В начало

Часть вторая

В назначенный день праздничного приема Канаан проснулся с первыми лучами зари и закипел работой. Едва пробудившись, Жоаль услышал шаги рабов, сновавших перед домом, и приказал спавшему подле его кровати Язону пойти помочь остальным.

В обычное время в Канаане насчитывалось не более тридцати негров-слуг. Сейчас этого оказалось мало, и пришлось набирать дополнительную прислугу из негров-рабочих. Вся среда ушла на то, чтобы отобрать самых красивых, вымыть их душистым мылом, потереть песком и несколько раз окунуть в воды Старого Лорелея, дабы отбить запах мускуса.

Выйдя из комнаты в коридор и спустившись вниз, Жоаль повстречал отца. Давид встал раньше всех, чтобы отдать последние необходимые распоряжения. Селия крикнула сверху, чтобы ей принесли горячей воды. Перед ее комнатой кружился водоворот негритянок и увязавшихся за ними бездельников с чанами, лентами и платьями в руках. Марта не могла не слышать всей этой возни, но сама, казалось, пока не готова была спуститься. Что же до Режиса, возвратившегося из Трините лишь на исходе ночи - он еще почивал, и никто даже помыслить не дерзал нарушить его сон.

Из кухни долетало множество восхитительных ароматов. Там суетилась Лукреция, командуя целой армией негритянок и негритят. Старый Улисс уже третий день был болен, и ему пришлось удовольствоваться скромной ролью: помогать Цезарю в изготовлении пуншей, предназначенных для утоления жажды приглашенных. Брюзжа на "всех этих грязных негро", носившихся вокруг, дрожа от бессильного старческого гнева при мысли, что данное ему поручение слишком легкое и роняет его престиж талантливого домашнего негра, он с величайшим тщанием разливал порции сиропа и раскладывал ломтики зеленого лимона.

День обещал быть восхитительным. Ночью прошел небольшой дождь, и растительность в ленивой дымке утра сверкала сочной зеленью под розовыми лучами восходящего солнца. Пассат, дувший с севера, нес тысячи ароматов диких цветов. Дальние холмы окутались золотистым туманом, что легкой пеленой расстилался над темно-сиреневыми впадинами лощин.

Приемы всегда считались событием чрезвычайной важности. По их случаю большинство приглашенных семей должны были прислать принимающей стороне подкрепление из самых лучших своих слуг. Так было и сегодня. Первой на аллею Канаана въехала повозка с рабами, принадлежавшими Веллеру. Его негры, числом около десятка, были одеты в одинаковые зелено-белые ливреи - таковы были цвета Исфахана. Рабы не выглядели слишком усталыми, хотя совершили долгий ночной переход. Ими командовал старый мулат, очевидно, обладавший полной властью над ними. Невзирая на свои лета и ревматизм, он с большим достоинством вышел из кареты и склонился перед хозяевами Канаана.

- Здравствуйте, господа, - произнес он почтительно, но без лишней угодливости. - Если вы пожелаете отдать мне распоряжения, я со своими людьми тотчас же займусь их исполнением.

- Хорошо! Прикажи им расставлять столы под эвкалиптами, - скомандовал Давид.

Он стоял на выступавшей из-под навеса части крыльца, оглядываясь кругом с легким раздражением.

- Кажется, вот-вот здесь будет полно народу, - произнес Жоаль, лишь бы что-то сказать: ему хотелось отвлечь отца от неприятных мыслей.

- Да, сынок, не меньше двухсот человек, - отозвался Давид.

Он продолжал разглядывать негров Веллера, которые, построившись, дружно направились к указанному месту работы.

- Исфахан отстоит от нас примерно на десять лье, - заметил он. - И этим неграм пришлось пуститься в путь в начале ночи. Я впервые вижу, чтобы их отправляли так далеко не скованными. Если бы один из них сбежал, тщетно бы Веллер искал его.

- По ним не видно, чтобы они задумывались о побеге, - возразил Жоаль.

- Не надо верить тому, что видишь, сынок. Посмотри, например, на этого мулата, того, что немного приволакивает ногу. Всегда очень опасно доверять рабу с такой светлой кожей, как у него...

