Вернуться
Обреченный
О, многострадальные Афины! Где ваша былая красота? Разрушены и не восстановлены храмы веры отцов, сожжены и кое-как отстроены дома. Город спал - но чуток был его сон раненого зверя, и неспроста: совсем близко от его стен бродили, выжидая удобный момент для нового удара, полчища вестготов под предводительством Алариха.
Ночь уходила нехотя, цепляясь клочьями тьмы за неровные стены домов. В одном из них, носившем, как и соседние, следы разрушения и пожара, лишь одна комната из многих осталась относительно нетронутой и была обитаемой. В синеве зарождающегося утра тихонько застонала во сне женщина, брыкнули от тесноты друг друга ногами и снова успокоенно засопели мальчики-близнецы. Хозяин дома, высокий, не старый еще, но уже сморщенный и седой грек, спал на спине, не шевелясь, точно убитый.
Вдруг он всем телом вздрогнул во сне, уловив слышный только ему суровый приказ:
"Вставай! Не время спать!"
Изможденный мужчина не пошевелился. Ему показалось, что он едва лег, не проспал и нескольких минут. Да, для царя богов вечность - как один день, и сутки - как секунда. Разве ему объяснишь, что за столь короткие мгновения отдыха человек не успевает восстановить силы.
"Вставай, несчастный!" - вновь прозвучал голос в голове, уже настойчивее и с ноткой раздражения.
"Да, Великий!" - мысленно воскликнул вмиг объятый страхом мужчина и резко сел. Дыхание его прервалось, перед глазами завертелась разноцветная карусель. Близкая старость давала себя знать: с некоторых пор он уже не мог проворно вскакивать с постели. Проклиная про себя собственную неосторожность, он пригнул голову к коленям, пережидая, пока утихнет звон в ушах и в глазах прояснится.
Заворочалась рядом жена, тоже проснулась и с тревогой вгляделась в мужа:
- Что с тобой? Ты нездоров?
- Ничего страшного, просто голова закружилась. Сейчас пройдет.
- А зачем ты встаешь так рано? Солнце едва взошло.
- Откуда ты знаешь, ты ведь тоже спала.
- Я же говорила тебе, я умею чувствовать время. Даже лучше, чем часы на площади.
- Конечно, ты ведь у меня сокровище!
- Не заговаривай мне зубы. Куда ты собрался?
- Как обычно, дорогая... Сначала в каменоломни, а потом на Олимп.
- Ты еще никогда не поднимался в такую рань. В чем дело?
- Великий зовет меня! - благоговейным шепотом произнес муж.
- Ты совсем себя не жалеешь, целыми днями не бываешь дома, работаешь день и ночь. Мне горько видеть, как силы твои убывают. А теперь ты и сна себя лишил. Остановись! Ты растрачиваешь свою жизнь впусту...
- Опомнись, замолчи! Одумайся! - со страхом вскричал муж, зажимая ей рот. - Ты забыла о божьей каре?! Она не замедлит настигнуть тебя за подобные слова.
Жена отбросила его руку и тоже села на постели. Лицо ее помрачнело:
- А тебе не кажется, что мы и так уже достаточно наказаны? Все соседи смеются над нами и называют язычниками! Этот твой храм, что ты строишь для Зевса неизвестно зачем, съедает все наши деньги. А нашествие варваров?! Мы так и не оправились от него. Вместо того чтобы платить строителям, ты сам делаешь всю работу! И в городе поговаривают, будто враг снова приближается - это ли не кара?
- Довольно! - прервал ее муж. - Я ухожу, чтобы не слышать твоих недостойных речей. Позаботься о том, чтобы дети не опоздали к учителю.
Он вылез из постели, поспешно натянул потрепанную одежду мастерового и вышел.
- Постой, куда ты! - закричала вслед жена. - Не умылся, не дождался завтрака и с собою не берешь еды!..
Но он даже не оглянулся.
Позже вспыльчивый мастер пожалел о своей горячности. Пока ослы тащили повозку к Олимпу, он успел проголодаться. Кусок козьего сыра, купленный у пастуха, только раззадорил аппетит. Он терпел, пока не почувствовал, что начинает слабеть от голода. Тогда он решил съездить за едой, но, едва разогнул спину, собираясь направиться к повозке, как в ушах у него раздалось:
"Почему ты уходишь?"
- О Великий! - взмолился человек. - Пощади! Я умираю от голода.
"Нет! Мне лучше знать, сколько продлится твоя жизнь. Сейчас ты не умираешь. Продолжай работу!"
Мастер повиновался. Постепенно чувство голода отступило и почти забылось, только к вечеру он устал сильнее обычного. По дороге домой он остановился попить воды из родника, но холодная безвкусная влага не принесла облегчения, а лишь до боли усилила судороги пустого желудка. Скорчившись на повозке, человек от души сочувствовал своим тощим ослам: теперь он знал, что им частенько приходилось испытывать.
Когда он вошел, его домашние заканчивали поздний ужин. Глава семейства умылся с дороги и хотел присоединиться к ним, но неумолимый голос в голове, уже в который раз за этот день, опять приказал:
"Нет!"
