Глава III. Легенда о власти

**** Долгострой ****

====================

Деревянная повозка скрипит и лениво тащится по пыльной дороге. Запряженные в нее ослы, изнемогая под тяжелым грузом, не хотят двигаться дальше и с тоской поглядывают по сторонам – на жухлую траву, пробивающуюся между скал.

- Но-о-о! - покрикивает на ослов возница. - Аид вас забери в Тартар!

Скучно и утомительно ехать в гору. Далеко еще. Олимп виден за холмом, но это лишь обман зрения: преодолеешь ближайший холм – впереди появится еще один, а потом еще...

- Что везешь, Харлампий, на этот раз? - спрашивает встречный козопас.

- Да все то же... - отвечает хозяин повозки.

- Ну, а жизнь как?

- Да все так же.

Уже который год он проезжает мимо этого пастуха, и каждый раз между ними происходит точно такой же диалог. Харлампий ежедневно возит на гору Олимп мраморные плиты, которые сам добывает в каменоломнях. Это его крест, его клятва богам и пожизненный долг - он строит Храм Зевса вот уже тридцать лет, строит сам, без чьей бы то ни было помощи, с редкостным упорством и фанатизмом.

Ни одна живая душа, кроме него, больше не верит в Зевса: у всех на груди медная рыбка, как знак новой веры. Веры в единого Бога и Сына Его Христа. Только Харлампий продолжает верить в Громовержца и отдает ему последнюю дань.

- Харлампий! - ворчит каждое утро жена. - Брось эту затею - никому уже не нужен твой подвиг, боги мертвы.

- Нет, Офелия! - твердо и упрямо возражает он. - Не помог нам новый бог в нашем горе, только Зевс и Гера откликнулись на наши мольбы. Я не отступлюсь, как ни проси!

Он хорошо помнит, что случилось тридцать лет назад. Помнит, как на него снизошло божественное знамение. Помнит - и все эти годы его бог разговаривает с ним! Кто сказал, что боги мертвы?.. Они пребывают вовек, несмотря на забвение неблагодарного человечества, увлеченного новым мессией. Люди даже не подозревают, какую опасность навлекла на них их короткая память! Божественные силы не прощают легкомыслия и предательства.

Вечерами, возвращаясь домой, Харлампий позволяет себе лишь несколько часов отдыха от непосильного труда. Потом он встает, идет в свою мастерскую и принимается вырезать в камне повесть для потомков - все, что нашептал ему тихий голос, много лет звучащий в голове.

"О, неизвестный друг мой", - гласят каменные скрижали, - "ты прочтешь мою повесть - и узнаешь правду о том, что ждет тебя в будущем. Тебя - и все человечество! Это не мои слова, это слова самого Зевса - величайшего из богов Вселенной. Я - лишь проводник его воли и власти над миром. Он водит моей рукой, направляет мой резец во славу своего божественного величия. Придет время, когда человечество вновь обратит свои взоры на сияние, исходящее от него, и падет на колени, прося пощады. Но нет прощения предательству и глупости, и миг прозрения станет последним мгновением жизни. Приди же и поклонись его величию сегодня! Моли об искуплении грехов своих предков, и ты будешь спасен..."

**** История любви ****

========================

Перед самым рассветом возвращается Харлампий в супружескую постель. Весь дом спит - Офелия легонько хмурится во сне; в сладких предутренних грезах, наверное, видят славные бои и прелестных девушек сыновья-близнецы Алкмен и Альсим. Как бы ни была велика усталость, Харлампий не ложится спать, не взглянув на своих мальчиков. Они уже взрослые и скоро покинут родительский дом. Когда-то и он был так же молод и полон надежд... А Офелия была такой красавицей...

Осторожно, чтобы не разбудить жену, Харлампий опустился на ложе, смежил усталые веки, и память на крыльях сна помчала его в прошлое.

Эх, молодость!.. И небо, как говорится, было голубее, и солнце теплее, и вода мокрее - а уж девушки... Девушки тогда казались стократ прекрасней. Каждая хороша по-своему, и так трудно выбрать!

Больше часа расхаживал Харлампий по рынку рабов, но никак не мог присмотреть себе наложницу. Он хотел всех женщин - и никого конкретно. То ему казалось, что он мог бы скупить весь базар, то хотелось поскорей уйти. Собственно, покупка невольницы была не его прихотью, а советом отца. Тот заметил, что в сыне уже проснулся мужчина - и, поскольку сам брезгливо относился к лупанариям, то счел, что и Харлампию там нечего делать. Лучше приобрести рабыню - чистенькую, домашнюю...

Но, видимо, в тот день боги не благоволили покупке. Харлампий, не в силах больше выносить странное ощущение, смесь возбуждения тела и пресыщенности глаз, повернул к дому. У самого выхода с рынка он чуть не налетел на очередного торговца, но вовремя остановился.

- Смотреть надо, куда идете! - вырвалось у того... но, разглядев богатые одежды юноши, торговец сменил тон:

- Прошу извинить... Я сам виноват, расселся на дороге. Вы кого себе ищете: работника, слугу, наложницу?

- Наложницу, - устало выдохнул Харлампий. - Но тебе будет не угодить мне: я весь рынок только что обошел без толку.

- Э, нет, не судите заранее, молодой человек! У меня есть редкая жемчужина, специально для Вас.

- Ну, показывай, - согласился Харлампий.

Взглянув на предложенную девушку, он сплюнул:

- И это - жемчужина?!