Внезапно Давид замолчал и кашлянул, чтобы скрыть смущение. Марта не смогла устоять перед искушением во всех красках расписать ему случай с комком грязи на паркете и пожаловаться на наглость Жоаля. Ему следует как можно скорее женить своего мальчика, чтобы удалить его от Канаана. При существующем положении дел становится невозможным дольше держать его в доме. Ведь будут новые стычки, новые неуместные замечания и случайно вырвавшиеся слова, и все это может обернуться трагически досадной неразберихой.

Но старый Деспан чувствовал, что не сможет обойтись без сына. Прищурив глаза от блеска восходящего солнца, он с досадой поймал себя на том, что этот прищур в точности передался Жоалю. Смешанное чувство обманутости и злости мучило его. Конечно, ему не составит труда склонить сына к женитьбе на женщине, которая впоследствии сумеет увлечь его подальше отсюда - но не будет ли это еще большим предательством по отношению к нему? И потом, как решить, в чьи именно объятия его подтолкнуть? Как бы то ни было, необходимо заняться этим вопросом вплотную и начать уже сегодня.

- Тебя что-то тревожит? - внезапно спросил Жоаль.

- Нет, сынок, ничего, - ответил Давид. - Совсем ничего, уверяю тебя.

Он поспешил вернуться в вестибюль и занять себя - и отдал множество противоречивых приказов, которые не замедлили бы перевернуть все вверх дном, не приди наконец Марта ему на помощь.

Оставшись один, Жоаль уставился на птичку, порхавшую у навеса крыльца. Идея устроить прием ему решительно не нравилась. Праздник полностью нарушит все привычки поместья и возбудит негров настолько, что их пересуды и сплетни потом будут тянуться неделями. У него не было ни малейшего желания заботиться об успешном проведении этого идиотского дня, тем более что он посвящался Режису. И вместо того, чтобы вернуться к себе в комнату и переодеться, как следовало бы, он спустился с крыльца и бесцельно побрел к Старому Лорелею.

Ночью прошел короткий ливень, и вода поднялась, глухо рокоча на дне лощины, затопив усыпанные мелкими камешками берега и обнаженные корни деревьев. Жоаль отметил, что эти деревья следовало как можно скорее выкорчевать, чтобы в реке не образовались запруды.

Он долго без всякой цели бродил по берегу меж деревьями, потом нехотя повернул к дому. Час торжественной церемонии неумолимо приближался, и нельзя было больше тянуть с переодеванием. И все же он еще на несколько мгновений задержался на лужайке, в тени древовидного кактуса, глядя сквозь путаницу ветвей в синее небо.

Собираясь идти дальше, он чуть не столкнулся со своим юным слугой.

- Ты что здесь делаешь? - удивленно и раздраженно спросил он Язона.

- Я жду Вас, г'сподин, - ответил мальчишка.

- Так ты не слышал, что я тебе только что приказал? Я же ясно сказал тебе, что ты должен идти помогать другим негро!

- Да, г'сподин хозяин, я все хорошо слышал, - произнес Язон, настороженно вглядываясь в хозяина в попытке уловить его настроение. - Но я подумал...

- Молчи, нечисть! - перебил его Жоаль. - Не смей ни о чем сам думать! Я должен тебе уже две взбучки.

- За что это Вы хотите меня бить? - спокойно поинтересовался парнишка.

- Может быть, не ты спорил с этим длинноязыким Саломоном? Может быть, не ты гордился, что он избрал тебя своим доверенным лицом!

- Я, г'сподин? Ах, я Вам клянусь, что нет! - вскричал мальчик. - Саломон действительно хотел рассказать мне, как дела в его бывшей стране. Но я - я не слушал его, г'сподин хозяин! Я даже очень доволен, что Вы приказали его побить! Я ждал Вас здесь, как раз чтобы помочь, помочь Вам одеться, как Вы мне приказали. Но, может быть, Вы сначала хотите пунша, а, г'сподин?

- Ты скоро перестанешь орать? - зарычал Жоаль и внезапно, выведенный из себя пронзительными торопливыми восклицаниями мальчишки, отвесил ему подзатыльник. - Заткнешься ты или нет?

