Часть первая |
Глава 1
Давид Деспан неподвижно сидел в гостиной, спиной к камину. Была поздняя ночь. Скрипнула входная дверь, и он прислушался к глухому шуму голосов, приближавшемуся из вестибюля. "Наконец-то, вот и они", - с радостью подумал он.
Давид ждал долго и уже начал бояться, что буря помешает гостям прийти к нему. За окном ветер и дождь огромными скачками проносились по необъятным землям Канаана, точно ударами гигантского кулака сотрясая громадный дом, построенный Деспанами более ста лет назад.
Но хозяин был рад не только и не столько тому, что два его гостя добрались благополучно. Он был особенно удоволетворен тем раболепием, с которым оба они ответили на его зов.
На первый взгляд, внешне Давид ничем не отличался от других знатных белых в колонии. В свои 45 лет он был роста определенно ниже среднего, упитанный, с лицом, не лишенным некоторого благородства, загорелой кожей и седеющими волосами. Но было в нем нечто особенное. Когда он улыбался, он был столь же грубоват и самоуверен, как и большинство богатеев, но стоило ему принять серьезный вид, как исчезало и это выражение высокомерия и гордости. Во взгляде его сквозила тогда неясная мука, присущая тем, кто слишком часто задумывается о бренности своего существования и опасается, что покинет этот мир, не успев оставить в нем заметного следа. Ничто не выдавало это смятение так, как его взгляд: широко открытые глаза его, серые, как закопченное ламповое стекло, были постоянно настороже, даже тогда, когда он старался проявить радушие и прилагал усилия расположить к себе собеседников.
На самом деле, каждая привычка, каждое движение Давида выдавали причудливую смесь истинного и ложного, подлинно присущего ему - и инстинктивно присвоенного из соображения полезности в данный конкретный момент. Он подсознательно пытался замаскировать истинную свою натуру, а именно - то, что он в глубине души отвергал все законы, кроме своих собственных.
Он так настроился встречать гостей, что не смог удержаться от раздраженного жеста, когда вместо них вошел старый Улисс.
- Зачем ты пришел сюда, негро? - надменно спросил Деспан.
Раб поднял глаза, чтобы тут же опустить их, заметив в хозяине тот мрачный злобный страх, что мучил его с самого начала ночи.
- Я пришел объявить вам г'сподина Дебрея и г'сподина Маллигана, г'сподин, - пролепетал он.
- Какого дьявола они торчат в прихожей и не заходят?
- Они снимают пальто, г'сподин хозяин. Они вымокли сильнее, чем если бы упали в Старый Лорелей.
Давид пожал плечами и ничего не сказал в ответ. Надеясь поднять ему настроение, негр поспешил добавить поленьев в камин, чтобы оживить огонь в очаге. Он уже давно знал, как полезно иногда бывает показать расторопность.
Но суетливая поспешность, не свойственная старому Улиссу, напротив, вывела Давида из себя.
- Убирайся вон, - проворчал он.
Он был уверен, что отдал все необходимые распоряжения, был также уверен и в том, что его слуги их выполнят. Но приход гостей пробуждал в нем тщательно подавляемую болезненную тревогу: для него было слишком важно то, что вот-вот произойдет в его доме. В присутствии двух посторонних людей уже нельзя будет ничего поделать, чтоб скрыть что бы то ни было. С тяжелой злобой он подумал о своей жене, запертой в комнате у него над головой. Все, что могло случиться плохого, исходило от нее. Напади сейчас на Марту малейший приступ гордыни, осознай она сейчас все обстоятельства их сделки и аннулируй их соглашение - и все обрушится.
"Ах, эта манерная южная женщина!" - подумал Давид с горечью. Он бегло оглядел гостиную - портреты на стенах, обшитых темным деревом, на котором играли блики огня и свечей; тяжелый сервировочный столик, перегруженный серебром и хрусталем; огромный ковер на лоснящемся от воска паркете.
"Мне нечего бояться", - успокаивал он себя, - "она зашла слишком далеко, чтобы повернуть назад. Никогда, никогда она не решится поднять скандал!"
Он машинально посмотрел на свои руки.
- Улисс! - прорычал он. - Ты убрался, да?
- О! да, г'сподин хозяин, уже! - закричал раб, стремительно пятясь к двери.
- Ты сейчас пойдешь обратно на кухню и не сдвинешься с места, пока я тебя не позову, понял? Вернись еще хоть раз сюда без моей просьбы, и я тебе начищу шкуру так, что ты на ногах стоять не сможешь.
- Да, г'сподин! Спасибо, г'сподин! - пролепетал раб, исчезая.