Рабыня в легкой, неопределенного цвета тунике стояла у стены, привалившись спиной, как будто ее плохо держали ноги. Ноги, надо заметить, были длинными и стройными, но их портили следы плохо заживших ссадин. Руки были, так же, как и ноги, совершенны по очертаниям, но покрыты израненной кожей. Коротко остриженные светлые, необычайно густые волосы открывали маленькие изящные уши. Нежное лицо идеальной треугольной формы осунулось, губы, повторявшие очертания "лука Амура" - потрескались. Глаза невольницы были закрыты, под ними залегли глубокие синие тени - составлявшие правильные круги с высокими, вразлет, бровями.

- Какие кошки драли твое "сокровище"? - насмешливо бросил Харлампий и отвернулся, собираясь уйти.

- О, подождите, молодой человек! Взгляните на нее еще раз! Раковина, в которой скрывается жемчуг, может быть щербатой и некрасивой - но тем ценнее сама жемчужина.

Харлампий, досадливо морщась, снова повернулся к рабыне, и торговец резким движением сорвал с нее единственную одежду. Ни жестом, ни звуком она не выразила протеста против столь грубого обнажения. Ее изможденное лицо осталось неподвижным, словно восковое.

Харлампий поймал себя на том, что залюбовался. Сложению девушки позавидовал бы любой спортсмен: ни унции лишнего жира, только кожа и мышцы. Но при этом ее фигура не была мужеподобной: осиная талия переходила в крутые бедра благородным изгибом дорогой амфоры. Наблюдательный глаз, впрочем, заметил бы, что красота рабыни была скорее женской, нежели девичьей: кожа ее большой высокой груди была туго натянута и просвечивала синеватыми жилками, а низ живота выступал легкой округлостью - "лоном жизни", как говорили поэты.

Почувствовав заинтересованность покупателя, торговец приказал невольнице открыть глаза. Веки, опушенные густыми ресницами, затрепетали и медленно приподнялись. И в тот самый момент, когда крупные миндалевидные глаза совсем открылись, сердце Харлампия сбилось с ритма. Он понял, что обязательно купит эту рабыню, хотя чувствовал, что история ее появления на этом рынке в лучшем случае темная. Глаза красавицы, неправдоподобно, аквамариново-зеленые, были загадочны, как само море: глубокая грусть и смертельная усталость мешались в них с неистребимой надеждой, выражение покорности непостижимым образом уживалось с отблеском бунтарского пламени, из последних сил тлевшего в самых глубинах ее души.

- Как ее зовут? - непослушными губами выговорил юноша.

- Эвмена, - был ответ.

Не торгуясь, Харлампий приобрел невольницу, тут же купил ей новую тунику и повел за собой, не обратив внимания, что продавец, рассыпаясь в благодарностях, как-то уж слишком проворно исчез в толпе.

- Эка!.. - крякнул отец Харлампия, увидев Эвмену. - Не мог подороже да получше выбрать?! Впрочем, в ней что-то есть... Ладно. Пусть ее приведут в порядок, тогда посмотрим.

Вечером, когда новую рабыню привели в спальню Харлампия, он всплеснул руками в восхищении. Горячая ванна, целебные мази, вкусная еда и доброе вино преобразили девушку.

- Да ты и в самом деле жемчужина, Эвмена! - воскликнул Харлампий. - Если бы я не сам сегодня утром купил тебя, я бы решил, что сама Афродита посетила мое скромное жилище!..

С этими словами он протянул руку, намереваясь обнять Эвмену за талию и привлечь к себе - но осекся и застыл, словно натолкнувшись на невидимую преграду. Глаза невольницы полыхнули такой ненавистью, что взгляд ее, казалось, был способен прожечь Харлампия насквозь. Отдых и лечение придали ей не только физических, но и душевных сил. Юноша поразился той власти, которую с первой минуты обрела над ним эта женщина. Он был вправе ударить ее за дерзкий, непозволительно гневный взгляд, мог, не церемонясь, схватить ее, силой овладеть ею - но чувствовал, что не сделает этого.

- Что ты... что ты... - смущенно забормотал он, краснея. - Не бойся... если я тебе противен - я тебя не трону. Дай только наглядеться на тебя!

Эвмена прикрыла глаза и по-прежнему молчала.

- А отец ведь спросит, как ты понравилась мне, - задумался Харлампий. - А, вот что! Я ничего ему не скажу. Что бы он там ни говорил о лупанариях, а друзья давно присоветовали мне одно сладенькое местечко! Завтра же туда отправлюсь. Так что ты можешь не опасаться меня. Я распоряжусь, чтобы тебе более-менее сносно жилось, а время от времени ты будешь приходить ко мне, так, для вида.

Пока он говорил, горечь во взоре Эвмены сменялась сначала удивлением, потом недоверием и, наконец, благодарностью. Купаясь в лучах ее теплого взгляда, Харлампий ощутил себя на седьмом небе.

Все вышло, как он и сказал. Отец нашел, что наложница пришлась вполне ко двору, заметив, что сон отпрыска сделался спокойным и нездоровый блеск исчез из его глаз. Харлампий регулярно навещал отдаленный малоизвестный лупанарий с компанией верных друзей, умеющих хранить тайны. Эвмена постепенно оттаивала и уже без тени страха садилась рядом с Харлампием во время их обязательных свиданий. Выяснилось, что она неплохо танцует и красиво поет. Но за исключением песен и коротких однозначных ответов на вопросы хозяев, она не произносила ничего. Если Харлампий вопросов не задавал, Эвмена так и молчала весь вечер, будто лишенная дара речи.

Прошло некоторое время - и, к огорчению родителей, Харлампий снова потерял покой. Он немало удивил своих друзей, заявив в один прекрасный день, что его больше не привлекает лупанарий. Вечера с Эвменой стали все чаще проходить в напряженном, неловком молчании, прерываемом лишь то его, то ее горькими вздохами. А было все просто: восхищение красотой девушки перешло в нечто большее, шаловливый сын Афродиты Эрот поразил Харлампия стрелой в самое сердце, и он не знал, что ему делать со своей любовью – любовью свободного человека к рабыне.

