрянула: что–то липкое неприятно легло на кожу лица, как бывает, когда, пробираясь по лесу, наткнешься на паутину.

— Не пугайся, Шайни! — подбодрил Айто. — Это пленка–нейтрализатор. Она окутает тебя, когда ты выйдешь в наш мир, и будет защищать от аннигиляции.

— От чего, прости?

— Похоже, ты от волнения все забыла. Когда вещество сталкивается с антивеществом, они оба исчезают, распадаются на составляющие их частицы и превращаются в свет. Это и есть аннигиляция. Пленка–нейтрализатор — разработка наших ученых, чтобы позволить нам контакт с жителями планет, лежащих за пределами нашего мира. Когда ты захочешь вернуться в свой корабль, она останется снаружи.

— А как же я смогу дышать, если я вся буду упакована?

— Свободно сможешь... ну, или почти свободно... свойства пленки не препятствуют дыханию.

— Ой, она так противно прилипает к коже! Брр! Но делать нечего, раз решилась заявиться сюда, придется потерпеть.

И она решительно шагнула вперед. Пленка плотно обволокла ее и снова издала шуршаще–чмокающий звук, точно от воды, попавшей в ухо. Айто оказался прав, пленка почти не мешала дыханию, только пришлось чуть энергичнее делать вдохи и выдохи.

Космолет стоял в некоем подобии ангара с раздвижной крышей. Шайни еще успела увидеть, как она смыкается, потом вышла из него — и, после его полутьмы, зажмурилась от солнца. Ангар находился на возвышении, вокруг которого со всех сторон гудела и колыхалась толпа. Шайни почувствовала устремленные на нее взгляды, открыла глаза — и ахнула от изумления. Толпа переливалась всеми оттенками сиреневого цвета. Кожа иотянских детей была почти белой, старики же были настолько темно–фиолетовыми, что казались черными. И столько пар глаз вокруг! В два раза больше, чем стоявших внизу иотян. Все эти удивленно распахнутые очи были зелеными — от бледно–салатового до темно–болотного, почти коричневого.

"Да, теперь–то я понимаю, что значит — смотреть во все глаза! " — подумала пунцовая от волнения Шайни и направилась к лестнице, что вела с возвышения вниз. Пока спускалась, она заметила, что каждое ее движение отражается на огромных телевизионных экранах, установленных вдалеке. Наверное, такие были по всей планете — чтобы каждый мог видеть ее прилет.

— Приветствуем тебя на планете Ио, Шайни Фортецки с планеты Земля! — раздалось совсем рядом. Возглас произвел странный стереоэффект. Шайни посмотрела вперед и поняла, почему: впереди всей толпы шел высокий иотянин, он держал в руке микрофон, и голос его звучал одновременно и из усилителей, и в ее ушах.

— Айто! — вырвалось у Шайни, когда она узнала его. Он приветственно помахал рукой с микрофоном. Другая рука его была занята: он вел маленького Илли.

Шайни остановилась на последней ступеньке лестницы, подняла руки к небу и воскликнула:

— Привет вам, иотяне, от всех землян!

Айто перевел ее слова. Толпа зааплодировала. Шайни и Айто подошли друг к другу, остановились и повернулись к толпе. Операторы Всепланетного телевидения окружили их. Навстречу им Муно, старший отпрыск Айто, и координатор Иби вели старого Лоо.

— Шайни, к твоему прилету срок наказания моего родителя истек, и он рад приветствовать тебя! — сообщил Айто.

— Здравствуйте, Лоо! — сказала Шайни и протянула руку. После секундного колебания в ее ладонь легла сморщенная прохладная кисть иотянина. Шайни осторожно пожала ее.

— Не бойся, потомок Гарри, я еще не слишком слаб, — ответил Лоо. — Пожми сильнее, чтобы я поверил, что это не сон.

— Вот и сбылась мечта моего родителя, — улыбнулась Шайни. — Мне бы очень хотелось поговорить о нем с вами.

Айто перевел. Лоо улыбнулся в ответ:

— Успеем наговориться, ты еще от меня устанешь! А сейчас пойдем: тебя ждет большая культурная программа.

Каждый день жизни в антимире приносил новые впечатления, и Шайни не уставала удивляться. Открытие трубок эргоэфира стало для Ио ключом к процветанию. Они заменяли и провода, и телевизионные кабели, и телефон, и с их же помощью была устранена потенциальная угроза состоянию Земли и ей подобных планет: проблема потери массы и энергии солнца, а также энергетическая проблема. Обучение детей и молодежи на Ио продолжалось очень долго, до тридцати земных лет, за это время иотяне овладевали всеми возможными профессиями — но довольно редко применяли их в последующей взрослой жизни: только когда ломалась производственная автоматика, строилось нечто новое или нарушалось здоровье тех или иных жителей. Шайни с интересом осматривала полностью автоматизированные заводы, соединенные со складами–витринами, и жалела, что не может попробовать иотянскую еду. Ничто, состоящее из антивещества, не должно было проникать в ее организм, поэтому питалась, спала и совершала утренний туалет она по–прежнему на своем корабле.

Иотянская наука в целом, и медицина в частности, далеко ушли вперед по сравнению с земными. Младший потомок Лоо, Опо, оказался врачом, и много времени Шайни проводила в беседах с ним. Медицина на Ио давно перешла на генетический уровень, поэтому иотяне были гораздо здоровее землян, болели крайне редко и долго жили. А если болезнь все же возникала, она лечилась генетической манипуляцией за несколько минут. Единственной более–менее похожей на земную отраслью медицины оставалась травматология, но и там материалы для восстановления повреждений тела и лекарства для ускорения выздоровления были принципиально иными.

Шайни охотно согласилась стать объектом всестороннего исследования ученых и врачей, но сразу предупредила, что из–за врожденного недостатка ее организм не может изучаться как типичный организм человека. О разделении рода людского на мужчин и женщин она рассказывала дольше и подробнее всего, рисовала схемы, показывала анатомические атласы из своей библиотеки. А однажды, когда — любезность за любезность — Шайни разрешила просветить себя насквозь особым прибором и в ответ получила разрешение заглянуть своим "ясным взором" внутрь организмов иотян, потрясение испытали обе наблюдавшие стороны. В том, что касалось репродуктивных органов, Шайни была устроена нехарактерно для человека — зато совершенно так же, как любой из жителей планеты Ио! Только не было у нее мощного мышечного кольца вокруг пупка, потому что у нее, как и у всех людей, впадинка посередине живота была всего лишь местом прикрепления пуповины — эластичной трубки, когда–то соединявшей ее детское тельце с организмом матери, и ничем более.