Первым из гостей в залу вошел Жюлиус Дебрей. Это был пожилой лысеющий мужчина с изможденным лицом, в очках в серебряной оправе. Он был недоволен, что ему пришлось проскакать в такую холодную ночь три лье, отделявшие Канаан от его жилья в Бриаре. Если бы не проклятое приглашение, он был бы сейчас в Трините, на петушиных боях, и собирал бы ставки на своего чемпиона Драка. Его тихо бесила неоходимость склоняться перед капризами Давида. Но отказаться значило наверняка прогневать владельца Канаана, хозяина двух тысяч акров земли и не менее трех сотен рабов. Дебрей тщетно пытался сам стать столь же важным господином - у него никогда недоставало властности и смелости противиться решениям Деспана.
Разминая натруженные ноги, растирая озябшие руки и осторожно осматриваясь по сторонам, он прошелся по огромной комнате. Вид сосудов с пуншем и множества посуды утвердил его в мысли, что здесь готовится прием, но он хотел бы точно знать, чем вызвано предстоящее торжество. Не в обычаях острова было приглашать к себе гостей посреди ночи, не дав им никакого предварительного пояснения.
Маллиган, вслед за Дебреем переступивший порог комнаты, выглядел куда менее обеспокоенным. Ему было около сорока лет, роста он был среднего, но казался крупнее, настолько прямо он держался. Его широкое квадратное лицо было лишено всякого выражения. Создавая его, природа как будто максимально стремилась избежать всего лишнего, и вылепила круглую бритую голову, мощную нижнюю челюсть, короткий и толстый нос. Маллиган легко готов был признать, что ему не место в столь богатой усадьбе, как Канаан, но нимало из-за этого не смущался: главной чертой его характера было презрение почти ко всем. Он ненавидел слабость, не знал робости и, можно сказать, ничего не любил. Его ремесло - торговец неграми - сколь угодно могло запрещать ему появляться в салонах: он нисколько не стеснялся проникать туда. Он знал, что знатные белые гнушаются профессией, но не человеком, который ею занимается. Никто не бывал сговорчивее, чем он, когда, к примеру, надо было взять обратно негра, проявившего какие-либо недостатки. Маллиган был превосходным посредником: благодаря ему можно было за приличную сумму избавиться от рабов сомнительного качества, случайно затесавшихся в партию хорошего товара. Он всегда умел замечательно обходиться с рабовладельцами. И для незнатного белого, маленького человека нивесть откуда, перед ним открывалось хорошее будущее.
Взгляд Дебрея блуждал по столу, где хватило бы места на двадцать гостей, однако стояло только три прибора, и смущение его все росло. Ослепительной белизны фарфоровые тарелки, казалось, слабо фосфоресцировали в свете канделябров, ножи чеканного серебра поражали своей величиной, так же, как и бокалы из толстого хрусталя. Из бокалов торчали салфетки. На всем убранстве лежала печать отчужденности и неприязни, и холод пронизал старика до мозга костей.
- Именем Неба, Давид, к чему это приглашение? - не удержался он от вопроса.
Давид разумно пропустил его мимо ушей.
- Садитесь, - сказал он, указывая на кресла перед камином. - Я признателен вам за то, что вы приехали так быстро.
- Быстрее ветра, Давид! Три лье по грязи и дождю...
- Знаю, Дебрей, знаю, - оборвал Давид.
Он снова принялся созерцать свои руки. Старался ли он таким образом скрыть нетерпение, страх перед сомнениями гостей?.. И вдруг изрек, саркастически улыбаясь:
- Вы знаете, что я всегда считал вас друзьями. Вот почему я счел, что хорошо было бы попросить вас посетить меня сегодня вечером.
- Может быть, мы Вам случайно понадобились, господин Деспан? - тихонько спросил Маллиган.
Он произнес это почти издевательски, излишне напирая на униженность, словно что-то заставляло его проверять, до какого предела он мог колебать высшую власть, находившуюся перед ним. Это была далеко не самая большая вольность, которую он мог когда-либо позволить себе с этим человеком.
Давид закрыл глаза, как будто для того, чтобы лучше расслышать. Когда он снова взглянул на Маллигана, в лице его не было напряженности:
- Нет-нет, - сказал он, - я абсолютно не нуждаюсь в вашей помощи. Просто я пожелал вашего присутствия.
Он оглядел их - одного и другого - и рассеянно улыбнулся:
- Я догадываюсь, что вы несколько удивлены, но мы ведь хозяева своему времени, не так ли?
- Хозяева, да, конечно же! - неохотно признал Дебрей. - Но этот проклятый дождь тем временем размоет мне еще несколько арпанов. (Арпан - старинная французская мера земли)
- А хоть бы и так - что Вы можете против этого поделать? - спросил Давид. - В любом случае, у Вас в Бриаре не так уж много хорошей земли, а?