- Ах, Эвмена, если бы ты была свободна! - в отчаянии воскликнул он однажды.

Эвмена еле заметно вздрогнула. Низким и глубоким, каким-то чужим голосом она произнесла:

- Харлампий... Я рождена свободной.

- Что!? - он подскочил к ней, вцепился в запястья и встряхнул:

- Что ты сказала??

Все такая же безучастная внешне, Эвмена чуть наклонила голову, пряча единственную слезинку, выкатившуюся из-под опущенных век:

- Мне нельзя плакать. Я спартанка.

- Спартанка? О, боги!

Теперь Харлампию было понятно все: и прекрасное, достойное лучших скульпторов телосложение Эвмены, и ее сдержанное молчание, и цвет ее волос и глаз.

- Но что же с тобой случилось? Как ты стала рабыней?

- Боги покарали меня за непокорность.

Чуть не плача от жалости, слушал Харлампий рассказ возлюбленной о превратностях ее судьбы. Все в ее жизни поначалу шло гладко - успешное обучение, раннее выгодное замужество, скорое ожидание первенца, легкие роды. Но ребенок родился с "заячьей губой" - расщелиной между ноздрями и ртом - и, по законам Спарты, его должны были сбросить со скалы.

- Я не позволила этого сделать! - знакомым гневным огнем вспыхнули глаза Эвмены. Харлампий опасливо отодвинулся, а она, не обращая внимания на его испуг, продолжила рассказ.

Не зная сама, да и не задумываясь, откуда силы взялись, она выхватила ребенка из рук повитухи и пустилась бежать. А в быстроте бега ей не было равных!.. Да что толку... Сколько могла, она скрывалась в горах, ни на что не надеясь, не осмеливаясь попросить ничьей помощи. Однажды она сорвалась со склона и покатилась вниз. Чудом оставшись жива, она оказалась на морском берегу - именно там и тогда, когда к берегу подходил невольничий корабль... Одна из рабынь погибла в дороге, не вынеся тягот пути, и торговец решил восполнить убытки Эвменой.

- А где твой ребенок? - спросил Харлампий.

Она снова прикрыла глаза и заговорила медленно, через силу:

- Моя бедная крошка... я не сумела сохранить ей жизнь. Эта глубокая трещина у нее на лице... Я всегда кормила очень осторожно. Но однажды... она дернулась как-то неловко и... захлебнулась моим молоком... - голос Эвмены прервался.

Харлампий осторожно положил ей руку на плечо:

- Не горюй, любимая... Может, и к лучшему, что боги забрали ее. Кто захотел бы жениться на девушке с таким недостатком?

Эвмена оттолкнула его с неожиданной силой, так, что он опрокинулся назад, и вскочила с криком:

- Не смей так говорить!!!

Но тут же, как подкошенная, она рухнула на подушки и разрыдалась. Все долго сдерживаемые эмоции вырвались наружу. Горечь утраты, страх перед новой жизнью, усталость и боль уходили с этими слезами. Нежно гладя ее по голове, по вздрагивающим плечам, Харлампий говорил быстро, взахлеб, лишь бы не слышать ее плача:

- Все будет хорошо... Я поговорю с родителями... мы что-нибудь придумаем - ты будешь снова свободной! Обещаю тебе! Обещаю, слышишь?

Разговор с родителями был нелегким. Отец поначалу и слышать ничего не хотел. Но любовь к сыну и, что греха таить, обаяние юной рабыни заставили его изменить решение. Семья была достаточно богатой, чтобы иметь определенный вес в обществе, и в то же время не настолько знатной, чтобы Харлампий не мог позволить себе жениться на девушке более низкого происхождения. Потребовались обильные жертвоприношения богам и щедрые подарки людям; но в конце концов светловолосая спартанка и бывшая невольница Эвмена превратилась в огненно-рыжую Офелию, свободную гражданку Афин, и законной женой вошла в дом Харлампия.

Люди довольно часто допускают вольное обращение с ими же самими придуманным законом и сделки с совестью - боги же подобного себе не позволяют и не прощают людям. Семья Харлампия была счастливой - но только первые годы. Брак оказался бесплодным. Каждый раз Харлампий и Офелия надеялись, что вот-вот, наконец, дом их наполнится детским смехом и топотом маленьких ножек - и каждый раз их постигало разочарование. Ни усилия лекарей, ни советы знающих женщин, ни храмовые жертвоприношения не помогали. Год от года надежда становилась все слабее, а разочарование все горше. Но ни муж, ни жена не роптали: она переносила божью кару стоически, как и подобало спартанке, а он был слишком глубоко верующим, чтобы сетовать на волю богов.

**** Молитва ****

=================

Как-то утром, проснувшись раньше жены, Харлампий лежал и любовался ею. Она спала на боку, спиной к нему. Скоро ей снова понадобится покупать хну: у корней волос уже начал проявляться их натуральный золотистый цвет. А это что?.. Светлая прядь, но совсем другого оттенка… Седина! Так рано!! Харлампий застонал, уткнувшись лицом в подушку.

Весь день он был задумчив и грустен, словно решался на что-то и не мог решиться - а вечером, крепче обычного поцеловав жену, пустился в путь.

Харлампий пришел на Олимп пешком, босой, невзирая на близость ночи и надвигавшуюся грозу. Даже лучше, что ночь будет ненастной - боги должны видеть, что непогода ему не помеха, так он страдает и спешит рассказать о своем горе. Бесчисленное множество раз он оступался и падал, в кровь обдирая локти и ладони. Ноги его тоже покрылись ранами от острых камней и шипов терновника, обильный пот пропитал одежду и ручьями струился по искаженному лицу. Он шел, не выбирая удобной дороги, стараясь физическими страданиями заглушить душевную боль. Это его последний отчаянный шаг - обращение к богам за помощью. Никто из смертных не может беспокоить богов своими ничтожными нуждами - не божеское дело помогать земнородным, и вместо помощи велик был риск получить от разгневанного Зевса наказание еще более тяжкое, чем беда, ставшая причиной просьбы.