Оставалось только гадать, что же именно так повлияло на организм Шайни: нити ли эргоэфира, как полагала Инга, или гамма–излучение, от которого Инга с Гарри, быть может, не слишком хорошо защитились. Был и еще один вопрос: если анатомия Шайни соответствовала стандартам Ио, то почему же ни разу за все прожитые ею годы не сработал механизм деторождения, функционирующий у каждого иотянина, как часы?..

Вот так озадачила Шайни иотянских ученых. Без понимания причины того, почему она стала такой, какая есть, они не могли и исцелить ее главную боль. Но кое в чем другом они точно могли ей помочь: в их силах было возвратить ей молодость. Иотянские врачи умели лечить сограждан от преждевременного старения, а таковым считалось старение после пятидесяти лет. Нормальным считалось, если иотянин начинал испытывать слабость и постепенное угасание жизненных сил не раньше, чем после ста лет. После всестороннего совещания консилиум врачей задал Шайни вопрос, сделает ли омоложение ее счастливее. Она ответила, что не в полной мере — раз нельзя вернуть способность иметь детей — но, определенно, счастливее, чем она была сейчас. Таким образом, вопрос был решен.

За ходом подготовки к уникальной операции следили по телевидению все жители планеты. Необходимо было создать специальную лабораторию с особыми условиями и такой способ генетического воздействия, чтобы антивещество никаким путем не попало внутрь организма Шайни — иначе ее просто разнесло бы на куски. Лучшие умы планеты трудились над этим, и нашли успешное решение. Наконец, все было готово. Шайни немного волновалась, но сильнее всех переживал Айто. Своими бесконечными просьбами быть поосторожнее и сомнениями, все ли действительно безопасно, он до того довел Опо, что тот — правда, в безупречно вежливой форме — попросил брата держаться от него подальше, хотя бы в день операции. Айто рассыпался в извинениях и повиновался.

После операции Шайни должна была некоторое время полежать в темном и теплом помещении, а когда она, наконец, вышла оттуда и попросила зеркало, то не поверила своим глазам: она вновь стала двадцатилетней.

Айто с нетерпением ожидал выхода Шайни на свет. Но, едва увидел ее, он лишился чувств. Она отложила зеркало и поспешила ему на помощь. Опо опередил ее и быстро привел брата в себя.

— Айто, с тобой все в порядке? — спросил он, когда тот приоткрыл нижнюю пару глаз.

— Опо... ты просто волшебник, — слабым голосом ответил Айто. — Шайни сногсшибательно красива!..

Не спуская нижней пары глаз со все еще бледного лица Айто, Опо верхними глазами критически оглядел Шайни.

— Не знаю... Кожа розовая, волосы каштановые, почти прямые... Глаз всего два, и карие... Пальцев слишком много... Землянка, как землянка.

— Можно подумать, ты много видел их! — Айто вдруг ткнул Опо пальцем в бок и неожиданно легко поднялся на ноги.

— Ой! — отскочил Опо. — Ты же знаешь, я боюсь щекотки. Хулиган! Ты ведь уже взрослый, двое отпрысков, а все не остепенишься.

— Зато ты слишком серьезный. Можно подумать, будто ты — старший.

Шайни только посмеивалась, глядя на них.

— Я проголодалась, можно мне домой? — спросила она. Айто перевел.

— Сходи поешь, но потом обязательно возвращайся, — ответил Опо. — Мы еще раз проверим твое здоровье.

— Хорошо, ждите меня где–нибудь через час.

— Через час ее обратно жди, и, точно королеву, прими! — разразился стихами Айто.

— Чувствую я, Айто, что ты весьма вольно перевел ее ответ, — погрозил пальцем Опо. — И кто такая королева?

— Это прекрасная и могущественная землянка, которой подчиняются другие земляне — придворные. Этот образ часто встречается в земной истории и литературе, — ответствовал Айто.

— Да, Айто, знаний тебе не занимать. Солидности бы побольше! Ну, идите, пока Шайни тоже в обморок не упала — только от голода.

— Идем! Даже бежим! — отозвался Айто.

Через час, как и обещала, Шайни вернулась. Все тесты показали, что ее организм восстановился и окреп, а попутно она обнаружила, что стал лучше ее дар ясного зрения. Теперь она видела и сквозь предметы, и даже могла в буквальном смысле на глаз определять их химический состав. Сообщение об этом вызвало фурор среди медиков. Они ни за что не хотели отпускать Шайни, пока сотрудники двух других разделов программы контактов с жительницей Земли деликатно не напомнили о своем существовании. Весь год, что был предусмотрен для пребывания Шайни на Ио, должна была выполняться определенная заранее программа из трех частей: работы с физическим здоровьем Шайни, затем с ее психическим здоровьем и, наконец, передачи ей знаний и умений, необходимых для получения трубок эргоэфира в земных условиях. На каждый раздел программы отводилось по четыре месяца, а медики уже забрали себе шесть.

Но, как оказалось потом, это не нанесло программе никакого ущерба. У Шайни уже и так был именно тот характер, который собирались сформировать иотяне у жителей Земли, ведь не зря коллеги и пациенты — да и родня — называли ее "святой". Иотяне в очередной раз удивились, как она похожа на них. Так что, психологам оставалось только научить ее пользоваться приемами внушения и убеждения, чтобы она не только своим примером, но и словом, и силой мысли могла влиять на людей, изменять их к лучшему. И делать это так, чтобы чистые помыслы исходили не извне, а как бы от самого человека, что подвергался ее воздействию. Как врач, Шайни была знакома с деятельностью мозга, хотя это и не было ее специализацией, и приемами психотехники она овладела сравнительно легко. Можно было точно в намеченный срок переходить к последней, самой важной части программы.