Он скользнул взглядом по лицу Маллигана и добавил:
- А Вы - ведь этой ночью Вы не пропустите сделку с негро.
"Ублюдок!" - одновременно подумали оба гостя. Но помимо своей воли они почувствовали, что Давид унижал их с оттенком уважения. Деспан привык оскорблять людей именно таким изощренным образом. Сначала он создавал у них иллюзию, что обращается с ними как с равными, а потом внезапно заставлял их ходить по струнке, ставил на место, определенное им сложившейся иерархией знатных и незнатных белых. Когда он проделывал это, голос его приобретал особую мягкость, напоминая мазь, которая усиливает боль вместо того, чтобы ее уменьшить.
- По большому счету, - продолжал Давид, - я пожаловал вам сегодня вечером своего рода привилегию. И вы можете быть уверены, что я обязательно вспомню со временем, с какой живостью вы оба откликнулись на мой зов.
- Разумеется, - прошептал старик. - И все же я сожалею, что не узнал о нем хотя бы немного заранее. Понимаете, я недавно заставил нескольких негров корчевать пни в моей долине, и теперь они обречены провести там всю ночь, если я не вернусь вызволить их оттуда.
- Немного дождя никогда не повредит негру. Все равно они не моются.
- Не скажите, Давид! Я думаю, им не пойдет на пользу, если они останутся на улице в такую погоду. Если хотя бы один из них сдохнет, это обойдется мне дороже, чем весь лес в моей ложбине.
- Если это случится, я дам Вам раба на замену, - сказал Давид. - Что Вы скажете о хорошем добром мулате лет тридцати, способном покрыть нескольких Ваших самок?
- Чтобы наделать мне "слишком белых"? Тьфу! - вскричал Дебрей.
Однако в глазах его засветился интерес. Ему польстило, что Давид вошел в его положение. Удовлетворенно вздохнув, он откинулся на спинку кресла. По соседству с ним Маллиган последовал его примеру и тихо усмехнулся:
- Ах, вот оно что! Теперь я вижу, что Вам нужно, господин Деспан! Нечто вроде красивого квартерона (Квартероны - потомки от браков мулатов и представителей европеоидной расы) ростом футов в шесть, с вот такими широченными плечами! Как только у г-на Деспана появится их несколько для продажи, я сразу же куплю всех.
- Они есть у меня, - сказад Давид. - И, без сомнения, я продам их со дня на день, но сначала их нужно выдрессировать.
- Уступите их мне, и я сразу же займусь этим, - попросил Маллиган.
Было очевидно, что он тоже хотел извлечь выгоду из ночного путешествия. Давид с удовлетворением отметил это. Самодовольная улыбка богатого собственника растянула его губы.
- Как бы то ни было, - сказал он, - я заставил вас прийти сегодня вечером не только затем, чтобы поговорить о неграх.
Он уселся, протянув ноги к камину, и тоже с удовольствием глубоко вздохнул. То нетерпеливое, чуть напористое настроение, которое чувствовалось теперь в обоих гостях, он только что создал собственноручно. Но сейчас еще рано было расслабляться, он должен действовать с прежней осторожностью, заставить их ждать, подогреть их интерес, но не слишком сильно.
Как бы ни складывались обстоятельства, Давид любил окружать себя предосторожностями. И сегодня, учитывая, как важен был для него этот вечер, он не счел их излишними. То, что скоро должно было произойти здесь, окрашивало особым смыслом каждое его слово. Приглашенные - не просто гости, а свидетели, и еще не знают о своей роли. Он выбрал их тщательно, по зрелом размышлении, из-за их постоянных проблем с деньгами, а еще - по крайней мере, он так думал о них - по причине их неспособности устоять перед его мощным магнетизмом и авторитетом, проистекавшим из всех составляющих его власти и богатства.
"Они ни за что не осмелятся попросить меня показать им Марту", - думал он.
Он позвал слуг, и два молодых раба вошли в комнату. Они были тщательно умыты, чтобы достойно служить господам. Старший из них, Ромул, по возрасту лишь ненамного превосходил младшего, Рема. За этим небольшим исключением, они были поразительно похожи: одинаковая форма головы, круглое лицо, уплощенный нос, широкий рот и мясистые губы, одинаковые темно-карие глаза. Оба брата носили одинаковые рубашки из красного полотна и белые брюки из грубой ткани - форменную одежду всей прислуги Деспана.
Пока старший поспешно наполнял бокалы пуншем и подавал их, младший начал расставлять на столе принесенные с кухни блюда.
- Сколько еды! - воскликнул Дебрей, сопровождавший глазами каждое движение слуг. - Но ее хватит по меньшей мере на десятерых!
- А нас всего трое, - сказал Давид.
- Только трое? Ах! Черт возьми! Знал бы я - так разрешил бы жене поехать со мной.
