В начало

Часть вторая

Никогда Жоалю и в голову бы не пришло, что простое предложение вступить в брак может занять столько времени. На деле ему пришлось задержаться в Исфахане значительно дольше недельного срока, отпущенного им себе самим. Веллеры подлинно принадлежали к сливкам высшего общества. Они давали много приемов, постоянно окружали себя произведениями изобразительного, музыкального и танцевального искусства, активно участвовали в политической жизни острова. И диссонанс между их семьей и Жоалем, привыкшим совсем к другому укладу, не замедлил проявиться во всей очевидности. Теперь, казалось, Веллеры еще более медлили с принятием окончательного решения - но не только по причине этого несоответствия. Каковы были их истинные соображения? Жоалю сие было неведомо. Ошеломленный и сбитый с толку, он очень слабо защищался от мощного магнетизма этих людей и давления их авторитета, проистекавшего из всех составляющих их власти и богатства.

Разница между Деспанами и Веллерами заключалась в том, что последние, вращаясь в суетливой пустоте своей светской жизни, на самом деле ничего реально не делали и ни о чем не договаривались. Или же, быть может, в том, что даже в тех редких случаях, когда они все-таки предпринимали какие-то действия - они даже не пытались проследить за их результатом и как-то повлиять на него. Не будь на свете такой страны Мартиники, где они контролировали практически все отрасли жизни, - кто знает, не предстали бы они горсткой ни на что не способных болтунов?.. Но само существование колонии придавало вес всему, что они говорили.

То, что Жоалю, после стольких лет затворничества в родном Канаане, было навязано знакомство с новым и чужим для него миром, одновременно тревожило и зачаровывало его. Но вот в конце концов, через долгие три недели после приезда в Исфахан, осуществилось то, чего он так ждал: однажды в воскресенье старый Веллер посоветовал ему прокатить свою дочь по поместью в карете. По правде говоря, впервые за прошедшие с момента его появления в доме родителей девушки дни ему была дана возможность побыть с Жюдитой наедине достаточно долго, чтобы спокойно объясниться. Но спокойно ли?.. Жоаль вышел от Шарля погруженным в глубокое замешательство. Он по-прежнему прекрасно знал, чего хочет - но никогда еще не ощущал он так остро смятение юности и всю малость своих девятнадцати лет. Это в Канаане ему легко было почувствовать себя взрослым, сильным, уверенным в себе мужчиной - а здесь собственная зрелость внезапно показалась ему несколько несостоятельной и показной. Ему великолепно дали понять, насколько его возможность действовать, руководствуясь исключительно собственными интересами, по-прежнему зависит от его отца. Здесь, в Исфахане, он был полностью оторван от старого Деспана, беззащитен перед любезной, но непрестанной критикой со стороны Веллеров... Жоаль вдруг почувствовал себя слабым, маленьким, почти несчастным.

Шарль Веллер проследил за сборами на прогулку и проводил молодых людей до самой нижней ступени крыльца. Жоаль избегал смотреть ему в глаза, словно бы старик с некоторых пор внушал ему неясный страх. Но чувство, мешавшее юноше поднять взгляд на патриарха семейства, было абсолютно не похоже на тот страх, что вызывала в нем мать.

Пока Жоаль помогал Жюдите устроиться на сидении кареты и сам усаживался рядом с ней, Веллер все стоял и разглядывал его, будто удивляясь не слишком-то лощеным его манерам. Когда карета тронулась, Шарль еле заметно шевельнул рукой в знак напутствия.

- Ты, потише, осторожнее там с лошадьми! - прикрикнул он на кучера, тут же отвернулся и стал подниматься по ступенькам.

Кучер-мулат в ливрее дома Веллеров прошептал молодой паре слова почтения - но не сделал ни малейшего движения повернуться к ним. Он заметил оживление Жюдиты, но и выражение лица старого хозяина не ускользнуло от него. И потому он колебался, не мог решить, стоит ли считать Жоаля членом семьи или еще нет.

Оказавшись наедине с любимой девушкой, Жоаль быстро воспрял духом, на душе у него сделалось светло. Все невыносимо долгие предыдущие дни были наполнены лишь нескончаемой болтовней с господами и их красавицами дамами, которые, без сомнения, здорово и очень элегантно курили кальян, но рассуждали на совершенно чуждые и неинтересные молодому Деспану темы. Его истощил обстрел целой батареи испытующих взглядов, вымотало бесконечное возобновление "сурового допроса" (выражение Шарля Веллера). И тем не менее, сейчас Жоаль все более склонялся к тому, чтобы простить назойливых праздных господ и даже оправдать их суету, признав, что Веллеры намеренно стремились показать ему, в какой мир ему предстоит войти и какова на самом деле та, которую он желает взять в супруги.