И тут начались непредвиденные сложности: обучение Шайни застопорилось. Но вовсе не потому, что как–то ослаб ее ум, а из–за того, что рассеялось ее внимание. Случилось невероятное: Шайни влюбилась. Быть может, процедура омоложения сняла оковы с ее души, а может, теперь она не чувствовала себя ущербной из–за строения своего тела, потому что оно у всех вокруг было таким же... по крайней мере, внутри. Кто знает!.. Неисповедимы пути Господни, а путь, которым любовь приходит в наше сердце, и подавно не ведом людям. Не зря же они порой удивляются: "Что он в ней нашел?.. ", "И за что только она его любит?..", или: "Ну, разве они — пара?.. ". Только любящим — не помеха недоуменные взгляды.

Началось все с того, что однажды ночью, впервые за много десятилетий, Шайни вновь приснился ее первый возлюбленный. Тот, кто так и не узнал о ее чувствах. Тот, кого она приказала себе забыть — и не сумела. Ей снилось, как она признается ему в любви, как он отвечает тем же, и всю ночь кружила их сладостная разноцветная карусель, одни чудесные грезы сменяли другие, а потом он собрался уходить. Шайни догнала его, схватила за плечо... Он обернулся — у него было лицо Айто. И вихрем ворвался ей в уши, унося осколки сна, хриплый крик: "Шайни, я люблю тебя!!! Я больше не могу это прятать!"

Она резко села на постели, прижала руку к груди, чтобы успокоить дыхание. Снилось ей это или нет?!

— Айто? — осторожно позвала она.

— Шайни! — отозвался его голос в ушах. — Прости меня, я знаю, что безумен, но ничего не могу с собой поделать. Пожалуйста, не отвергай меня!

— Боже мой, Айто, так это и вправду ты кричал? Я думала, мне это снится.

— А мне снилась ты! Только ты была не такой, какая в жизни. Ты была так же прекрасна, но ты была иотянкой. И мы всю ночь кружились в танце, и ласкали друг друга, и ты была моей... а потом стала отдаляться, уходить! Я не мог молча этого вынести.

— Айто–о... И ты снился мне, и сон был почти таким же, как у тебя!.. только ты был землянином. Что же нам теперь делать?

— Не знаю, Шайни. Тебе решать.

— Почему мне?

— Потому что ты сильнее.

Несколько следующих недель Шайни была погружена в себя, и вызвала рекордное количество замечаний от своих учителей. Она честно пыталась сосредоточиться, но не могла. Не было ей покоя до тех пор, пока она не призналась самой себе: любовь, о которой невозможно было даже помыслить, невзирая ни на что жила в ее сердце.

И сразу на нее снизошли радость и умиротворение. В ближайшую же ночь она поспешила успокоить Айто, и он, без ума от счастья, до утра пел ей по–иотянски серенады собственного сочинения. Невзирая на то, что теперь Шайни почти не спала, обучение ее пошло вперед семимильными шагами, и вскоре она уже радовалась, как ребенок, когда первая созданная лично ею трубка эргоэфира достигла родной Земли. На мгновение водоворот звуков земной природы наполнил лабораторию, на экране вспыхнули несколько картинок леса, будто наложенных друг на друга, и тут же изображение погасло.

— Ах, — вдруг опечалилась Шайни, — кажется, я убила бабочку...

Яркой, жизнерадостной, но обреченной на скорую гибель, как та бабочка, была любовь Шайни и Айто. Конечно же, была она только платонической, потому что физический контакт был опасен для жизни обоих, но от этого она не стала обделенной. Днем Айто неотлучно находился при Шайни, как переводчик, а ночью был на связи до самого утра и давал волю своим чувствам: пел ей, читал ей стихи, и слушал ее творения. Трубка эргоэфира, что соединяла их, стала любовным каналом. Но оба понимали, что им не быть вместе вечно: приближался срок возвращения Шайни на Землю. Они договорились никак не упоминать о предстоящей разлуке, пока она не настанет, и каждый прятал тоску своей души в дальний темный угол.

В день отлета Шайни полил дождь, и Айто обрадовался ему: можно было не сдерживать слезы. Он механически, совсем как машина, перевел прощальную речь Шайни, и голос его не дрожал: он старался глубоко не вдумываться в смысл ее слов. Во все время церемонии у него была открыта только верхняя пара глаз: то ли для того, чтобы чувствовать себя похожим на землянина, то ли потому, что нижняя проливала потоки слез. Прощание с Шайни было таким же пышным, как и встреча. Иби напутствовал ее нести добро, избавление и счастье жителям Земли. Наконец, Шайни зашла в ангар, и через несколько минут его крыша раздвинулась, чтобы пропустить корабль, который исчез в вышине так быстро, как не мог уследить глаз. Быстрее, чем пробка из бутылки, стремительнее пули.

Прошли долгие одиннадцать лет, наступил двенадцатый. Космолет приближался к Земле. Многое оставил он позади. Воспоминанием остались суровые перегрузки при разгоне до расчетной скорости. Леденящим кровь, но все равно только лишь воспоминанием стала и встреча с метеоритным потоком, когда корабль, точно заяц от борзых, спасался и стремительно уворачивался от летевших со всех сторон навстречу каменных снарядов. Шайни тогда не успела ни за что ухватиться, и ее основательно побило о стены и потолок. К счастью, обошлось без серьезных травм. Сквозь все преграды и испытания сопровождал Шайни голос Айто. Канал связи по–прежнему работал между ними, и оба стали немолчными певцами своей разделенной и безраздельной любви. Они даже порой принимались разговаривать стихами.

Вот уже несколько недель Шайни чувствовала недомогание. Она сделалась сонливой, стала отекать после сна, появилась аллергия на многие запахи, а главное — она почти ничего не могла есть. Желудок, особенно по утрам, с возмущением отвергал то, что она пыталась проглотить, но почему–то требовал мела и зубного порошка. Эти симптомы казались Шайни знакомыми, но она отказывалась ставить себе диагноз, который так и просился. И только когда почувствовала, как растет грудь, и заметила коричневые пятна у себя на лице, она сдалась перед очевидным.

— Айто, — сказала она, стоя обнаженной перед зеркалом, — ты только не падай в обморок.

— Почему?

— Ты видишь, как я изменилась?

— Вижу.

— И тебе это ни о чем не говорит?

— Нет. А что?

— Хочешь — верь, хочешь — нет, но у меня будет ребенок!.. Я сама не верю, и не могу объяснить, как так получилось, но все на это указывает!