- Да, г'сподин, - пролепетал ребенок, сдерживая слезы.

- Запомни хорошенько, скоро ты получишь свою взбучку! И не позднее, чем нынче вечером, я тебя заставлю мочиться кровью, слышишь, ты?

- Пожалуйста, г'сподин мой хозяин, я больше никогда не буду Вам перечить, - выдохнул Язон, опустив глаза.

Жоаля вновь охватила тоска, словно что-то разрывало ему сердце. Он вдруг почувствовал, что ему невыносимо видеть рядом этого испуганного, неподвижного, как его собственная тень, мальчонку.

- Убирайся отсюда! - проворчал он. - Брысь к Лукреции и скажи ей немедленно найти тебе работу!

Не осмеливаясь и головы поднять, Язон убежал. "Этот парень растет великим лжецом", - подумал Жоаль. - "Сейчас ему, должно быть, не больше двенадцати лет. Он слишком ленив, и у него чересчур длинный язык, чтобы продолжать держать его у себя. Надо бы мне избавиться от него, и поскорее!"

Едва он поставил ногу на нижнюю ступеньку крыльца, как в аллею на всех парах вкатилась маленькая карета. Чтобы дать всем желающим рассмотреть себя, она повернула направо и объехала вокруг лужайки, и только потом остановилась перед домом. Внутри на подушках сидели три человека. По зелено-белым цветам ливреи кучера Жоаль догадался, что это Веллеры. Ему ничего не оставалось, кроме как пойти им навстречу.

Веллеры могли с полным правом считаться такими же, если не более, зажиточными, как Деспаны. Их поместье Исфахан было самым обширным на всем Антильском побережье и лучше всех содержалось. Шарль Веллер, очень благородный и представительный, выглядел лет на шестьдесят. У него был двойной подбородок и мешки под глазами, но длинные седые волосы делали лицо зрительно Уже, закрывая щеки и крупными локонами ниспадая на плечи. От него исходила аура величия, и ее не нарушала легкая дрожь, беспрерывно сотрясавшая его члены. Восседая на подушках, покрытых дамА (ДамА - шелковая узорчатая ткань), положив правую руку на плечо дочери, он, самоуверенный и невозмутимый, казался королем. Напротив него, заняв своим платьем всю ширину сиденья, расположилась его жена, высокая женщина примерно того же возраста. Печать благородства лежала на ее красивом лице, однако улыбка ее была тронута легкой грустью.

Стоя перед ними, Жоаль буквально врос в землю от смущения. Элегантность гостей поразила его, внезапно заставив жестоко осознать небрежность собственного платья, одежды труженика-колониста. Но более всего его стеснял вид Жюдиты. Он не узнал ее и не мог даже вспомнить, действительно ли встречал ее когда-то и делил с ней детские игры. Впервые с тех пор, как стал мужчиной, он оказался так близко к белой девушке. Жюдита моментально покорила его красотой и показалось очень милой, как и говорил отец. Может быть, она и вправду была на несколько лет старше его, но это совершенно не чувствовалось. Она казалась прелестным видением в своем воздушном гипюровом платье, усеянном разноцветными цветами. Очень туго зашнурованнй корсет делал еще выше ее упругую грудь, а талию, казалось, легко можно было обхватить двумя пальцами. Все, на чем бы ни остановился взгляд Жоаля, упав на нее, ему в ней нравилось: благородный изгиб рта, дружелюбные искорки в черных глазах, вьющаяся шевелюра под широкими полями капора.

Те долгие секунды, что кучер устанавливал подножку, молодые люди пристально и напряженно смотрели друг другу в глаза. Потом Жюдита наклонилась к отцу и что-то шепнула ему.

- Без сомнения, - ответил тот, с улыбкой взглянув на Жоаля.

Он поднялся и, опершись на руку кучера, вышел из кареты.

- Господин, - сказал он. - Мы приносим свои извинения за то, что приехали так рано. Но я не мог отказать себе в удовольствии опробовать свою новую упряжку - и должен признать, что мы летели, как ветер!