Давид взял бокал пунша, который протягивал ему Ромул.
- Если бы я желал видеть ваших жен, я бы сказал, что приглашаю и их, - заметил он.
Он увидел, как гости снова заколебались между страхом и презрением. Быть может, ему не стоило высказываться так резко.
- Как поживает Амелия? - спросил он у Дебрея, стараясь придать своему голосу оттенок искренней заботы.
- Все еще страдает от своих болей, но это не мешает ей трещать без умолку, - охотно ответил старик. - Когда она узнала, что я еду в Канаан, Вы представить себе не можете, как она напустилась на меня за то, что я не беру ее с собой. Амелия очень жалуется, что Марта молчит и совсем ее забыла. Она склоняется к мысли, что Ваша супруга ею недовольна...
Свет очага отразился в глазах Давида, заставив их по-кошачьи сверкнуть. Он внезапно уверился в том, что Дебрей заговорил о его жене не случайно. Этот человек так непринужденно упомянул о молчании Марты, возможно, имея на то некие причины. Несколько мгновений он не сводил со старика испытующего взгляда - и, словно подтверждая его подозрения, сердце его мощно забилось.
- Что значит, молчит? - спросил он. - Почему недовольна?
- Но... с тех пор, как Марта отправилась в путешествие, от нее никаких вестей вот уже почти четыре месяца, - ответил Дебрей. - Кажется, она так ни разу и не написала Амелии. Она очень этим огорчена, потому что всегда считала Марту своей лучшей подругой.
Давид согласно кивнул, не переставая разглядывать его с чувством невыразимой тревоги. Который раз мысли его обратились к Марте, запертой в комнате на втором этаже. "Нет, нет, она не посмеет нарушить свое слово", - уговаривал он себя. Он хорошо ее знал - вот уже почти десять лет прошло с того дня, как он дал согласие на брак с этим высокомерным южным созданием, как глядел в ее суровые бледно-голубые глаза, удивлялся почти болезненной белизне ее волос и кожи и страдал от ее принципиального характера в сочетании с прямо-таки дьявольской воспитанностью... Он впервые задумался, что у Марты есть подруги, что она, быть может, доверяет им какие-то чисто женские тайны. Он был несколько шокирован этим, слегка напуган. Через три года после их свадьбы, в невыносимо тяжких муках, Марта родила ему дочь Селию. Операция, которую ей затем пришлось перенести, отняла у них возможность иметь детей. Они были возмущены этим приговором, и какое-то время глаза их сияли и лица светились решимостью во что бы то ни стало зачать сына.
Но так продолжалось недолго. Еще три долгих года - и они в конце концов осознали свое положение во всей неприглядной наготе. С тех пор в Марте начала увядать женщина, быстро, неотвратимо, по мере того как Давид все сильнее настаивал на необходимости иметь ребенка мужского пола, будущего наследника Канаана. Скоро в его супруге женственности совсем не осталось, но это его не остановило. День за днем, без передышки, неизбежный долг занимал все его мысли и все сильнее давил на него. И в один прекрасный день он изложил жене свой план. Поставил ее перед выбором между своим предложением и разводом - одно из двух. Несмотря на всю силу Давида, несоизмеримую со слабостью Марты, ему понадобилось еще два года, чтобы навязать ей свой план, вырвать у нее одобрение.
"Нет, она не дерзнет отринуть нашу сделку, у нее недостанет сил пойти на скандал". Заставить ее молчать - думал он - дело простой уверенности в себе, в своем авторитете.
- Марта не писала по той причине, что она никогда не отправлялась в путешествие, - выпалил он.
- Чт... что? - произнес Дебрей.
- Моя жена здесь. Она и не думала покидать Канаан.
В наступившем тупом молчании Рем, раскладывавший вилки, со звоном уронил одну из них.
- Рем, ты хочешь порки? - прорычал Давид, не оборачиваясь на звук.
Ребенок еле мог выдавить из себя испуганное "нет". Обычно он не очень страшился гнева хозяина, который постоянно твердил о тумаках и порках, но осуществлял свои угрозы нечасто. Но сегодняшняя ночь была не такой, как все другие. Ярость непогоды на дворе, мрачное потрескивание поленьев в очаге, а более всего - безмолвие хозяйки, запертой в своей комнате, точно провинившаяся служанка, наводили ужас на юного раба.
- Марта - здесь?.. - начал Дебрей.
Голос его прервался, непонятная новость раздавила его своей неожиданностью. Таким же раздавленным и удивленным выглядел и Маллиган. Но у него уже назревала догадка, пока еще не сформулированная - и он, преодолев неловкость, ухватился за нее, готовый вот-вот ее высказать.
- Это чистая правда, - спокойно продолжил Давид. - Она находится в данный момент в своей комнате... из которой, впрочем, почти не выходит вот уже четыре месяца.