- Вы удобно устроились? - спросил он девушку.

- Прекрасно, - ответила Жюдита.

Она сидела очень прямо и, слегка покачиваясь на сиденье от толчков кареты, напомнила Жоалю лилию, колеблемую ласковым бризом. Юноша в который раз восхитился утонченностью линий ее рта и носа, красотой ее глаз, ее тонкими длинными пальцами, чуть подрагивавшими в кожаных перчатках. Это правда - именно такую девушку он хотел себе в жены. Но почему же теперь, когда ей следовало бы понять, какой великий момент настал, - она внезапно сделалась такой молчаливой и далекой?..

Молодые люди не произносили ни слова, но между ними незримо шло некое противоборство. Поначалу это просто удивило, а затем невыразимо смутило Жоаля. Он знал, что в последние дни Жюдита подолгу разговаривала с родителями - он сам видел это, но не мог объяснить этими разговорами внезапную сдержанность обычно живой и смешливой девушки.

Карета быстро удалилась от дома и продолжала углубляться в поля под тихий скрип камней, мостивших дорогу. На пути ее встретились всего два-три негра, почтительно остановившиеся при виде ее и склонившиеся в приветствии. По воскресеньям в Исфахане, как и в Канаане, прекращались все работы.

- Здесь очень спокойно, - заметил юноша. - Прекрасное место для разговора...

Жюдита утвердительно кивнула - и в это время одна из лошадей шарахнулась в сторону. Карету сильно тряхнуло, и Жоаль всем весом своего тела навалился на девушку, больно толкнув ее. Она отпрянула.

- Простите, - шепнул он.

И, охваченный порывом внезапного гнева, изо всех сил ударил кучера по спине и рявкнул:

- Поосторожнее, негро!

Затем он постарался поглубже усесться на сиденье, тщательно соблюдая подобающее расстояние между собой и Жюдитой, и украдкой взглянул на спутницу, помимо воли попытавшись представить ее формы, скрытые платьем. Раздражение неловкостью кучера еще не угасло в нем, и он невольно перенес его на Жюдиту. "Если б она была рабыней", - мелькнула мысль, - "мне было бы достаточно приказать ей раздеться". Он впервые подумал о любимой девушке таким образом - и тут же устыдился этого, но недолго казнил себя. Во время столкновения он успел ощутить, что тело у его избранницы не вялое и изнеженное, а крепкое и упругое, и внезапно его властно повлекло к ней. Он придвинулся к девушке осторожно и медленно, не сводя с нее почтительного взгляда.

- Что же с Вами сегодня происходит все утро? - чужим низким голосом спросил он.

Она вздрогнула и поспешила ответить:

- Нет, ничего, Жоаль, уверяю Вас.

- И все-таки Вы не можете не знать, почему Ваш отец предложил нам совершить эту прогулку?

Она согласно кивнула и побелела, как полотно. На мгновение Жоалю показалось, что она вот-вот начнет что-то объяснять, быть может - оправдываться... Но Жюдита не вымолвила ни слова. Она просто повернулась так, чтобы видеть его лицо, и целую томительную минуту пристально разглядывала его. При этом лицо ее самой приняло совсем новое, незнакомое Жоалю выражение: темные глаза напряженно смотрели, не мигая, губы слегка сжались, подбородок подобрался и резче обозначились складки, идущие от крыльев носа... Это было знаком ожесточенной внутренней борьбы.

Жоаль внезапно встревожился.

- Но, помилуйте, Жюдита! - вскричал он. - Когда отец ничего не имеет против того, чтобы его дочь отправилась гулять одна в компании молодого человека - значит, ему нечего возразить и против тех планов, которые они могут построить!

- Планов насчет... свадьбы, я полагаю?

- Да, насчет свадьбы!

Он заколебался, сильнее наклонился вперед:

- Не хотите ли Вы поговорить о них со мной?

Жюдита медлила с ответом. Она не сводила с лица юноши этот необъяснимый, смутно настороженный взгляд, будто бы внезапно перестала узнавать его.

- Должна сказать Вам, что до сих пор никогда серьезно не подумывала о замужестве, - наконец, прошептала она.

- Но сегодня Вы думаете об этом, не правда ли?

- Дело в том, что... я почти ничего не знаю о Вас, Жоаль!

Голос ее был тусклым, почти бесстрастным, но она дрожала. "Черт меня возьми, если я понимаю, что стряслось!..." - подумал Жоаль. Девушка, сидевшая рядом с ним в карете, больше не была той, с которой он говорил в долине Канаана, и еще менее - той, что встретила его в Исфахане признанием, как она счастлива его видеть. Неясная горечь поднялась со дна его души и вытеснила смущение.

- Но что ж с Вами такое? - спросил он непринужденным тоном... наигранным и оттого излишне небрежным. - Кто-нибудь дурно говорил Вам обо мне?