Он засмеялся и протянул молодому человеку свою аристократическую ладонь с тонкими длинными пальцами.

- Очень красивые у Вас животные, правда, господин Веллер, - сказал Жоаль, пожимая ему руку.

Как и всегда при разговоре с незнакомыми людьми, он произнес свои слова медленно и будто через силу. Какое-то мгновение он пытался решить, должен ли он сам помочь двум гостьям выйти из кареты или доверить эту заботу их кучеру. Пока он размышлял, Жюдита и ее мать сошли на землю. Они без малейшего предубеждения приняли протянутую им руку раба.

- Вы - старший сын доброго старины Давида? - спросил Веллер.

- Да, господин, я Жоаль.

В ответ вновь раздался довольный смех элегантного гостя:

- Черт побери, Жюдита, ты была права!

С этими словами он положил Жоалю руку на плечо, увлек его за собой к дому, потом остановился у крыльца, чуть отстранил юношу и принялся оглядывать с головы до ног, дружески поглаживая по волосам:

- Я счастлив снова видеть Вас, мой мальчик! Моя дочь Жюдита сразу же узнала Вас, но я засомневался. Ах! Как далеки уже те дни, когда Вы были резвым ребенком, которого мы знали когда-то... Вот Вы и стали красавцем мужчиной, Жоаль!

Жена и дочь Веллера, уже поднявшиеся на несколько ступенек, остановились и тоже принялись с любезными улыбками разглядывать Жоаля.

На секунду молодого человека охватила паника, но тут же он ощутил облегчение и восторг от дружелюбия столь высоких гостей.

- Входите, - пригласил он. - Войдите в наш дом, прошу вас. Отец будет очень доволен, узнав, что вы прибыли. Я... я прошу прощения, что встретил вас одетым, как дикарь.

Жюдита рассмеялась. Ее глаза весело сверкали на свежем личике в тени капора.

- Не извиняйтесь, Жоаль, - сказала она. - Именно поэтому я Вас и узнала. Вы ведь всегда были таким...

- Дикарем, барышня Жюдита?

- Да! Но очень милым дикарем! С такими же милыми кудряшками...

Она замолчала, почувствовав легкое прикосновение руки матери. Она держалась просто, весело, искренне и была дивно хороша.

- Шарль Веллер! - вскричал Давид, выйдя на крыльцо.

Селия и Марта шли за ним. Должно быть, все трое видели прибытие кареты. Селия подбежала к Жюдите, бросилась в ее объятия и сразу увлекла в дом. Марта взяла под руку г-жу Веллер. А вокруг них уже закрутилось привычное стремительное движение слуг, раздались радостные крики негритянок.

У Жоаля не осталось причины дальше тянуть с переодеванием. Он поспешно вошел в дом и поднялся в свою комнату.

Последними из гостей были представлены хозяевам, конечно же, Скантоны, хотя они жили всего в двух лье от Канаана. Когда подъехала их старая карета под управлением кучера, служившего им и боевым негром, большинство приглашенных уже толпились перед домом. Тут были все знатные белые, что жили в колонии, и высшие чиновники, знакомство с которыми полезно. Это блестящее собрание представляло великолепное зрелище для прибывшего в последнюю минуту, и, если его куда-либо приглашали, Скантон делал все, чтобы как можно сильнее припоздниться. Однажды, лет пятьдесят назад, он побывал где-то в Америке и до сих пор гордился этим. Он, как и Давид, женился на девушке из рода Арно, но из гораздо менее благородной и обеспеченной ветви этого семейства, чем та, откуда происходила Марта Деспан.

Скантон всегда называл себя "полковником" и любил, чтобы другие звали его так. Он был мощным, полнокровным мужчиной с квадратным лицом, стриженными бобриком волосами и пылающим взглядом. Он говорил быстро, с едва заметным придыханием, как будто боялся, что ему не позволят закончить фразу.

- Ну вот, мой мальчик, я бы тебя ни за что не признал! - вскричал он в самое лицо Жоаля, вышедшего ему навстречу.