- Великий... - шептал Харлампий, стоя на коленях у высокого дерева, - только ты можешь помочь в моем несчастье! Никогда не смел я тревожить тебя своими мольбами, только единственный раз обращаю к тебе мой взор. Помоги мне и моей жене! Нет у нас детей, и не знаю, кто виновен в том - она или я. Подари нам плодовитость...

Так говорил он, а всполохи молний становились все ярче, и все слышнее - гулкие раскаты грома. Приближалась гроза редкостной силы. Уже половину небосвода съела черная туча. Жутко было смотреть на небо, одна половина которого, все еще синевато-серая, зажглась первыми звездами, другая же - зияла антрацитно-черной пустотой. Зевс разгневан самоволием смертного? Как посмел этот выскочка нарушить установленный природой порядок вещей, дерзнул обратиться к самому могущественному из богов Вселенной?! Ослепленный вспышками молний, человек в ужасе вжал голову в плечи, но никуда не спрятался, упрямо оставаясь один на один со стихией. Он поклялся, что никуда не уйдет и примет от Громовержца все - милость ли, разящую ли стрелу. Толстые, изломанные, похожие на гигантских гусениц, молнии со зловещим треском раскалывали небо. Каждый сполох озарял лицо Харлампия - это Зевс захотел получше разглядеть храбреца, посягнувшего на его ночной покой!

- О Великий! - не слыша собственного голоса, взывал несчастный. - Ты знаешь, что я не просто так обращаюсь к тебе - я верю в тебя и твою власть, начавшуюся задолго до начала времен. Отплачу тебе всей своей жизнью!!

За спиной молящегося раздался громкий шелест, как будто по земле проволокли пучок металлических полос. Харлампий резко обернулся и увидел огненный шар, висевший в метре над землей. Шелест перерос в гул, ярчайший свет обратил ночь в день. Гул и рокот сложились в слова. "Я П-Р-И-Ш-Е-Л З-А Т-В-О-Е-Й Ж-И-З-Н-Ь-Ю", - прогремел голос бога.

- Великий!.. – только и смог выговорить Харлампий.

Встреча человека с богом. Человек жаждал исцеления, надеялся и мечтал опереться на твердую руку божественной помощи. Бог услышал его мольбы и пришел. Чего ждать от этой встречи? Смертный и бессмертный: разные порядки могущества. Один может все, другой - ничего. Человек рискнул обещать и предлагать богу свою посильную помощь. Но чем он может помочь? Бог вправе подарить жизнь или отнять ее у смертного. Ему все под силу.

Шар медленно поплыл к Харлампию, тот в мольбе протянул к нему руки. Сияние, исходившее от шара, холодными электрическими импульсами пронзало ладони. Бог заговорил - каждое его слово человек не улавливал ушами, а слышал прямо внутри своей головы: "Дарую тебе счастье деторождения, а взамен посылаю кару: ты будешь слышать мой голос всю твою жизнь. От того, как ты распорядишься этой способностью, будет зависеть твоя дальнейшая судьба".

Долго стонавшее небо, наконец, разрыдалось - брызнули первые капли дождя, и едва они достигли шара, как он лопнул, резанув глаза нестерпимой вспышкой лилового огня. Взрыв отбросил Харлампия далеко в сторону, факелом вспыхнуло дерево, под которым он молился - и ливень, сильнее которого он никогда не видел, обрушился на многострадальную землю.

**** Исполнение обетов ****

===========================

- Благодарю тебя, Великий! У меня родились сыновья!

Церемония встречи новорожденных - самый лучший праздник, а для Харлампия и Офелии это - гораздо больше, чем семейное торжество. Зевс подарил им плодовитость, и как!! Двойня - редчайший дар богов. И оба мальчики! Дети уродились в Офелию: светловолосые и зеленоглазые. В стороне от шумного празднества взрослых, под неусыпной заботой рабынь, они сладко спали рядышком, жмурясь на солнце. От его лучей, проникавших даже сквозь сомкнутые веки, на маленьких личиках как будто играли улыбки. Дом молодых родителей сверху донизу был украшен цветами, наполнен музыкой и веселым гулом голосов. Отец Харлампия ликовал не меньше сына: ему подарили внуков! Попивая Амброзию - сладкое тягучее вино, он благодарил богов:

- Хвала матери нашей Гее за плодородие сына моего, хвала Аполлону за красоту моих внуков, хвала Афине...

- Отец, отец, - поспешил прервать Харлампий, видя, что старика уже понесло, - только Зевсу хвала и супруге его Гере, это они послали нам детей!

- Откуда тебе знать?

- Я просил...

Харлампий чувствовал, что настал лучший в его жизни день. Таких дней у человека бывает мало - когда он получает продолжение рода своего. Эти мальчики вырастут и дадут жизнь другим мальчикам или девочкам. Непрерывность человеческого рода - вот смысл жизни! Как все просто... Ни накопление знаний, ни богатство, ни здоровье - все ничто в сравнении с даром иметь детей!

Повернувшись к Офелии, Харлампий увидел, как блеснула в солнечном луче слезинка на ее щеке.

- Что с тобой, родная? - ласково притянув ее к себе, тихонько спросил он. - Не плачь, Эвмена!

В минуты особой нежности он всегда называл ее настоящим именем.

- Ничего, - всхлипнула она. - Это от радости...