— Да ты что! Вот так счастье!! Я бесконечно рад за тебя!!! Это, наверное, Опо надо поблагодарить. Пойду, позову его.

Опо все разъяснил. Да, во время операции омоложения он сделал нечто большее. Он увидел, насколько генетический код Шайни похож на иотянский, за исключением одного маленького участка — и подправил его. Поскольку биологический возраст Шайни после операции стал равен двадцати годам, то теперь ей было чуть за тридцать — а это возраст, в котором обычно у иотян появляется первый отпрыск.

— Невероятно! — воскликнула Шайни. — Получается, Айто, что ты тут ни при чем?

— В каком смысле?

— В том, что этот ребенок — не от тебя?

— Конечно, не от меня. Дети не передаются по каналу связи, а только через пупок. Это твой и только твой ребенок. Твое тело само породило его, совсем как бывает у нас. Но в духовном смысле — это дитя нашей любви!

— А в чем оно растет? У меня же нет матки.

— Чего нет?..

— Нет органа, в котором вынашивают детей земные женщины.

— А ни у кого из нас такого органа нет, пока нет детей. Он вырастает вместе с ребенком и выходит из тела вслед за новорожденным.

— Нда... кто же я такая? Ни землянка, ни иотянка... — задумчиво произнесла Шайни и тут же встряхнулась: — Как это, кто! Счастливая возлюбленная и будущая мама!

— Истинная правда, любовь моя! — отозвался Айто.

Однако радостное возбуждение Шайни длилось недолго. Недомогание не прекращалось, даже усилилось, и страдания тела начали угнетать ее дух. Бесконечная тошнота, мучительное слюнотечение, непреодолимая вялость вызвали у нее депрессию. От прежней, оптимистичной и сильной, Шайни осталась лишь тень.

— Айто, я не долечу до Земли живой! Я не перенесу родов, — без конца повторяла она.

Любимый, как мог, успокаивал ее. Но мрачные мысли не отпускали. И в один не особенно прекрасный день Шайни прогнала Айто.

— Как же я смогу уйти? Мы ведь связаны.

— Очень просто! Закрой глаза, заткни уши, так и сиди.

— Ты что! Это же пытка.

— Если ты действительно любишь меня, ты ее выдержишь. Надеюсь, мне станет получше, и я разрешу тебе вернуться.

— Как же я узнаю, что ты разрешаешь?

— А я заору так громко, что никакие затычки не заглушат.

— Шайни, да ты ли это?! — поразился Айто, но подчинился. Желание беременного существа — закон.

Шайни убедилась, что он держит свое слово, и спустилась на первый этаж к главному компьютеру, чтобы изменить курс корабля. Теперь он должен был приземлиться не в глухих канадских горах, а в населенной части Европы, и самостоятельно открыться сразу после посадки. Шайни быстро покончила с расчетами и составила завещание, подписала его собственной кровью, за неимением возможности заверить его у нотариуса, положила документ в конверт и прикрепила к нему записку:

"Дорогой сэр! (Уважаемая леди!)
Я Шайни Фортецки, гражданка Канады, врач–гинеколог из Монреаля. Я взываю к вашим лучшим чувствам. Вы обнаружите меня мертвой, и рядом со мной будет мой ребенок. Если он окажется жив, умоляю вас позаботиться о нем, как о своем. Если вы решитесь на это, то впишите свое имя в мое завещание, которое находится в конверте. Если же вы просто передадите моего ребенка в приют, тогда в документе должно стоять его имя. Проследите, пожалуйста, чтобы это обязательно было сделано. Я никак не смогу увидеть, так ли вы поступите, как я прошу, но надеюсь на вашу порядочность.
С уважением,
Шайни Г. Фортецки, Д. М."

Записку вместе с конвертом она упаковала в прозрачную пленку для хранения продуктов, сделала в пакете дырочку, продела в нее шнурок и повесила себе на шею.

— Айто, вернись!!! — закричала она во всю мощь своих легких.

— Да, моя радость, я здесь, — немедленно отозвался он. — Как ты?

— Я в порядке, — невозмутимо ответила Шайни. — Теперь все будет хорошо.

Айто, Лоо, Иби и Опо в сильнейшей тревоге собрались у монитора канала связи с Шайни. Уже вторые сутки она исходила криком. Ее разум знал ответы на все вопросы, но существовал сейчас как будто отдельно от корчившегося в муках тела. Она помнила аксиому, известную всем хорошим акушерам: боль порождается страхом, а страх идет от неизвестности. Но как раз в это все и упиралось! Именно неизвестность, непонимание того, что с ней происходит, были причиной страданий. Мускулистый мешок, что вырос вокруг ребенка с тем, чтобы защищать, согревать и питать его, а сейчас — вытолкнуть его наружу, не был частью ее тела, хотя и находился внутри нее. Это были не ее мышцы, они не подчинялись ей. Теоретически ей давно и хорошо все было известно, да и на деле она не раз принимала роды, но у нее самой все было не так. Она ожидала ритмичных сокращений, целенаправленно заставляющих ребенка прокладывать себе путь к рождению, а чувствовала беспорядочные, разные и по длительности, и по периодичности приступы боли, как будто малыш в панике метался и вслепую искал выход из ставшего ему тесным дома. Голос любимого был для Шайни единственной ниточкой, за которую она хваталась на краю безумия, которая — она верила — вытянет ее из этого ада.

— Айто, не бросай меня, говори со мной! — в отчаянии молила она.

И Айто говорил. Начал по–английски, но от волнения давно сбился на родной язык. Он пересказывал иотянский эпос — длиннейшее, почти бесконечное повествование о путешествиях богатыря в поисках встречи со своей любовью, у которой кожа розовая, как первая заря, волосы прямые и темные, глаз так мало, а пальцев так много, но это не портит ее, а делает еще более желанной. Не будь он так встревожен, так сосредоточен на страданиях любимой, Айто бы заметил, что предмет исканий народного героя похож если не именно на Шайни, то на земную женщину совершенно точно. Но ни он, ни тем более Шайни, которой было совсем не до того, не сознавали странного совпадения.

Наконец, Айто добрался до последней части повествования — и замолчал. Конец эпоса был прекрасен, но трагичен: герои наконец–то соединились, но тут же погибли — взорвались светом, едва коснувшись друг друга, и от их союза родилась звезда Ало, та, что выполняла для Ио роль солнца. И все равно Айто решил, что о смерти не стоит рассказывать Шайни в такой момент.