С ним приехали только сын Филипп и дочь Берта. Против обыкновения, жена не смогла сопровождать его, и он пустился в долгие извинения, объясняя отсутствие супруги жестоким приступом ревматизма.

- Гортензия сдохнет и лопнет от отчаяния! - закончил он и рассмеялся; смех его напоминал конское ржание. - Но ведь не так уж и плохо, что хоть кто-то из семьи остался сегодня в Ландстоне. Негро доставляют нам уйму хлопот. Я сейчас же спрошу твоего отца, не мог бы он одолжить мне нескольких хорошо выдрессированных рабов, чтобы успокоить моих.

Это было вполне в духе полковника - никогда не приезжать в гости без того, чтоб сразу же о чем-нибудь не попросить. Но если правду говорили, что он постоянно нуждался в деньгах, верно было также и то, что он сам одалживал их любому просителю, при условии, что его собственный кошелек не был пуст. Его поместье, Ландстон, занимавшее не более сотни акров плохой каменистой земли, давало весьма скудный урожай, который никак не мог прокормить такое расточительное семейство, как Скантоны.

Страстный любитель негритянских боев, никогда не слыхавший даже слова "предусмотрительность", полковник упорно причислял себя к знатным белым - и нисколько не стеснялся попрошайничать у настоящей знати. Каждого, кому он дружески протягивал свою широкую ладонь, Скантон сразу же оценивал, прикидывая, что бы от него заполучить. Самыми перспективными в этом отношении ему всегда представлялись его "кузены" Деспаны. Он и на этот раз привез с собой разменную монету: свою дочь Берту. Чего греха таить, Скантоны давно лелеяли мечту выдать дочь за того или другого сына Давида.

Берте было почти двадцать лет. Невысокого роста, пухленькая и курносая, веснушчатая, с желтой, как сено, шевелюрой, она всегда выглядела как будто ошеломленной. Вокруг ее серых глаз уже начали появляться морщинки, а на подбородке красовалась болячка тропической лихорадки.

Ее брат Филипп, напротив, был высок, худ и очень красив. Он походил на благородного оленя грацией своего стройного тела и настороженным поворотом головы. И, как у оленя, светлые глаза его всегда смотрели тревожно, точно он был готов вот-вот пуститься в бегство. Ему было около двадцати пяти лет, но выглядел он гораздо менее зрелым и уверенным в себе, чем девятнадцатилетний Жоаль.

- А! так вот он каков! Старший сын Деспана! - снова разразился восторгами полковник, стискивая руку Жоаля. - Как же ты изменился, мой мальчик! Но, черт побери, где же твой отец? И как он поживает?

- Хорошо, - ответил Жоаль. - Просто время от времени он страдает своими болями.

- А в седле он держаться еще может?

- Должен сказать, он ездит верхом уже редко. Но по-прежнему много ходит.

- А! ну что ж ты хочешь! - вскричал Скантон, обшаривая глазами пеструю массу приглашенных. - Мы с твоим отцом похожи! В нашем возрасте боли - ходячая монета, не правда ли?.. У вас, по крайней мере, есть хороший управляющий?

- Есть один, - ответил Жоаль. - Но все равно всем поместьем занимаемся мы с папой. Папа никогда особенно не любил управляющих, Вы знаете! Он всегда опасается, как бы они не взяли дрянную моду изнурять нам наших негро, чтобы выслужиться и похвастаться высокими урожаями.

- Он определенно прав, твой отец, - сказал Скантон. - Все ваши негры очень красивы, и все очень хорошо дрессированы. Как ты думаешь, не могли бы вы одолжить мне их пять или шесть?

- Не думаю, что мы это сможем, - холодно отозвался Жоаль. - Но Вы всегда можете спросить у папы.

- Верно, я его самого и спрошу, - сказал полковник, громким смехом отметая препятствие, угрожающее его планам. - Ну-ка, ну-ка! Держу пари, что ты больше не помнишь ни Филиппа, ни свою кузину Берту! Пойдем со мной, мой мальчик, иди же, обними их!

Он поспешно повлек юношу к своей карете. Жоаль пожал руку Филиппу и поклонился, приветствуя девушку, разглядывавшую его с выражением смутной неприязни.