Произнося это, он подразумевал только Веллеров и их многочисленных друзей - но едва слова слетели с его губ, как на него нахлынули воспоминания о брате и о Марте. От этих двоих можно было ожидать всего, что угодно! Внезапно объятый злобой, он вскочил, так, что карета зашаталась.

- Так и есть, не правда ли? - мрачно произнес он. - Это действительно так?

- Да нет же! - живо возразила Жюдита. - Что Вы выдумываете!

- Я не выдумываю, Жюдита, а констатирую факт! Вы ни с того ни с сего перестали быть прежней! В прошлый раз вы ясно сказали, что помните, знаете меня, а сегодня утверждаете обратное? Это же ненормально, это даже странно!

- Прошу Вас, успокойтесь! - пролепетала она. - Прошу Вас, пожалуйста...

Она усадила его обратно на подушки и внезапно сама прильнула к нему. Как будто бы, повинуясь порыву, после долгой борьбы и сомнений она поддалась давно зревшему в ней чувству... Взгляд, которым она наградила юношу, осиял, казалось, не его лишь одного, а весь мир!

- Вы и вправду просите моего согласия на брак? - дрожащим голосом спросила она.

- Да! - ответил Жоаль. - Скорее всего, не так, как Вы бы хотели услышать, но я прошу именно этого!

- Вот так просто? Я имею в виду, Вы не желаете еще поразмыслить?

- Вы могли бы спрашивать так, если бы я попросил Вас жениться на мне при первой же нашей встрече. Тогда размышлять, быть может, и стоило бы. Но я живу бок о бок с Вами уже больше трех недель! Разве это ничего не значит для Вас?

- Да, пожалуй, Вы правы, - согласилась Жюдита. - Но... говорили ли Вы об этом с моим отцом в последние дни?

- Я сделал это сразу по приезде. Он дал мне свое согласие.

- Но, предположим, сегодня он внезапно передумает?

- Он не стал бы так резко менять мнение, - отрезал Жоаль. - Это было бы недостойно господина.

Он произнес это сухо и торопливо, словно бы и ему передалась часть страха, снедавшего Жюдиту.

- Отец очень непростой человек, - настаивала она. - Его настроение так переменчиво! Никогда не знаешь, что он скажет в следующий момент!

- Но если он скажет "да", то и Вы согласитесь?

- Да, я думаю... что буду согласна!

В это короткое мгновение Жоаль едва не перебил ее - на языке его висел упрек, что уж от кого, а от нее он ждал уверенности... Но он заставил себя промолчать и стоял, не шевелясь, весь обратившись в ожидание, ловя каждый вздох девушки.

- Да, я скажу "да"! - воскликнула она наконец. - О! Да!

Не одна лишь страсть была в ее голосе - в нем звучал вызов, и более того - смятение и некое ожесточение слышались в нем... Но Жоаль не мог сейчас расспрашивать ее ни о чем. Стоило ему лишь слегка шевельнуться, как девушка порывисто прижалась к нему. Пока он решался, взять ли ее лицо в ладони, она закрыла глаза и сама подставила ему губы.

Поцелуй, долгий, сладкий, соединил их тела и души и скрыл розовой пеленой неземного блаженства окружающий мир. Жоаль и думать забыл о колебаниях своей спутницы, о внезапной перемене в ней, о той борьбе, что она, казалось, вела сама с собой. Он был ошеломлен, переполнен счастьем, и с трудом смог оторваться от губ любимой.

- Вы любите меня? - спросил он, держа ее лицо так близко, что дыхание их смешалось. - Вы меня любите?

Он и не ждал ответа - он прочел его в глазах девушки и крепко обнял ее, прижав к груди:

- Знаете ли Вы, что Вы первая и единственная, кто подарил мне такое счастье?!

- Да, Жоаль, я знаю! - прошептала Жюдита.

Она отстранилась, словно бы с сожалением, и взглянула на юношу почти умоляюще. Она дрожала всем телом, горела пламенем желания. Казалось, она ждала, безумно ждала чего-то непостижимого - и вновь, запрокинув голову, подставила любимому губы, для поцелуя, еще более страстного и нежного, чем первый.

- О! Жоаль! Нам не следовало бы... - пролепетала она. - Нас могут...

Он закрыл ей рот поцелуем, и им обоим показалось, будто они летят, обнявшись, в бездонную пропасть. Но в этом новом поцелуе словно бы остался отзвук последних слов Жюдиты - и внезапно, в самый неподходящий момент, перед мысленным взором Жоаля отчетливо возникли Режис и Марта. Их образы так грубо и зримо вмешались в его любовный восторг, что ему на секунду почудилось с пугающим правдоподобием, будто эти двое на самом деле не спеша идут за каретой, терпеливо ожидая, пока он их заметит.