— Что ты замолчал? — простонала она. — Говори!

— Лучше ты говори, — попросил Айто по совету Опо. — Опиши, что ты чувствуешь.

— Что я чувствую... О! Теперь совсем другое... Меня больше не разрывает на части... — сдавленным голосом говорила Шайни. — Я знаю это ощущение! Индийский солнечный ожог. Слава Богу! О...

— Шайни, тебе лучше?! Что это за ожог?

Она заговорила быстро, быстро, стараясь успеть, пока не накатила новая волна:

— Когда ребенок начинает высовываться наружу он растягивает кожу это вызывает жжение оно и называется образно индийский солнечный ожог... Ммм!

— Тебе снова больно, Шайни? — с тревогой спросил Айто.

— Теперь уже... по–другому... дальше я не боюсь... знаю, как будет... что делать... не говори больше — я сама!

И действительно, человеческая природа взяла свое. Шайни вновь обрела контроль над своим телом, успокоилась, сосредоточилась, и, хотя никогда не была в этой ситуации со стороны рождающей, прекрасно справилась с трудной задачей. Даже чуждый орган, который доставил ей, вместе со счастьем, столько мучений, теперь повел себя хорошо: сам, точно живой, вылез из нее сразу вслед за ребенком. Шайни тихо смеялась сквозь слезы и слушала, точно дивную музыку, плач своего дитя.

Тело ее получило вторую молодость и было полно сил, оно с честью выдержало тяжелое испытание. А сердце Шайни, доброе и сострадающее, любящее и мужественное, почему–то не омолодилось вместе с ним. Хотя, может, дело было и не в этом, просто иногда даже для молодых роды оказываются слишком сильным переживанием.

Шайни повернулась, чтобы достать до ребенка, взяла его подмышки и подняла над собой, чтобы полюбоваться самой и показать Айто. Она осмотрела его сначала обычным взглядом, потом ясным. Крупный красный мальчик, активный, подвижный, ничем ни внешне, ни внутренне не отличающийся от земных детей!

Сердце Шайни зашлось от радости — и не выдержало. Руки ее разжались, ребенок упал на нее, стукнулся головой о ее лоб и заплакал еще громче.

— Шайни! Любимая!! Очнись!!! — вскричал Айто.

Но ответом ему был лишь пронзительный детский плач. Шайни замолчала навсегда. Неземной изумрудный огонек медленно гаснул в остановившихся глазах.

Приборы слежения за состоянием мозга Шайни выли тревогу. Но никто не поднимался с мест, чтобы выключить их. Иби, Опо и Лоо удерживали неутешного Айто.

— Она умерла! Родитель, она умерла! — рыдал он и тряс Лоо за плечи.

— Айто, возьми себя в руки. Разве ты не знаешь, что смерти нет? — увещевал Опо. — Ты же помнишь, что мы находимся в бесконечном движении по сфере Вселенной, исчезаем и возникаем вновь. Она не умерла, но спит. В положенный срок она родится снова.

— Она не верила в это! — всхлипнул Айто.

— Родной мой, это не имеет значения! — возразил Лоо. — Законы природы существуют независимо от того, верим мы в них или нет. Они работают, и в следующем жизненном цикле ты снова встретишь свою Шайни, вот увидишь.

Айто собирался что–то ответить, и вдруг Иби крикнул:

— Смотрите!

Все обернулись к экрану и только тогда осознали, что громкий звук из динамиков — это уже не вой сирен, а плач младенца. На экране, секунду назад черном и безжизненном, снова появилось изображение спальни Шайни, только расплывчатое, черно–белое и перевернутое. Лоо бросился крутить ручки настройки, но ничего не изменилось.

— Шайни?! — позвал Айто.

Плач на секунду прекратился, потом раздался с новой силой.

— Это ребенок! — догадался Опо. — Нити эргоэфира теперь ведут к нему. Видимо, земные дети не с рождения обладают нормальным зрением.

Айто вытер глаза, подсел ближе к монитору.

— Сыночек! — дрожащим голосом произнес он. — Не плачь, я спою тебе колыбельную...

Слезы катились из глаз Эльги нескончаемым соленым потоком. Она не всхлипывала, не сотрясалась в рыданиях, а молча глядела широко открытыми глазами в никуда и истекала слезами. Она словно не чувствовала, как Юлий гладит ее по голове и спине, не слышала его ласковых слов. Ничто на Земле не могло разубедить ее в том, что она, Эльга Хайдарова, — самый несчастный человек в мире.

И у нее были основания так думать. Все худшее, что только могло случиться с мусульманской девушкой, как раз и произошло с ней. В недобрый час поддалась она обаянию старшекурсника и отдала ему свою невинность, и тем самым сделалась преступницей перед строгим законом, а потом он настолько подавил ее волю, что заставил ее погубить еще до рождения плод их греха. И теперь она — образованный человек, дипломированный специалист, но больше не женщина.

Мерзавца–красавца и след простыл, а ей нет смысла возвращаться в Азербайджан, потому что там от нее отвернутся даже родные. Женщина, которая не сумела сберечь свою честь, да еще и стала бесплодной, никому там не нужна.

Некуда было ей податься и здесь. Не сегодня — завтра ей прикажут выселяться из общежития, и что тогда? Замечательно, конечно, что Юлий любит ее и поклялся не оставить в беде, да что он может?! Сам нищий художник, мастерской своей не имеет, живет с родителями и сестрой в двухкомнатной квартире. Как же он приведет туда еще и ее? Да там все на уши встанут — и так, мол, тесно, не продохнуть!..

— Эля, прошу тебя, успокойся, — в который раз повторял Юлий. — Мы обязательно что–нибудь придумаем!

— Да что тут думать, Ю! Сколько ни думай, дом на пустом месте не вырастет. И деньги с неба не упадут.

— С неба не упадут, согласен. Но есть шанс, что они все же появятся!

— Ты все время надеешься. И каждый раз остаешься ни с чем.

— Что ж делать, если искусство сейчас никого не волнует... Но послушай! Вчера я был в галерее и видел, как некий иностранец, явно толстосум, присматривается к моей "Победе".