С минуту никто не произносил ни слова. Затем в комнате воцарилось смятение.
- Черт возьми! - вскричал Дебрей.
Он заметался по гостиной, восклицая отяжелевшим от недоумения и гнева голосом:
- Но, Давид, это же немыслимо! Четыре месяца взаперти, не видя никого! Но какого дьявола Марта пошла на это? Почему она заставила всех думать, что путешествует? Если это шутка...
Последние слова он пробормотал в чрезвычайном смятении. То, что о подобных вещах было объявлено так спокойно, выводило его из себя.
- Согласен, - бесцеремонно вмешался Маллиган. - Согласен с Вами, Дебрей! Но если таково желание г-жи Деспан, я не вижу, с какой стороны это должно нас касаться. В конце концов, у нее должны быть на то свои соображения, а?
Он улыбнулся и подмигнул Давиду, пристально разглядывавшему их. Мысль, что он, быть может, пришел таким образом на помощь этому могущественному человеку, весьма польстила ему. Конечно, он не считался с соображениями Марты Деспан. Его больше интересовали соображения Давида. Как всегда в подобных ситуациях, как только он постигал мысль, его ум обретал практичность и непосредственность. Он уже быстро подсчитывал возможную выгоду. Обосноваться в Канаане, поставив крест на его владельце!..
- Я не вижу в этом ничего удивительного, - снова заговорил он. - Каждый поступает так, как ему кажется лучше.
Заметив, что Ромул приближается к нему с новым пуншем, он небрежно притянул мальчика к себе и начал ощупывать. Поднял ногу раба, поставил ее на подлокотник своего кресла и принялся рассматривать пальцы. Он действовал грубовато, привычно, не обращая никакого внимания на реакцию парня. Ему нужно было любой ценой дать Давиду время подумать и уловить направление спора. Отпустив ногу невольника, Маллиган засунул руку ему в штаны.
- Ты кажешься мне каким-то женоподобным, - заметил он. - По крайней мере, ты не кастрат?
Давид встал с кресла как раз тогда, когда ребенок ответил "нет".
- Перестаньте изучать этого мальчишку, - сказал он мягко. - А Вы, Дебрей, дайте мне договорить, прошу Вас. Я попросил вас приехать ко мне сегодня ночью по такой погоде не из простого каприза. На самом деле причина гораздо более серьезна.
Голос его звучал странно: необычайно ясно и четко, а не хрипло и резко, как до сих пор - но был совершенно бесцветным. Давид говорил рассеянно, будто его собственные слова его не касались:
- Моя жена была в положении, и именно эта причина заставила ее уединиться на некоторое время.
- "Была"? - прошептал Маллиган.
- Да, ибо сейчас она на сносях. По всей вероятности, ребенок должен родиться нынче ночью.
- И... именно поэтому Вы распорядились...
- ... послать за вами? Да. Разве вы мне не друзья?
Странно было слышать это уточнение, дальнейшие объяснения были излишни. В наступившей короткой паузе Дебрей достал из кармана сюртука платок и вытер побагровевшее лицо. Он осознал со всей ответственностью, как серьезно то, что он только что узнал.
- В положении? - повторил он. - Вы... Вы уверены?
- Естественно, - ответил Давид.
- Но это же невозможно!
- Почему же, скажите на милость?
- Марта чуть не умерла, когда родилась Селия!
- Вы забываете, что прошло пять лет.
- Но, Давид... разве врачи не признали тогда, что она больше никогда не сможет иметь детей?
- Придется поверить в то, что доктора ошибались, - тихо сказал Давид. - Истина в том, что Марта подарит мне сына. И не позднее, чем нынче ночью.
- Сына? - вскричал старик. - Именем Неба, Давид, как Вы можете утверждать это с такой уверенностью?
- Лукреция убедила меня в этом, - ответил Деспан. - Эта негритянка - единственная, кто занимается Мартой с самого начала. Она еще никогда не допустила ни малейшей ошибки.
Произнося это, он не спеша оглядывал гостей, снисходительно, как непонятливых детей. Дебрей растерялся и не знал уже больше, как себя вести. Новость не укладывалась у него в голове, он был совершенно ошеломлен и важностью услышанного, и тем спокойствием, с которым Давид все это им сообщил. Что же до Маллигана - тот ждал продолжения. Пока ему было достаточно, что он заставил Давида считаться с собой, показав себя достойным его почтительного внимания.
- Ага!.. - произнес он. - Вот оно что!
Он заколебался, покосившись на умолкшего старика, затем продолжил:
- Вот вам и ответственность за жизнь супруги, с этой Лукрецией! Особенно если она и до сих пор одна пользует г-жу Деспан.