Харлампий не любил слез жены. Она плакала очень редко, но все равно каждый раз он боялся и ревновал. Любит ли она его или только подчиняется? Считает ли его своим мужем, а не хозяином и господином - по старой памяти?.. Проклятое спартанское воспитание! Ничего нельзя было прочитать в ее глазах, никогда он не мог сказать с уверенностью, что она чувствует на самом деле. Спартанка - не женское слово. Этот странный народ, даже в мирное время по-военному строгий, калечит души своих дочерей и сыновей. То ли дело афиняне! Далеко за пределами Эллады снискали любовь их открытость, жизнелюбие невзирая ни на что и несгибаемый оптимизм.

Наступила торжественная часть церемонии. Харлампий поднял руку, призывая к тишине, и начал свою речь:

- Граждане! Мы много лет ждали детей, и отчаяние овладело нами, мы потеряли надежду. Я пришел на Олимп в один ненастный день и просил, молил богов дать нам желанное! И сжалился над нашим горем Зевс, явился мне в своем великолепии и несказанном величии. Он говорил со мной, предсказал мое будущее и будущее всех нас на много веков вперед. Один из моих сыновей даст потомство, которое будет блистать славой и богатством. Повелением своим он создаст новую эру человечества, будет властвовать над людьми. Он вернет им утраченную веру в царя богов и всего живого. Повелел мне Зевс построить храм в честь и во славу его величия и превосходства. Великий! Исполняю волю твою и объявляю о начале строительства храма на священной горе Олимп.

По рядам собравшихся прокатился ропот. Речь Харлампия пробудила в душе каждого бурю противоречивых чувств. Для многих строительство храма - это источник дохода и возможность выжить, для других это - посыльные с просьбами о пожертвованиях на строительство, для третьих - политика. Как можно начинать строительство храма умирающей вере? Нет больше жрецов старых богов, есть адепты нового учения, философия грядущих веков. А этот выскочка решил увековечить свое имя!

- Сынок! Что же ты делаешь? Ты же разоришь нас, никто из богатых сограждан тебя не поддержит, и нам одним придется выложить все состояние! - с горечью произнес новоиспеченный дедушка.

- Не бойся, отец! – твердо ответил Харлампий. - Даже если я вынужден буду своими руками возводить храм, я построю его! Потому что обещал это богу.

**** Нападение Алариха ****

============================

С высоты повозки Харлампий наблюдал за трудом рабов-строителей. С тех пор, как в его доме поселилась двойная радость, у него почти не бывало плохого настроения. Но сейчас был один из тех редких моментов, когда невеселые думы все же заставляли его брови сходиться на переносице. Деньги, выделенные на строительство теми немногими состоятельными гражданами, кто еще верил в богов-олимпийцев, заканчивались. Скоро придется просить снова, и неизвестно, каков будет результат. А еще надо обеспечить пищей рабов и рассчитаться с бедными свободными согражданами, которые ухватились за его идею как за возможность прокормить свои семьи...

Вечерело. Первые возведенные колонны отбрасывали на будущий внутренний двор храма все удлинявшиеся тени. Пора было прекращать работу - скоро станет совсем темно, и тогда возникнет опасность недосчитаться кого-нибудь из рабов, если тот решит под покровом ночи бежать и спрятаться в пустующих святилищах прежних богов. А станешь искать беглеца - и всех остальных растеряешь...

- Сегодня больше не работаем! Домой! – скомандовал Харлампий и слез с повозки.

Он заканчивал расчеты со свободными поденщиками, когда на дороге, ведущей от города, показался человек. Поднимая тучи пыли, он что есть мочи бежал к стройке. Когда он приблизился к подножию Олимпа, Харлампий смог узнать, кто это, и сердце его упало. Это был Наллий, верный раб отца. То, что отец отослал его, не предвещало ничего хорошего. Подбежав к повозке Харлампия, Наллий распростерся ниц. Бока его ходили ходуном. Чуть отдышавшись, он приподнялся и заговорил:

- Молодой господин… скорее возвращайтесь! На Афины напали варвары!

Варвары!.. Харлампий схватил с земли и бросил на дно повозки горсть острых обломков мрамора, спешно запряг ослов, вырвал с корнем небольшое деревце и, вскочив в повозку, принялся колошматить им ослов по задам. Бедные животные, взревев, пустились во всю прыть. Харлампий не заботился уже об оставшихся на месте строительства, но они и сами устремились за ним. Кто успел, тот запрыгнул в повозку, остальные побежали следом.

Они не съехали еще с вершины первого холма, как небо вдали окрасилось алым: город горел. У кого-то из молодых рабочих вырвался крик ужаса. Харлампий зарычал сквозь стиснутые зубы и сильнее ударил ослов. Повозка рванулась вперед и птицей взлетела на вершину второго холма. Отсюда уже видны были городские окраины, непривычно пустые: бой шел в центре, в богатых кварталах. Ветер уже доносил дым пожаров и шум сражения.

С болью и ненавистью вглядываясь вперед и вдаль, никто из строителей не смотрел прямо перед собой на дорогу, и никто не заметил большой камень, невесть откуда взявшийся посреди нее. Повозка с размаху налетела на валун. Треск сломанной оси заглушил многоголосый крик. Упряжь лопнула, и освобожденные ослы помчались во весь опор.

Харлампий даже не понял, отчего закричали все вокруг. Он лишь с удивлением увидел, как небо и земля поменялись местами, и пыльная придорожная трава бросилась ему в лицо. Потом наступила ночь...

* * *

Офелия с сыновьями и няньками сидела на холме около дома и задумчиво смотрела на видневшуюся вдалеке гору Олимп.

- Мама! - теребил Алкмен одежду Офелии, - почему папы долго нет?