— Ю, ты что! Ты же говорил, что ни за какие деньги не продашь ее!

— Говорил. А теперь для меня есть нечто более важное, чем эта работа: ты! Люди всегда важнее вещей, а картина — в конце концов, всего лишь вещь. Если этот добрый дядя готов купить "Победу", я постараюсь заломить такую цену, чтобы денег хватило нам с тобой на эмиграцию в Канаду.

— Ой, ты прожектер!.. И здесь мы никому не нужны, что ж нам в Канаде–то делать!

— Во–первых, нужны. Круглые сутки по радио твердят: эмиграция в Канаду! Телефон — миллион!.. Все уши прожужжали. А во–вторых, я недавно сидел в библиотеке и узнал через интернет, что в Монреале работает "Клиника Фортецки" — там тебя обязательно вылечат!

— Джаным*, а ты можешь немножко представить, сколько там лечение стоит? Всей жизни не хватит собрать такую сумму.

— А мы обратимся к самой основательнице клиники. Правда, она давно отошла от дел, сейчас ей должно быть лет семьдесят — но, когда она работала, то принимала всех нуждающихся в лечении и не спрашивала денег.

— Так то, когда она работала! А сейчас?

— А мы отыщем ее и попросим помочь. Она обязательно согласится! Да от твоих слез даже камень растает!!

Он начал слизывать со щек Эльги слезинки, потом нежно поцеловал в распухшие губы. Она задрожала и приникла к нему. Он обхватил ее руками за талию и осторожно опустился с ней на песок пустынного пляжа. И когда руки его уже готовы были проникнуть под ее легкое платье, она случайно открыла глаза, глянула в небо — и замерла. Юлий почувствовал, как напряглось ее тело, проследил за ее взглядом и похолодел. Сверху, заслоняя солнце, стремительно надвигалась черная громада.

Эльга взвизгнула, Юлий вскочил и рванул ее на себя. И вовремя. Всего лишь в нескольких сантиметрах от них тяжело приземлился исполинский серый наперсток. Взлетели тучи песка, содрогнулась земля. Со стен и крыши странного подарка небес, точно он был раскаленным, с шипением испарилась блестящая пленка. Потом в стене на высоте человеческого роста открылась дверь.

Когда молодые люди откашлялись, отряхнулись и окончательно преодолели испуг, они услышали, что внутри сооружения плачет ребенок. Они переглянулись, крепко взялись за руки и подошли поближе. Юлий вскарабкался по "валику" наперстка до двери, помог подняться Эльге. Внутри стало понятно, что сооружение двухэтажное и плач доносится со второго этажа. Молодые люди поднялись туда и увидели множество дверей по обе стороны лестницы.

— Ты направо, я налево — так скорее найдем! — решил Юлий.

— Джаным, а может, лучше не разделяться? Я боюсь, — поежилась Эльга.

— Мне кажется, тут бояться нечего. Но, если что — кричи громче, я прибегу.

— И откуда у тебя такая уверенность! — пожала плечами Эльга и повернула направо.

Она медленными боязливыми шажками шла по коридору и по очереди открывала двери. За ними оказались кухня, библиотека, фруктовый сад. За следующей дверью была спальня. На кровати размахивал ручками и ножками и заливался голодным плачем младенец. Его мать лежала рядом, синевато–бледная, с торчащими вверх растопыренными руками, с выражением безмерного счастья на запрокинутом лице. Эльга с визгом вылетела в коридор. Юлий поспешил навстречу.

— Ю, она там! ТАМ!! Она мертвая! — стучала зубами Эльга.

— Ну, все, все, успокойся. Зачем бояться мертвых? Они уже не могут причинить зла. Сиди тут, я схожу за ребенком.

Он не появлялся так долго, что Эльга не на шутку встревожилась. Наконец, он вернулся в коридор. Двумя руками он крепко прижимал к себе завернутого в наволочку младенца. Тот извивался и сердито вопил. В зубах Юлий держал конверт из пакета, что был на шее мертвой.

Эльга подбежала к нему, взяла у него ребенка. Малыш сразу успокоился и начал шарить по ней ручкой и губами в поисках груди. Юлий взял конверт в руку, потряс им и воскликнул:

— Эля, вот уж поистине — есть Бог на небесах! Пойдем на воздух, я прочитаю тебе, что тут написано.

— А кто эта женщина?

— Идем, идем отсюда, я сейчас все расскажу.

* * *

"...тяжелую утрату. По возвращении из многолетней экспедиции, в течение которой от нее не было никаких вестей, на территории России, на пляже в пригороде Санкт–Петербурга была найдена мертвой выдающаяся ученая и врач, уникальный специалист по лечению бесплодия Шайни Фортецки. Тайна ее гибели пока не раскрыта. Когда госпожа Фортецки отправилась в экспедицию, ей было пятьдесят четыре года, но, когда ее нашли, на вид ей можно было дать не более тридцати лет. Однако многие способы установления личности, в том числе генетическая экспертиза и процедура сличения снимков зубов, достоверно подтвердили, что тело принадлежит именно Шайни Фортецки.

Перед смертью госпожа Фортецки произвела на свет сына. Каким образом это ей удалось и кто был отцом мальчика, остается неизвестным. Согласно ее завещанию, право опеки над ребенком, а также большая часть состояния покойной, переданы молодому петербургскому художнику Юлию Золотникову. Он, вместе со своей невестой Эльгой, отныне его женой, и обнаружил тело госпожи Фортецки.

Вся жизнь Шайни Фортецки была примером самоотверженного служения высоким идеалам милосердия и справедливости. Будучи сама лишенной дара материнства, она положила все свои силы, чтобы возвратить этот дар многим женщинам. Созданная ею в Монреале клиника продолжает это благородное дело. Даже в смерти своей госпожа Фортецки проявила великодушие, подарив счастье и богатство бедной бездетной семье".

Юлий выключил телевизор и повернулся к Эльге:

— Вот так, по всей стране о нас рассказали! А?

— Да, теперь станем знаменитостями. Как бы нас не ограбили.

— Ну что ты сразу о плохом. Не каркай! Сходи лучше, посмотри, как там наш Ванечка.

— Сейчас. Ой, да его кормить пора! А он и не плачет. Удивительно спокойный ребенок!