Это замечание дошло до Дебрея, накрыв его, словно тенью.
- Да нет же! - буркнул он. - Конечно же, доктор должен быть уже у ее изголовья!.. - и внезапно замолчал, барабаня по подлокотнику кресла.
- Не правда ли, Давид, доктор пришел? - переспросил он.
- Нет, - ответил Деспан. - Марта совершенно не нуждается в шарлатанах. Она гораздо больше доверяет Лукреции. И потом, какого черта, рожать - это нормально для женщины, разве нет?
"Это нормально"! После того как Марта чуть жизни не лишилась! После того как все врачи единогласно объявили ее бесплодной! Решительно, дело принимало совершенно непостижимый для Дебрея оборот.
- Но, Давид! - взорвался он, отпрянув от возмущения и вжимаясь плечами в спинку кресла. - Это... по меньшей мере безрассудно! Вы... Вы не имеете права так рисковать жизнью своей жены!
Происходившее внезапно осточертело Давиду. Будь он проклят, если позволит этим двоим и дальше выдвигать перед ним свои аргументы!
- Замолчите, - ледяным тоном отрезал он. - В конце концов, это касается только меня.
Он поступил отвратительно! Оскорбительно прозвучали его слова! Но он был вынужден пойти на это, чтобы сохранить хоть какое-то правдоподобие. Не прикажи он сейчас как следует - и разговоры, сомнения, кривотолки продолжались бы всю ночь, и даже после рождения ребенка, дни за днями. Тревога вспыхнула в нем от этой мысли. Он, быть может, просто навязывал супруге грязную, низкую сделку во имя "чести семьи", "кровной гордости". Сколько еще вопросов, сколько подобных недоверчивых восклицаний предстоит ему вынести?
Но взгляд его упал на двух юных рабов, уставившихся на него из глубины комнаты, и он вспомнил о той роли, которую добровольно взял на себя. Он еле заметно улыбнулся сам себе и снова пристально взглянул на приглашенных.
- Давайте-ка оставим перебранку? - произнес он, смягчаясь. - Факт есть факт, и незачем больше его обсуждать. Подойдите же, прошу вас! Садитесь за мой стол.
Внезапно он оглянулся на дверь, будто заслышав шум в вестибюле, и позвал:
- Цезарь!
Вошедший негр был существом поистине гигантским и таким нервным, что с трудом контролировал свои движения. Он застыл, дрожа, перед хозяином, и созерцал его, исполненный почтительного внимания.
- Все идет хорошо, Цезарь? - шепнул Давид.
- Да, г'сподин, все! - ответил раб.
Маллиган и Дебрей рассматривали его с неподдельным интересом. Красновато-коричневая кожа невольника натягивалась, едва не лопаясь, на перекатывавшихся под ней мускулах. Круглые глубокие ноздри его трепетали, крупные зубы белели меж приоткрытых мясистых губ. Массивная квадратная челюсть его была безупречна. Его лицо могло бы внушать ужас, не будь на нем сияющих глаз, исполненных здравого смысла и невинной кротости.
Взор их надолго задержался на Давиде - достаточно долго, чтобы Маллиган успел отметить, нисколько не удивившись, нечто вроде тайного сговора между хозяином и рабом.
- Красивое животное! - восхитился он. - Лет тридцати, должно быть?
- Не совсем, - сказал Давид.
- Выглядит он, однако, как раз на этот возраст. Зубы, кожа, все прочее... Естественно, квартерон.
- Около того.
С тех пор, как его посетила мысль и укрепилась до размеров догадки, Маллиган ощущал во всем теле истому, необычайную расслабленность. Однако в данный момент он счел подобающим ограничиться ролью простого торговца.
- О! Знаете, господин Деспан, я никогда сильно не ошибаюсь в негро, - медленно произнес он. - У этого самка должна быть мулаткой. А отец белым.
Несколько секунд Давид разглядывал его, не произнося ни слова.
- К чему это Вы клоните? - наконец, спросил он.
Маллиган заколебался. Нечто во взгляде его собеседника предостерегло его, что он рискует зайти слишком далеко, если ответит на вопрос честно. Поэтому он поспешил выкрутиться, пожав плечами и буркнув что-то неразборчивое. Улыбнувшись, Давид отвернулся от него.
- К столу! - пригласил он. - Располагайтесь поудобнее!
Ароматный дымок от блюд, которые только что расставил на столе Рем, не замедлил пробудить аппетит гостей. Сначала им подали огромный окорок, толстые ломти которого плавали в пряном соусе. За ним последовала птица, вымоченная в лимонном соке и зажаренная в печи. Под конец принесли громадное блюдо овощей, посыпанных шкварками.