- Это Жоаль! - крикнул полковник. - Жоаль Деспан, ты хорошо его знаешь, Берта! Это старший сын кузины Марты.

Берта переваривала эту новость почти минуту. Наконец, легкая улыбка осветила ее некрасивое лицо, и она протянула Жоалю руку.

- О! Да, - произнесла она. - Мама мне рассказывала. Я счастлива снова видеть тебя, кузен Жоаль.

А он гадал, можно ли отступить за чью-нибудь спину, чтобы не целовать руку этой глупой девочке, с трудом втиснувшейся в платье из магазина готовой одежды. На его счастье, острый взор полковника выхватил из толпы силуэт Марты, прохаживавшейся между группками людей.

- Пойдемте скорее, дети! - закричал Скантон. - Нам надо сейчас же подойти поприветствовать вашу родственницу!

Жоаль с большим облегчением смотрел, как они удаляются. Он принялся разглядывать приглашенных, медленно направлявшихся к площадке, где стояли столы для пикника. Взгляд его упал на Соню Маллиган и на мгновение задержался на ней. Молодая красавица стояла рядом с мужем и несколькими офицерами адмиралтейства, чуть в стороне от остальных. Единственная женщина в этой маленькой мужской компании, она выделялась на фоне их костюмов небесно-голубым платьем. Кружевной ворот ее наряда позволял угадать нежный изгиб груди. Волосы цвета дикого меда спускались искусно уложенными волнами по ее красивым плечам и оттеняли беззащитную белизну ее шеи. С улыбкой на губах, играя зонтиком, она рассеянно поглядывала кругом. Почувствовала ли она в тот момент пристальное внимание Жоаля?.. Внезапно взгляды их встретились.

Жоаль был несказанно смущен этим. Когда Соня вот так заставала его врасплох, она всегда казалась ему весьма, даже слишком, внимательной и слишком, даже чересчур, самоуверенной, будто он был обязан держать перед ней своего рода экзамен. Стесняясь и слегка досадуя на свою застенчивость, он поспешил отвести глаза.

Множество рабов, которым выпала великая честь - прислуживать белым, показалось из-за дома и двинулось гуськом, направляясь к огромным столам, накрытым в тени эвкалиптов. Они несли на серебряных блюдах розовых хрустящих молочных поросят, сдобренных соком жгучих трав и уложенных на листья любистка, домашние колбасы, плававшие в коричневом соусе, фаршированных лангустов и крабов, воздевавших ножки к небу, и груды плодов капустной пальмы, сбрызнутых лимонным соком. Радостные и одобрительные восклицания приглашенных смешались с благодарственным пением рабов, едва не сходивших с ума от счастья присутствовать на подобном празднике. Приглушенный гул разнесся далеко в жарком полуденном воздухе.

- А они красивы, ваши негро, - заметил кто-то за спиной Жоаля.

Обернувшись, он узнал Маллигана. Тот подошел тихо и незаметно. Его пустой взгляд с деланной рассеянностью блуждал по толпе, сгрудившейся перед столами, но можно было не сомневаться, что ничто и никто не ускользало от его бдительного внимания.

- Очень красивы, правда, - продолжил торговец. - Но вы попортите себе немало крови, когда начнете приводить их в чувство после всего этого веселья.

- У них быстро все пройдет, - возразил Жоаль. - С завтрашнего дня у них не будет недостатка в работе.

Они помолчали, и Маллиган заговорил снова:

- Я беседовал с Вашим отцом.

- О наших негро? - удивился Жоаль.

- Да: похоже, что вы подумываете продать часть из них?

- Не знаю, - сказал Жоаль. - Но если об этом сказал отец, значит, так и есть.

- Негро сейчас хорошо ценится, г'сподин Жоаль. А у меня остались на продажу только одна старуха и два ее малыша. Мне бы очень даже не помешали несколько молодых самцов для моего питомника.

Жоаль сильно сомневался, что отец мог, не посвятив его в свои планы, заявить Маллигану, будто они желают отделаться от партии негров. Но он промолчал о своих сомнениях, ожидая, пока ситуация прояснится сама.