Эльга мягкими осторожными шагами вошла в детскую. Чудесный сын Шайни Фортецки сладко спал в своей кроватке. В ушах его звучала нежная колыбельная на воркующем языке планеты Ио.

----------
* Джаным — обращение "душа моя" (азерб.)
----------

Послание в антимир

Я, Иван Фортецкий, дитя Шайни и внук Гарри, обращаюсь к вам, жители далекой планеты Ио!

Мне понятно ваше благородное стремление распространить свет вашей передовой во всех отношениях цивилизации на все народы Вселенной, которые пока не достигли ваших высот альтруизма, духовного богатства и материального достатка. Но позвольте мне указать вам на ошибку, как мне кажется — лавную причину того, что до сих пор ни на одной планете вам не удалось выполнить вашу грандиозную задачу.

По моему глубокому убеждению, счастье и просвещение не должны быть дарованы извне. Цивилизации, что возникают и развиваются в разных концах Вселенной, должны сами дорасти до понимания истины, которой вы пытаетесь научить отдельных их представителей: того, что процветание живого разумного существа невозможно без доброго отношения к ближнему, и что его нельзя построить на страданиях себе подобных. Для вас эта истина — азбучная, вам посчастливилось уже родиться такими гуманными — а для большинства народов мира то, что дается вам с рождения — увы, не более чем идеал. Достижимый, но в далеком будущем: для кого–то обозримом, а для планеты Земля — пока теряющемся в дали грядущих веков. Нам еще предстоит обратиться от сомнительных ценностей к истинным и залечить раны, нанесенные человечеством самому себе и окружающей природе, предстоит пройти все круги ада, достичь его дна и совершить восхождение к раю, чтобы построить его на Земле.

Но до этого, повторяю, мы должны дойти сами.

Один из выдающихся земных писателей, Стефан Цвейг, изучил природу чувства сострадания и разделил его на два разных душевных движения: истинное сочувствие и нетерпение сердца. Первое встречается крайне редко и только у жертвенных натур. Второе же распространено чрезвычайно широко и зачастую подменяет собою истинное сочувствие. Нетерпение сердца — это недозрелое сострадание. Когда сердобольная личность становится свиделем мучения ближнего, она не в силах безучастно выносить их и готова любыми средствами их прекратить. Главное для нетерпеливых сердцем — устранить страдания, даже не разбираясь в их причине. Для примера: лекарства–анальгетики просто снимают боль, но не лечат болезнь, которая эту боль вызвала. Простите за огульное критиканство, но, похоже, у вас, к сожалению, нетерпение сердца распространено в планетарных масштабах. И, как это ни прискорбно, я вынужден заявить вам, что оно пагубно отразилось на всей истории моей семьи.

На Земле говорят: кто старое помянет — тому глаз вон. Что ж, я готов и к этому, хотя прекрасно понимаю, что мне не грозит буквальное исполнение поговорки. Позвольте лишний раз напомнить вам, чем закончился ваш первый контакт с нашей планетой: самоубийством старого фермера Вилли. Если вы ни на минуту не забывали об этом — тогда прошу простить за навязчивость. Вы правильно поняли, почему так случилось: вы пытались сделать Вилли проводником своего мировоззрения, но не учитывали при этом ни особенностей его психики, ни склада мышления среднестатистического канадца. Однако из его гибели вы сделали неверный вывод: решили, что достаточно будет изменить тактику воздействия на людей. А ведь это был первый звоночек о том, что обречены на провал попытки железной рукой загнать человечество в счастье.

Я допускаю, что может ошибаться один ученый, два, группа специалистов. Но чтоб целая планета!.. Впрочем, я отвлекся.

Мой дед, Гарри, пал следующей жертвой нетерпения ваших сердец. В соответствии с выводами, которые вы сделали из опыта с Вилли, вы решили, что Гарри будет счастлив, если утвердится в своем стремлении ощутить себя лучше и выше окружающих. Вам самим была неприятна такая жизненная позиция, но вы развивали и подпитывали ее в Гарри. Результат: он лишился уважения своей любимой, потерял друзей и тоже, как и Вилли, предпочел было невыносимой жизни спасительную, по его мнению, тьму небытия. Хочу отдать вам должное: вы вовремя заметили это и сохранили ему жизнь, хотя мой дед и успел побывать на волосок от смерти и посидеть в заточении в клинике для душевнобольных. Но тут вы снова, спасибо большое, оказались на высоте, сумели признать свою ошибку и ускорили его выздоровление.

Теперь вы сделали правильный вывод: вы слишком мало знаете землян, чтобы успешно помогать им. Но вместо того чтобы узнавать нашу жизнь и психологию путем кропотливого ежедневного наблюдения, вы снова выбрали быстрый путь: предложили Гарри явиться к вам для изучения и сотрудничества. Опять же, вы помните, к чему это привело вас — к всепланетной информационной катастрофе. Пятьдесят земных лет ушло у вас на то, чтобы преодолеть ее последствия.

А за это время в моей семье произошла вторая маленькая трагедия: моя мама, Шайни, родилась не такой, как обычные дети. Моя бабушка из–за этого лишилась здоровья. У меня могли бы быть дяди и тети, если бы не вы. Да и сам я был бы другим.

Но, может быть, здесь я слишком строг к вам. Вы еще никогда до этого не сталкивались со способностью трубок эргоэфира перестраивать генетический код жителей других планет. Мама, Шайни, была первым случаем. Когда она попала к вам, вы должны были обратить на это внимание. Я знаю — вы же мне и рассказывали — что верные догадки звучали из уст ваших медиков, когда вы обследовали Шайни. Но нет, вы так и оставили их догадками, не стали сосредоточиваться на проверке правильности гипотез. Вместо этого вы бросились скорее превращать маму во всемогущую, вечно молодую, всезнающую! Она сожалела об ушедшей юности — пожалуйста! Вы омолодили ее. Но судьбу не обманешь, и человек не может прожить больше, чем ему отмерено Свыше. Шайни страдала, что лишена счастья материнства, и — оп! — небольшая генетическая манипуляция, и вот он я...

Я появился на свет ценой жизни своей родной матери, и своим рождением я перечеркнул многомесячный труд ваших же ученых по подготовке Шайни к роли мессии и спасительницы человечества. Вам никогда не доводилось слышать, что благими намерениями вымощена дорога в ад?.. Ах, да, вы же не верите в Бога — и в ад, следовательно, тоже. Я и забыл.