- Папа работает, - улыбнулась Офелия и взъерошила кудряшки сына.

- Все время папа работает, - надув губки, вздохнул мальчуган.

Откуда знать маленькому, что причина непосильного труда отца - он, Алкмен, и его брат.

- Папа там работает, - махнул ручонкой в сторону Олимпа Альсим.

Офелия думала, как счастливо повернулась ее судьба: она любима, и у нее есть дети от любимого человека. О прошлом она даже не вспоминала. Зачем? Зачем бередить раны, зажившие уродливым рубцом. У нее есть новая жизнь, и правда теперь в том, что она не рабыня, а уважаемая гражданка Афин.

Думы текли спокойной рекой и плавно несли ее к океану мечты. Алкмен продолжал тянуть за материнский подол, пока его не отвлек брат:

- Не трогай маму! Она видит сказку.

Более наблюдательный, чем непоседливый Алкмен, Альсим знал, что, когда мама так смотрит, ее как будто здесь нет. Дергай ее - не почувствует, спрашивай - не ответит.

Но острое чувство тревоги ворвалось вдруг в грезы Офелии и вернуло ее к действительности. Дети на месте, все нормально... нет! Что-то не так. Что?..

В воздухе пахло дымом. И это дымил не жертвенный костер, не чья-то большая стряпня. Это был смрадный дым пожарища. Она огляделась вокруг, ища, откуда он прилетел. Где-то горел дом... Нет, не один дом горел - много домов! Что случилось?!

С холма Офелия заметила, как заметались люди, услышала звон оружия, крики и плач. Война! Офелия знала, что это такое: она спартанка, ее учили всю жизнь готовиться к войне и ждать ее.

- Скорее домой! - воскликнула она. Не дожидаясь, пока рабыни сообразят, что делать, подхватила детей подмышки, как кули соломы, и устремилась вниз с холма. Оглянувшись на бегу, Офелия увидела, что рабыни не последовали за ней. Они тоже поняли, что случилось, хотя не так быстро, как она - и бежали совсем в другую сторону, спасая свою, только свою жизнь.

Некогда гоняться за ними - нужно было спрятать детей со стариками в подвале. Это инстинкт. А самой браться за оружие. Мужа нет рядом, кто защитит семью?

- Наллий! Наллий! - крикнула Офелия, призывая раба-финикийца. - Беги к Храму и зови молодого господина, началась война.

Мысли метались беспорядочно, как бабочки, попавшие в сачок. Так... Дети и родители пока в безопасности, верный Наллий послан за помощью. В доме нет мужчин, способных сражаться - все на строительстве, остались только одни рабыни, бестолковые и при мирной-то жизни, а сейчас будет бой! Быстро, найти оружие!

Через мгновение молодая женщина уже сжимала в руке короткий меч, ее ноздри трепетали от ожидания близкой битвы. Родина вдруг проснулась в ней - мужественная и жестокая. Забыта нежная Офелия, суровая Эвмена вглядывалась сейчас в дальний конец улицы. Она - воин, как и все ее соотечественники, в Спарте даже дети умеют метко стрелять из лука. Она встретит врага у порога своего жилища, и боги свидетели: ни шагу не ступит она назад, в поисках укрытия, только смерть ее позволит недругам проникнуть в дом!

Она первая увидела врага, раньше, чем он ее. Человек в чуждой одежде, в кожаном шлеме, с деревянным щитом и копьем в руках вбежал во двор, разгоряченный битвой и легкими победами на своем пути. Смерть тебе, подлый варвар!

Он упал, пораженный в шею смертельным ударом ее меча. Больше он никогда не будет грабить и убивать. Угрюмый Харон отвезет его на своей лодке в царство Аида. Харону предстоит сегодня много работы - ему придется нагружать лодку по самые борта, чтобы отвозить врагов, убитых спартанкой. Может быть, и ей предстоит поплыть по реке Стикс, разделяющей царства живых и мертвых. И пусть!.. лишь бы дети остались живы. Пусть враг знает, что за чертой ворот его не ждет ничего, кроме смерти.

По всей улице жестокой бороной прошлись варвары, нетронутым оставался один лишь дом Харлампия. Злость на неожиданное сопротивление вкупе с любопытством привлекла к нему целую орду врагов: наверное, в этом доме - несметные сокровища, раз его защищают так яростно!.. Задние толкали в спины передних, а те рвались в дом и падали замертво, но на их месте тут же оказывались новые. Кому могло прийти в голову, что храбрый воин, стоявший на страже неприступных ворот, - женщина, и что она охраняла "всего лишь" своих детей, которые для нее во сто крат ценнее любых богатств!

Камень, пущенный из пращи, разорвал ей мышцы на бедре. Офелия почувствовала, что рана серьезна: по ноге сильно текла кровь, с ней уходили силы, в руках нарастали противная слабость и дрожь. Она поняла: неравный бой скоро закончится - и принялась еще чаще и ожесточеннее работать мечом. Успеть бы, успеть, пока не настигла смерть, унести с собой побольше вражеских жизней!.. Краем глаза она уловила какое-то движение позади и сбоку. Окружили?!! Она быстро оглянулась: отец Харлампия с мечом наперевес вышел из подвала ей на помощь и, пригибаясь, бежал к ней.

- Отец! Назад! - грозно сверкнув глазами, крикнула Офелия.

- Дочка. Пожалей детей! - упрямо тряхнул головой старик и стал с ней плечом к плечу. - Уходи, пока еще можешь двигаться. Ты нужна мальчикам живая!