- Нескольких самцов, - произнес он, - мы, возможно, для Вас и найдем. Но сначала надо бы Вам забрать от нас назад этого Саломона.

- Негра, которого я продал вам на прошлой неделе?

- Его пришлось высечь. У него чересчур длинный для нас язык. Это красивый негро, ничего не хочу сказать, но его нельзя оставлять здесь.

- Согласен, я возьму его у вас, - ответил Маллиган. - Разумеется, неплохо бы вам добавить к нему одного молодого. Негро раскупаются моментально. Но, конечно, все будет зависеть от того, сколько вы запросите.

- Завтра посмотрим, господин Маллиган, - сказал Жоаль. - Сегодня неподходящий день, чтобы спорить о негро.

Маллиган с улыбкой согласился. Постояв несколько мгновений неподвижно, он пробурчал сквозь зубы неразборчивые извинения и присоединился к группе гостей, в центре которой стояла его жена.

Жоаль медленно отошел в другую сторону и принялся бродить за спинами толпы, теснившейся вокруг столов. Он был не очень голоден, но все же хотел хоть что-нибудь съесть. Утром он проглотил натощак три пунша и чувствовал, что голова начинает тяжелеть. Мельтешащие перед глазами разноцветные платья женщин, темные офицерские мундиры, ослепительная белизна одежд землевладельцев и вся шумная толкотня под деревьями медленно, но верно доводили его до отчаяния. Он испытал почти счастье, внезапно заметив Давида, оживленно беседовавшего с Шарлем Веллером. Отец сразу напомнил ему о дочери, Жюдите - как дружески и искренне взглянула она на него, с какой любезной живостью она его узнала. Он собрался было пойти поискать девушку среди приглашенных, но тут услышал, как его зовет брат:

- Эй, Жоаль! Поди-ка сюда на секундочку, ну же!

Режис стоял по другую сторону праздничных столов, рядом с Филиппом Скантоном. Он выглядел весьма возбужденным и нетерпеливо поглядывал на брата.

- Бог мой, Жоаль! Иди же сюда, раз я тебя прошу!

Женщины, стоявшие кружком неподалеку, засмеялись. Среди них Жоаль узнал мать. И, хотя этот смех был никак не связан с властным зовом Режиса, юноша застыл, сам поражаясь внезапно объявшему его страху. До сих пор он всегда старался сохранять уважение по отношению к Марте. Но после той стычки в гостиной из-за нелепой истории с грязью все, что казалось ему даже косвенно исходящим от нее, сразу же его настораживало. Он все более и более неловко чувствовал себя в ее присутствии, и с недавних пор начал думать, что по ее вине вот-вот столкнется с какой-то трагедией. Пока это впечатление ничем, к счастью, не подтвердилось, но неприятное предчувствие не проходило.

- Жоаль! - крикнул Режис. - Ты слышишь меня или нет?

От нетерпения он яростно стучал ножом по столу. Жоаль медленно подошел к нему и, пряча раздражение, стал ждать, что тот скажет. Филипп Скантон теперь оказался между ними и опустил голову, изображая для стоявших поблизости, что внимательно прислушивается, хотя на самом деле ему было вовсе не интересно.

- Вот сейчас ты увидишь, прав ли я, - сказал ему Режис, толкая его локтем и глядя на него с едва заметным презрением.

Затем он обратил свой взгляд, искрившийся хитростью и непотребством, на Жоаля и добавил:

- Мне нужен твой совет, Жоаль. Филиппу страшно хочется подарить мне на день рождения негро. Но только что он признался мне, что желает этого единственно лишь потому, что его мать больше не может терпеть этого парня в Ландстоне. Как по-твоему, я все равно должен согласиться принять подарок?

- Трудно сказать, - процедил сквозь зубы Жоаль.

Филипп поднял глаза и умоляюще взглянул на него. Казалось, он с трудом сдерживался, чтобы не убежать во всю прыть. Стоя позади них в группе женщин, Марта не переставала наблюдать за происходящим. Это еще сильнее смутило Жоаля. Ему было довольно непривычно слышать, что брат собрался прислушаться к его совету.