Я, конечно, не святой, в отличие от мамы, Шайни — но и я многое могу простить... до тех пор, пока это касается только меня лично. Я не виню вас в том, что приемные родители — мама, Эля, и папа, Юлий — приняли внешние проявления моей связи с вашей планетой за симптомы душевной болезни. Вы никак не могли объяснить им, что я особенный ребенок, а я сам — что мог я сам?.. Я был несмышленышем. Я не мог взять в толк, почему должен скрывать, что слышу вас, почему нельзя при посторонних говорить по–иотянски, если мне это казалось легче, чем осваивать русский и английский. Дети часто идут по пути наименьшего сопротивления. Не ваша вина, что детский психиатр поставила мне диагноз "шизофрения на стадии формирования собственного языка". Нет в том ничьей вины, а есть беда несовершенства земной психиатрии в целом и российской в частности. К счастью для меня — хотя и к несчастью для страны — деньги в наше время решают почти все, и приемным родителям удалось купить мне право лечиться на дому. Я не повторил судьбу деда и не угодил в клинику. Слава Богу!..

Признаться, я иногда даже испытывал удовольствие наблюдать, как мои, так сказать, неземные познания шокировали окружающих. До сих пор улыбаюсь, когда вспоминаю, как моя учительница астрономии сделалась похожей на рыбу, выброшенную на берег! По–рыбьи безмолвно хватать ртом воздух ее заставила моя пламенная речь о том, что Ио только в нашем мире — одна из лун Юпитера, а в антимире эта планета совсем другая, там она сестра–близняшка Земли!.. А учителя физики вообще чуть инфаркт не хватил, когда я, мальчишка–подросток, строгим академичным языком принялся излагать ему теорию эргоэфира. Добили его вращающиеся протоны. Но, опять–таки к счастью для меня, все приглашенные учителя были предупреждены о том, что их ученик, мягко говоря, со странностями. В общем, худо–бедно, но образование я получил. То ли благодаря вашим стараниям, то ли вопреки — трудно сказать.

Я стал художником, как папа, Юлий, хотя маме, Эле, это не слишком нравится. Невозможно узнать, что сказала бы мама, Шайни, но мне почему–то кажется, что она одобрила бы мой выбор. Как мне рассказывали, она была романтичной натурой.

Слово "натура" имеет и другие значения. Художники называют этим словом модель для будущей картины. Натурой, или моделью, может быть и пейзаж, и неодушевленный предмет, и живое существо. А девушек — простите, молодых землянок женского пола — которые позируют художнику обнаженными, называют натурщицами. Для того, чтобы отточить свое чувство прекрасного, глаз художника должен уметь уловить, а рука — воспроизвести текучесть форм женского тела, во всем многообразии его типов: от хрупкости тростинки до брызжущей здоровьем пышности очертаний.

Я много видел натурщиц, а с некоторыми даже спал — простите, занимался любовью — и все они проходили передо мной, как картинки в калейдоскопе, не волновали души. Я даже имен никогда не помнил: модель, и все. Чисто эстетически я любовался ими, а некоторые пробуждали во мне инстинкт плоти, и тогда я больше уже не мог их рисовать.

Но одна девушка поразила меня в самое сердце, как только я ее увидел. Я задержал ее дольше других, рисовал и рисовал ее, пока она не упала от усталости... Я не воспользовался ее слабостью. Я был в чем–то даже задет: на всех моих рисунках была она — и не она. С точки зрения холодных стандартов, ничего не было в ее лице и фигуре выдающегося. И каждая линия по отдельности удавалась мне — но линии не складывались в целое. На бумаге не было того, что было в живой девушке.

Я продолжал рисовать ее и спящую. И когда она проснулась, то весь пол мастерской покрывали разбросанные мной листы с попытками уловить ее красоту. В тот день поколебалась моя вера в себя — зато родилась наша любовь.

Всем лучшим, что есть во мне, я обязан этой девушке — Тае. Она научила меня сомнениям, без которых невозможно истинное творчество. Она привела меня к вере в Бога, Живого и Истинного, Которому не нашлось почему–то места в вашей стройной картине мира. Тая исцелила и мою душу, сделала меня более человечным, чем иотянским, и я смог вернуться в нормальную жизнь. Одним из счастливейших для меня был день, когда мы с ней соединили наши судьбы перед Богом и людьми.

Зачем я говорю вам все это? Затем, чтобы вы знали, каким прекрасным был наш хрупкий мирок, пока в него не ворвался отголосок вашего вмешательства в судьбу Земли.

Сегодня родился мой ребенок. Бог миловал мою любимую, роды ее были легкими. Она закричала только один раз: когда увидела наше дитя. Я и сам еле устоял на ногах. У новорожденного фиолетовая кожа, по три пальца на ручках и ножках, на голове синие спиральные кудряшки и четыре изумрудные глаза... Узнаете?

Маленький иотянин появился на свет под солнцем Земли. Скорее всего, он не жилец, а если и жилец — то судьба его горчайшая. Вот этого я не могу вам простить. Не могу простить покрасневших от слез глаз моей Таиньки. Я не желаю больше иметь с вами дело. Предпринимайте что хотите, но я настаиваю, чтобы вы оборвали связь со мной. Пусть даже я ослепну и оглохну — Тая будет моими глазами и ушами. А мой талант художника... сказать по правде, он немногого стоит. До великих мастеров прошлого мне далеко, как до вашей Ио. Я бы без колебания отдал свой дар за счастье иметь нормальных детей.

На прощание хочу дать вам совет. Не мните себя богами и подателями благ. Не пытайтесь ставить себя выше других народов. Ищите с ними контакт, но не ради вмешательства в их жизнь, а для равноправного сотрудничества. Для этого достаточно обычных электромагнитных волн. Да, дорога не будет легкой. Я не исключаю, что в ответ на ваше обращение к братьям по разуму могут прилететь смертоносные ракеты. Но я не боюсь за вас: вы сумеете остановить и обезвредить их раньше, чем они войдут в пределы вашей атмосферы. Ждите и надейтесь: рано или поздно во всех уголках Вселенной восторжествуют справедливость и разум, и настанет долгожданная Эра Встретившихся Рук!

КОНЕЦ