Вооружившись оловянными котелками и безостановочно перемещаясь вокруг стола, дети наполняли бокалы золотистыми и темными винами. К концу трапезы они умчались на кухню и вернулись с кипящим кофе, который немедленно разлили в широкие, расписанные цветами чашки.
Хотя огромное количество уже поглощенного алкоголя намного превосходило объем, который способны вместить нормальные желудки, мужчины не отказались и от французского коньяка Давида. Старому Дебрею теперь уже почти не казалось странным будущее рождение сына Давида. И когда тот объявил ему, что после долгих раздумий выбрал именно его на роль крестного, эта честь показалась Жюлиусу столь велика, что глаза его увлажнились и он задрожал. Отныне он был обязан Давиду по гроб жизни и готов был пойти ради него на любые уступки.
Мысли же Маллигана по поводу этого странного вечера текли в гораздо более прагматичном русле. Его сразу же заинтересовало, почему вдруг Давид вздумал его пригласить. Здесь было не в обычае, чтобы знатные белые сажали с собой за стол простого торговца неграми. Маллиган пока еще не был тем могущественным дельцом, каким намеревался стать. Он мог предположить, что его примут на веранде или в конюшне - отнюдь не в столовой. Впрочем, и такое могло бы иметь место - но у хозяина, запутавшегося в долгах, а вовсе не у Деспана. Если взглянуть на сложившиеся обстоятельства беспристрастно - получалось, что Давиду было необходимо его присутствие в гостиной, что он, как и Жюлиус, был выбран специально, из соображений уверенности, что его можно заставить поверить чему угодно, а при необходимости - подкупить, как уже был подкуплен Дебрей. Но, с другой стороны, Давид ступал по чужой территории: в подобного рода махинациях один лишь Маллиган чувствовал себя вольготно. Он хорошо знал - и держал свое знание при себе - что Деспан выбрал их с умыслом.
Во главе стола Давид маленькими глотками прихлебывал кофе, время от времени ставя чашку и в задумчивости потирая руки. Он был доволен, что сидит тут, слушает треск поленьев в камине, созерцает лица своих гостей, раскрасневшиеся от вина и хорошей пищи. Он абсолютно уверился в благополучном исходе вечера и с нескрываемым наслаждением наблюдал, в очередной раз, как большая ложь становится истиной. Люди средних слоев редко осмеливаются предположить, что власть предержащие подвержены тем же грязным побуждениям, на поводу которых так часто идут они сами. И даже если кто-то из этих двоих невероятным образом додумается до каких-нибудь сомнений, он просто-напросто не сможет устоять перед мыслью, что будет вознагражден за свое молчание. "С завтрашнего дня новость разнесется по острову, и никто не сможет ничего возразить", - подумал Деспан.
Он окинул взглядом силуэт Маллигана, не обманываясь туповатым бесстрастным выражением его лица. Его всегда раздражало существование предела, дальше которого этот человек никому не позволял проникать в себя. Отерев струйку пота со своего безупречно подстриженного виска, Давид наклонился к Маллигану и указал ему на прислуживавших детей.
- Купите ли Вы одного из этих парней? - вполголоса спросил он.
- Ответ будет зависеть от цены, - отозвался Маллиган, тут же приняв деловой вид.
- Я вынужден их разлучить, - продолжил Давид.
- Отчего же, господин Деспан?
- Тот, что постарше, все время щупает младшего.
Маллиган кивнул, некоторое время следил глазами за Ромулом, затем вновь посмотрел на Давида, в ожидании решения постукивавшего по столешнице рядом со своей тарелкой.
- Единственным способом прекратить это будет дать ему девочку, - заметил он.
- Я как раз подумывал продать его в паре с маленькой самкой, - ответил Давид.
Атмосфера вокруг них начала сгущаться - и в тишине, наступившей вслед за словами Деспана, внезапно раздался хохот Ромула. Он не упустил ни слова из спора двух белых и позволил себе большую дерзость, ибо никогда раньше ему и в голову не приходило так откровенно выражать какое-либо чувство в присутствии хозяина. Но его переполняла гордость от мысли, что эти господа признавали его способным покрыть самку. Он вовсе не огорчился, услышав, что речь идет о его продаже. Изначально он знал, что он - всего лишь товар, предназначенный к смене хозяев.
Цезарь, уже вернувшийся в комнату, тут же подошел и влепил Ромулу затрещину.
- Поосторожнее, негро! - проворчал он. - Возвращайся на кухню сейчас же, раз закончил прислуживать. И не вздумай вмешиваться в дела белых, если не хочешь, чтобы тебе ободрали задницу!
Все мальчишки в Канаане боялись Цезаря, пользовавшегося благосклонностью хозяев. Ромул тут же поспешил подчиниться. Брат побежал за ним. Рот его так широко раскрылся от ужаса, что он не мог произнести ни звука.