- Что ты хочешь, чтобы я тебе сказал? - с усилием произнес он. - Тебе следует, быть может, спросить Филиппа, почему его мать не может больше выносить этого негро.

- Прелестная мысль! - вскричал Режис и отвесил шутливого тумака юному Скантону. - Ты слышал, Филипп? Ты знаешь, что Жоаль чертовски хорошо разбирается в негро. Без сомнения, он подумал, что это вполне в духе твоей семьи - попытаться избавиться от больного типа.

- Вовсе нет! - растерянно возразил юноша. - Наоборот, это самый что ни на есть здоровый фрукт. Пятнадцати лет, и без малейшего недостатка.

- И откуда он у вас?

- От одной нашей негритянки. А она родила его от мулата, что работает портным на наших землях.

- "Слишком белый"! А я еще раздумывал! - воскликнул Режис.

- Ну да, конечно же! - сказал Филипп. - Он такой же белый, как вы и я, и если бы не темные лунки ногтей и корни волос, его бы трудно было назвать негром. Но почему бы это?

- Ты слышишь, Жоаль? - смеясь, воскликнул Режис. - Он спрашивает, почему бы это!

- Да, спрашиваю! - настойчиво и нервно повторил Филипп. - Мне кажется, что каким-то таинственным образом все негритянское улетучилось из этого парня. Не осталось и следа, за исключением тех мелочей, о которых я вам только что сказал. И если бы мама так глупо не ополчилась на него, я бы никогда не подумал от него избавляться.

- Ты ничего в этом не смыслишь, - сказал Режис. - Более того: совершенно ничего! Если бы вместо того, чтобы любоваться внешностью твоего "слишком белого", ты мог заглянуть ему внутрь, ты бы, определенно, изменил свое мнение.

- Внутрь, Режис?

- Да, идиот! В то, что у него в башке! У "слишком белого" всегда башка неизвестно чем забита. Там порочность, скрытность, все, что угодно плохого. Как будто у него внутри выводок змей!

Он прервался и обернулся к брату, разумеется, чтобы потребовать у него одобрения своим словам. Но Марта внезапно поспешно подошла к ним и с выражением легкого испуга на лице наклонилась к сыну. Маловероятно, чтобы Режис сейчас осмелился развязать скандал, и все же...

- Режис, прошу Вас... почему бы Вам лучше не поблагодарить Филиппа? - сказала она.

Но ей было ясно, чего хотел ее мальчик. Она тоже страстно желала - и это было так возможно! - усугубить унижение, которому она уже однажды подвергла Жоаля. Воспоминание об этом уже не приносило ей прежнего глубокого удовлетворения. Но она побоялась, как бы Режис вдруг не увлекся и не позабыл и на этот раз дать Жоалю шанс относительно легко выкрутиться. Вокруг них было полно народу, и Давид стоял недалеко...

- Твоя мать права, Филипп, - медленно произнесла Марта. - "Слишком белых" не дарят. Мы тоже не сможем терпеть его у себя. По правде говоря, это будет нам отвратительно. Но, как бы там ни было, мы очень тебе благодарны.

Красный, как рак, Филипп согласно кивнул и потупился. В наступившем молчании Марта поискала глазами Жоаля и встретилась с ним взглядом. Тот спокойно смотрел через стол на нее и Режиса и даже не пошевелился.

На мгновение ее передернуло. Она напряглась всем телом, сопротивляясь сложному чувству, вдруг угрожающе близко нависшему над ней: глазам его вид доставлял удовольствие, а душе - глухую тревогу.

- А ну-ка, быстро смените тему, - резко приказала она, словно бы охваченная гневом.

И уже хотела отойти от стола, вернуться в компанию своих подруг - но, повернувшись, столкнулась с Давидом. Он не посторонился, пристально разглядывая жену и Режиса. Видимо, он уже несколько минут находился поблизости. Когда Марта подняла на него глаза, он поспешил выразить нетерпение.

- Чего же ты ждешь, чтобы звонить в обеденный колокол? - проворчал он. - Неужели не видишь, что наши гости проголодались?

Продолжение следует...