Сердце матери дрогнуло. Она нарушила клятву богам - отступила на шаг. Но и варвары уже ужаснулись своим потерям, они больше не стремились взять дом штурмом. Раненая женщина и старик отступали, отбиваясь от самых отчаянных. Враги вступили в жилище Харлампия лишь тогда, когда защитники дома скрылись за тяжелой дубовой дверью подвала. Никто не решился преследовать их - и так слишком многих воинов из-за них потеряли, пусть уходят: в подвале не может быть ничего ценного, а получить стрелу в сердце от сумасшедшего храбреца радости никакой. Если, кроме этих двоих, и остался кто в доме живой - сам задохнется в своей подземной клетушке, когда наверху запляшет огонь!

Спускаясь вниз, Офелия слышала, как буйствовали наверху варвары, грабя их имущество. Дети заплакали, увидев окровавленную мать.

- Ничего, ничего, - превозмогая боль, улыбнулась она и прижала к себе насмерть перепуганных близнецов. - Ну, что за слезки?.. Сейчас баба маму полечит - и все пройдет!

Мать Харлампия занялась раной невестки, пока отец хлопотал перед дверью, обильно поливая ее водой, чтобы погасить пламя, зажженное снаружи...

* * *

Харлампий очнулся от холодного прикосновения к лицу. Попытался открыть глаза и понял, что на них что-то лежит. Он помотал тяжелой звенящей головой, но пелена с глаз не стряхивалась. Он хотел поднять руку, чтобы убрать с лица мешавший предмет - рука не послушалась, отозвавшись острой болью в плече. Сквозь собственный стон он скорее услышал, чем почувствовал, как царапают друг об друга сломанные концы ключицы.

- Господин! Вы живы? Хвала богам! - раздался рядом голос Наллия, и мокрая ткань, наконец, исчезла с глаз Харлампия. Над ним склонилось обеспокоенное лицо немолодого раба. Слева раздавался какой-то странный плещущий шум, и, повернув голову, Харлампий увидел, что лежит у родника.

- Почему я здесь? - спросил он. - Что с другими рабами? Где повозка?..

- А Вы разве не помните, господин? - ответил Наллий. - Наверное, Вы сильно ударились головой... Вы так спешили в город, что не заметили камень на дороге. Ваша повозка разбилась, ослы убежали. А о других я ничего не знаю! Простите, господин! Когда я сумел добраться до места Вашего падения, то нашел только Вас.

- Что же я лежу! В городе ведь варвары, а там мои родители, Офелия, дети! - воскликнул Харлампий и хотел подняться, но боль в боку снова заставила его застонать.

- Я, кажется, повредил ребра... - ответил он на вопросительный взгляд раба. - Помоги мне встать! Надеюсь, ноги мои целы...

Когда Харлампий, тяжело опираясь на плечо Наллия, добрел до города, уже стояла глубокая ночь. Кое-где еще догорали непотушенные пожары. Враг был отброшен, но тяжело раненные Афины истекали кровью, и Аларих, точно стервятник, не спешил удаляться восвояси от их стен, чтобы снова ударить – раньше, чем город успеет восстановить силы.

Харлампий чуть не прошел мимо своего дома, превратившегося, как и соседние, в пустую, почерневшую от огня и разграбленную оболочку. Он остановился, отказываясь верить своим глазам.

- Отец! Мама!! Офелия!!! - разнесся по улице его отчаянный вопль.

В темном чреве разоренного дома послышался шорох, Харлампий заметил движение в дверном проеме.

- Кто здесь? - крикнул он.

- Папа, это мы! - хором закричали Алкмен и Альсим. Они выскочили на дорогу и подбежали к нему. Один схватил отца за протянутую руку, другой за одежду, и оба повлекли его в дом. Наллий шел следом.

- Стойте, мальчики... не так быстро... - бормотал сквозь зубы Харлампий. - Папа упал и больно ударился...

Из приоткрытой двери подвала пробивался слабый свет. Поддерживаемый Наллием, скрипя зубами и думая лишь о том, как бы не покатиться вниз и не придавить детей, Харлампий спустился. Два светильника - слишком мало для обширного помещения - мерцали, борясь с темнотой, по стенам танцевали причудливые тени. При виде вошедших мать и отец Харлампия поднялись с ложа Офелии. И сама она села на постели, простирая к мужу руки. Он рухнул возле нее на колени и обнял одной рукой.

- Сынок! Хвала богам, ты вернулся!

- Милый, ты жив! Я уж и не чаяла свидеться...

- Эвмена, сердце мое!.. Прости меня! Прости, что не смог защитить вас... Но почему ты лежишь? Ты ранена!? О, горе...

- Не гневи богов, Харлампий! – прервала мать. – Это счастье, что все мы уцелели.

Все разом замолчали, услышав ее голос, даже дети притихли. Отец взял Харлампия за плечо, развернул к себе и заставил подняться.

- Посмотри мне в глаза, сын! Как случилось, что ты не ответил на мой зов? Я вижу, что Наллий здесь - значит, ты получил весть о беде!

- Отец... прости меня... Я спешил, как только мог, но... Горе и тревога за вас застлали мне глаза, и я не мог как следует править, разбил повозку о камень. Простите меня все, я виноват! - и Харлампий снова опустился на колени, теперь уже перед всей семьей.

- Встань, - разрешил отец. - Хвала богам, мой сын не трус! Всего лишь растяпа. Но не думай, что я так быстро простил тебя. Мы бы все погибли из-за твоей неосторожности. Я уже стар для битв, а мать никогда не отличалась большой силой. Возблагодари Геру за твою жену, Харлампий! Она сражалась, как настоящий воин. Мы с матерью успели спрятаться здесь вместе с мальчиками и захватить воды. Если бы мы все время не поливали дверь, мы бы все сгорели или задохнулись.

Харлампий подошел к постели, осторожно присел на краешек и погладил жену по щеке. Впервые в жизни он не досадовал, а был счастлив, что она родилась и выросла в Спарте. Она поймала руку мужа и поцеловала.