Маллиган выждал еще несколько минут. Слова Давида пробудили в нем профессиональный интерес. Несмотря на ожидание, которое он чувствовал в этом человеке, и на свое собственное нежелание соглашаться слишком быстро, он не мог рисковать упустить это дело. И не удержался от вопроса:
- Сколько Вы хотите за этого мальчишку и его самку?
- А по-Вашему, - вопросом на вопрос ответил Давид, - по-Вашему, коль скоро Вы почти никогда не ошибаетесь, сколько может стоить такая пара?
Он пристально посмотрел на Маллигана, уверенный в гипнотизирующем действии своего взгляда.
- Вы не отвечаете?.. Итак, сейчас я сам Вам скажу: такая молодая, здоровая и многообещающая пара, как эта, стоит по меньшей мере тысячу ливров.
- Верно, господин Деспан, - согласился Маллиган, - поскольку, разумеется, девочка будет невинна.
- И без малейшего недостатка.
- Хорошо, - кивнул Маллиган. - Но мне-то, а? За сколько Вы МНЕ их уступите?
Произнося это, он ощутил еле уловимую дрожь в челюстях. Давид, чувствуя себя хозяином положения, откинулся на спинку стула.
- Вы - мой друг, - сказал он. - Сегодня вечером Вы доказали мне, что я могу рассчитывать на Вас. Конечно, дружба дружбой, а служба службой - но, думаю, я не должен об этом забывать, а?
Пронзительным и оттого довольно неприятным голосом, выдававшим его раздражение, Маллиган заметил:
- Это любезно с Вашей стороны, господин... Ну, так какую же цену Вы мне назовете?
- Что Вы скажете... о пятистах?
Маллиган глотнул коньяку, сквозь край бокала прощупывая Давида взглядом. Предложенная цена была необычайно низка. На этой сделке можно было выиграть по меньшей мере тысячу ливров. И, по всей вероятности, это выгодное предложение будет не последним.
- Вы не могли бы скостить еще немного? - продолжил торговаться он. - Пятьсот ливров - все же дороговато для друга.
- Нет, - ответил Давид. - Это более чем стоящая сделка. Вы должны сознавать, что я не жду никакой выгоды от этой продажи.
Он прервался, заметив на лице Маллигана признаки скорой капитуляции... и внезапно согласился:
- Пойдет за четыреста. Но только ради Вас.
- Сделка заключена, спасибо, господин Деспан, - выдохнул Маллиган.
И тут же, мучимый неизъяснимой горечью, отвел глаза. "Сделка заключена, спасибо, господин", - это же инстинктивная реакция торговца неграми! Несколько мгновений он тяготился впечатлением, будто Деспан знает его лучше, чем он - сам себя. На него нахлынуло запоздалое сожаление, что он не смог отказаться от этого подарка.
Давид бросил салфетку на стол и встал. Дебрей слишком много съел и выпил, и с превеликим трудом смог последовать его примеру. Нетвердым шагом он направился к креслам перед камином.
- Дда, ксстати, Давид, Вы пподумали об имени для ммоего ккрестника? - заплетающимся языком произнес он, неуклюже отряхивая крошки пищи с отворотов сюртука.
Даже густые винные пары и дальнозоркость не помешали ему прочитать на лице Давида легкое удивление, и он поспешил добавить:
- О, да! Ккак-никак, имя - этто важно!.. - но сам усомнился в том, что говорил.
Бог весть почему, он припомнил вдруг до мельчайших деталей торг, свидетелем которого невольно стал, и все взаимные уловки Деспана и Маллигана. Он содрогнулся. Радость быть выбранным крестным отцом ребенка меркла перед тишиной этой комнаты и отстраненным спокойствием ее хозяина. Он подспудно чувствовал, что Давид пытается решить какую-то свою проблему, по сравнению с которой он, Жюлиус, не ставится ни во что.
- Почему бы не Жоаль? - изрек Давид.
- Жоаль? О! Но ведь так звали моего отца! - вновь растрогавшись, произнес старик.
- О, да, Вашего отца! - смеясь, подхватил Давид. - Этого старого разбойника, именовавшего себя маркизом, а на самом деле выскочившего прямехонько с галер Марселя, с клеймом палача на лопатке!
Повисла пауза. Сердце пожилого человека забилось с болезненным надрывом.
- Давид,.. - начал он.
- Что, что? - прервал его тот. - Вы недовольны знаком моего внимания?
- Доволен, Давид. Да, очень! Спасибо!
Выдавив из себя слова благодарности, Жюлиус еще несколько секунд не мог побороть оцепенение - затем, видя, как смеются оба его спутника, поступил единственно возможным образом: тоже засмеялся.
- Вот так-то лучше! - сказал Давид. - Выпьем же за моего сына Жоаля!