"За что, о Великий?!" - беззвучно возопил несчастный. Ответа не последовало - боги не обязаны объяснять смертному каждый свой поступок.
- Прости, дорогая! Извините, мальчики. Сегодня я не разделю с вами трапезу: я очень занят, - объявил мастер удивленной семье и, не дожидаясь их реакции, прошел в мастерскую.
Колеблющиеся огоньки светильников озарили неверным светом почти готовую работу: из заготовленных заранее каменных плит уже все, кроме двух последних, были покрыты письменами и рисунками. Преодолевая головокружение и дрожь в руках, мастер разметил первую из оставшихся плит линиями будущих строчек, сжал в руке резец и приготовился слушать.
* * *
Юная Эос, богиня зари, уже давно гладила розовыми перстами верхушки гор, и колесница Гелиоса начала свой путь по небу, когда была закончена последняя плита. Мастер, держась одной лишь силой воли, развел в плошке густую краску и стал втирать ее в вырезанные буквы, от первой плиты и до последней, заново перечитывая послание Зевса жителям грядущих столетий:
"Много веков дети Геи познанье свое развивали,
Матери недра отверзли и лик ее преобразили;
Стало тесно им жить у груди, их к жизни призвавшей -
И, научившись летать, в вечный Космос они устремились.
Их Афродита и Арес манят отдаленным сияньем,
Ищут подобных себе дети Геи в Космосе черном.
Многострадальная мать все терпит, все переносит -
Но все нищает она, и запасы ее истощились.
Гелиос старый устал согревать и питать ее светом,
И угрожает навек погрузить ее в тьму запустенья.
Ты эти строки читаешь - и, значит, умнее ты многих.
Значит, достоин ты будешь от голода братьев избавить.
Тайне великой внимай, напрягая свой разум и очи!
Космос тебе представляется бездной пустой и бесплодной -
Но, от тебя до поры сокрыты и неуловимы,
В нем силы жизни бурлят, напитать твоих братьев готовы.
Много творений твоих обострять твои чувства способны, -
С помощью них обнаружив, где есть сил жизни скопленье,
Ты от него прочерти путь стрелы к обиталищу Зевса -
В рану глубокую он привлечет себе эти силы.
Трон уступив Гелиосу, дремал он во мраке забвенья -
Время проснуться ему, показать свою силу и славу!
Вспыхнет он ярче, чем Гелиос, будет теплей и щедрее,
Гее усталой придаст он молодость новую разом.
Чад напитает ее, а с ними и все их творенья -
Смогут они созидать все, о чем до сих пор лишь мечтали,
Станут почти что богам подобны в могуществе новом,
Голод забудут они и нужду, и Зевса восхвалят!"
Закончив окрашивать буквы, мастер выпрямился и облегченно вздохнул. Он вновь чувствовал себя свежим и полным сил. Исчезла усталость, затихло чувство голода, несмотря на то, что он не спал всю ночь и вторые сутки ничего не ел. Он вернулся в дом. Жена встретила его с тревогой, тут же сменившейся растерянностью:
- Ты так и не ложился... Я даже не решаюсь спросить, что с тобой.
- Я прекрасно чувствую себя, любимая!
- Ты выглядишь так, будто помолодел на десять лет, сытно поел и отлично выспался… хотя я знаю, что ты не смыкал глаз до утра и не ел со вчерашнего дня.
- Я закончил работу в мастерской! Теперь гораздо быстрее пойдет строительство храма.
- Это радостная весть!
- Сейчас я отвезу в храм каменные плиты, над которыми трудился, а когда вернусь - мы порадуемся вместе!
- Я буду ждать.
Мастер без труда нагрузил повозку и был раздосадован, увидев, что ослы не могут сдвинуть ее с места. Пришлось ему взяться за упряжь и тянуть вместе с ними.
- Этак ты совсем уморишь своих ослов! - обеспокоился пастух.
- Ничего им не сделается! Я сам тяну большую часть ноши, а они просто так ногами перебирают.
Вот и портик недостроенного храма. Мастер разгрузил ослов и пустил их щипать траву. Им пришлось уйти довольно далеко: за много лет они съели и вытоптали всю растительность в округе. Человек не следил за ними - думал, где и как расположить плиты. Наконец, он нашел решение и осуществил его.
И когда была уложена последняя плита, силы мастера иссякли. Безумная усталость навалилась на него, земля ушла из-под ног. Он тяжело сел. На голову ему посыпался песок. Защитив глаза ладонью, он поднял голову посмотреть, откуда это - и, не в силах пошевелиться, безвольно наблюдал, как от верха ближайшей колонны сама собой отделилась тяжелая капитель и неправдоподобно медленно - будто сквозь густой мед, а не сквозь воздух - стала падать на него...
Через мгновение все было кончено.
Теснимый христианством Громовержец больше не нуждался в своем последнем приверженце. Слово истины запечатлено в прочном камне, укрыто от разрушительных стихий и злобных вандалов. А то, что храм остался недостроенным - даже на руку: так он скорее привлечет внимание тех, кому предназначено послание. Они ведь очень любопытны, эти смертные...