- Что ты, Эвмена! Это я тебе должен руки целовать! - воскликнул он. - Но куда тебя ранили? И как ты спаслась из огня?

- Не волнуйся, любимый! - ответила она. - Я добралась до двери раньше, чем зажгли огонь, твой отец помог мне. А рана совсем легкая! Бедро чуть-чуть задели камнем. Завтра я уже встану и пойду искать лечебные травы. Меня научили, как быстро заживлять раны. А что случилось с тобой?

- Я полетел кувырком на землю, даже понять ничего не успел. Руку сломал, и ребра побаливают... Ослы исчезли, рабы разбежались...

- И рабыни тоже бросили детей и убежали! - сверкнула глазами Офелия. - Но они не ушли далеко, я видела, что их все равно схватили варвары!

- К счастью, не все наши рабы оказались такими, - возразил Харлампий. - Лежать бы мне и поныне на дороге между холмами, если бы не Наллий. Он отыскал меня и перенес к роднику, там я и пришел в себя. И я думаю, что Наллий... но где же он? - обернувшись поблагодарить раба, Харлампий с неприятным удивлением обнаружил, что того в подвале нет.

- Наллий!! - крикнул отец.

- Я здесь, господин! - донеслось сверху. - Я привел ослов. Они сами вернулись и бродили тут неподалеку.

- Привяжи их скорее и спускайся! - хором скомандовали отец и сын.

Когда раб вошел, они многозначительно взглянули на него, потом друг на друга.

- Отец... - начал Харлампий.

- Да, сынок, я понял. Скажи ты.

- Наллий, подойди к нам! - позвал Харлампий. - Мы с отцом очень благодарны тебе за то, что ты сегодня сделал для нашей семьи. За долгие годы службы ты показал себя преданным и трудолюбивым, а теперь мы увидели, что ты, к тому же, очень умный и храбрый. Ты ведь финикиец?.. Так вот, мы даруем тебе предел мечтаний каждого раба - свободу! Сейчас у нас осталось совсем немного денег, но все-таки хватит тебе на дорогу домой... Ты, что, не рад? Почему?

- Господа мои, вы очень добры ко мне, - поклонился Наллий. - Я верю, что вы искренне хотели осчастливить меня, но получается, что вы меня наказываете. Я слишком давно не был в Финикии. Боюсь, что и родня моя уже не вспоминает обо мне или считает погибшим. Что же говорить о соседях, друзьях?.. Там я буду никому не нужен, там меня ждет бедность: ведь я не владею никаким ремеслом, которое могло бы прокормить меня. Я умею только работать по дому. Вы стали моей второй семьей, Афины - моей второй родиной. А свобода - зачем она мне? Я потерял ее двенадцатилетним мальчиком и уже успел забыть ее вкус.

Воцарилось неловкое молчание. Прервал его отец Харлампия - кашлянув, чтобы побороть смущение, он произнес:

- Да... незадача... Вот что, Наллий: мы тебя не гоним, ты можешь оставаться с нами, если хочешь. Но предложение наше остается в силе: теперь ты свободен, и никто из нас больше не будет тебе приказывать, только просить. Сейчас нам всем придется много работать, особенно пока Харлампий и Офелия не поправятся. А потом, когда тяжелые времена пройдут - ты, может, и передумаешь...

- Спасибо, господин! - улыбнулся Наллий.

- Без "господин", просто спасибо! - поправил Харлампий.

- Хорошо, мол... ой! Хорошо, Харлампий, я постараюсь привыкнуть. А теперь, если позволите, я схожу за водой. Нам всем крепко досталось за сегодняшний день - не мешало бы умыться перед сном.

- Правильно! - поддержал отец Харлампия. - Подожди, я с тобой. А мать пока сообразит, чем бы нам поужинать.

**** И один в поле - воин ****

==============================

Секреты врачевателей Спарты и нежная забота Офелии скоро исцелили телесные раны Харлампия. Но в душе его продолжала сидеть заноза: строительство храма задержалось на непростительно долгий срок. К тому же, часть материалов пришлось пустить на ремонт дома. Он стал понемногу вновь обретать обжитой вид, но прежняя роскошь исчезла безвозвратно. Рабов в хозяйстве теперь не было. Новая повозка ни в какое сравнение не шла со старой ни по отделке, ни по величине колес. А самое главное, теперь Харлампий был почти уверен, что денег на храм никто не даст. Но все же он решил попытаться... Увы, как он и предполагал, ответ везде был однозначным и отрицательным.

- Старые боги не защитили нас от варваров, - говорили ему.

- Нельзя обвинять их в этом! - с жаром убеждал Харлампий. - Вспомните, сколько лет стоят Афины, сколько войн они вели: ни разу, даже во времена поражений, в город не входил враг! А сейчас и войны-то нет, но варвары застали нас врасплох! Не потому ли это - а я убежден, что как раз потому! - что вы отступили от веры наших отцов?

- Нет, Харлампий, ты заблуждаешься, - был ответ. - Посмотри внимательнее, что разрушили враги! Дома богатых сограждан - и храмы древних богов. Ни одно святилище новой веры не пострадало от их рук. Языческие боги даже себя не сумели защитить - где уж им было отстаивать нас! Они вовсе не всемогущи - зачем тогда строить им храмы?

Вот так и получилось, что Харлампий стал работать в каменоломнях один, сам возить камень на Олимп и в одиночку складывать стены святилища Зевса. Не поколебалась его вера, и решимости не убавилось - хотя все же он не предполагал, что его заверения, данные отцу на первом дне рождения Алкмена и Альсима, так быстро станут правдой.

Продолжение следует.....

Четвертая глава: Послание бога