Испуганный силой этого видения, Жоаль отстранил от себя Жюдиту, обернулся - и увидел всадника. Тот на небольшом расстоянии сопровождал карету и внимательно рассматривал ее.

- Кто этот человек? - спросил Жоаль охрипшим от волнения голосом.

Жюдита тоже заметила новоприбывшего.

- Это мой кузен Вильям Веллер, - сказала она, краснея.

Она нервно сделала всаднику знак приблизиться и, когда мужчина подъехал, направляя лошадь наперерез карете, произнесла:

- Жоаль, представляю Вам моего кузена Веллера. А Вам, Вильям, вот его - г-на Жоаля Деспана.

Вильям Веллер, лет тридцати на вид, был хрупкого телосложения, с несуразно длинными руками и ногами. Длину рук зрительно увеличивали покатые плечи, лицо поражало меловой бледностью. Глаза его косили так сильно, что невозможно было понять, на кого из влюбленных он смотрел с большим вниманием. Но, казалось, он ничуть не страдал по поводу своей внешности.

- Что же значит это "господин"? - с иронией в голосе выговорил он. - Ты теперь зовешь "господами" всех парней, с которыми целуешься?

- Мы скоро поженимся! - с вызовом ответила Жюдита.

У нее тряслись губы, словно она была готова вот-вот расплакаться.

- Да неужели? - деланно удивился Вильям. - Ты? Жюдита Веллер? Ты и впрямь собираешься выйти за этого, с позволения сказать, "господина Жоаля"?

- Вот именно, собираюсь! - парировала Жюдита. - И тебя не спрошу, так и сделаю! Насколько мне известно, тебе никто не давал права учить меня, как себя вести.

В голосе ее снова звучал вызов. И то, что она так резко и живо возразила своему кузену, поразило Жоаля даже больше, чем то, что Вильям презирал его и не считал нужным это скрывать. Что-то в этой стычке, причиной которой он стал, невыразимо пугало его - но страху он поддался лишь на секунду. Затем он ощутил неловкость, стремление во что бы то ни стало разрядить обстановку, в точности как тогда, когда Режис застал их с Жюдитой в лощине.

- Господин, прошу Вас, не зарывайтесь и позвольте нам спокойно продолжить прогулку, - обратился он к Вильяму. - Я скоро стану мужем Вашей кузины, и мне бы не хотелось портить отношения. Напротив, я бы хотел подружиться с Вами.

Жоаль произнес это с улыбкой, и Вильям ухмыльнулся в ответ - но губы его дрожали.

- "Подружиться"? - передразнил он и сплюнул. - Еще чего, Господи прости!

Он хотел добавить еще что-то, но передумал и повернул коня прочь.

- Жюдита! - крикнул он на скаку. - Это твой отец поручил мне разыскать вас. Быть может, ты забыла, что он ждал новостей - так знай: он только что получил их! Так что я советую тебе живей возвращаться домой!

Карета успела очень далеко отъехать от дома Веллеров, и лишь через полчаса, гоня усталых лошадей рысью, возница промчался по аллее и остановил экипаж у крыльца. Первыми, кого там увидели влюбленные, были Шарль Веллер и высокий бородатый мужчина. Он оживленно беседовал с хозяином дома, и даже не слыша его слов, по одним только жестам можно было догадаться, насколько он самоуверен и не сомневается в собственном авторитете. Как только старик Шарль заметил карету, он замер на полуслове и, похожий на большую окаменевшую птицу, не шевелился, пока молодые люди не приблизились. Жюдита шагнула к нему. Она снова была очень бледна, и мелкая дрожь сотрясала ее руки.

- Отец! Что-то случилось? - спросила она. - Почему Вы послали за нами Вильяма?

Ее отец содрогнулся и нервно махнул рукой к дверям:

- Пожалуйста, Жюдита, будьте добры подняться в дом, к матери.

Звук собственного голоса будто бы вывел его из оцепенения. Он сделал движение навстречу Жоалю, но взгляд его по-прежнему был рассеянным и отсутствующим.

- Ну же, Жоаль! - внезапно воскликнул он пронзительным неестественным голосом. - Что Вы стоите - видите, вот только что приехал профессор Гриффитс. Вы знакомы с ним, не правда ли?

- Ах! Ах! - произнес высокий мужчина. - Конечно же, он меня помнит.

- Разумеется! - вторил ему Веллер. - Учителей, что выводят в люди и призваны передавать свои знания, не забывают. О, да, конечно же, о них помнят всю жизнь!

Казалось, теперь он готов был говорить без умолку... Но через несколько мгновений во дворе вновь наступила тишина. Жоаль всеми силами старался скрыть от обоих собеседников тревогу, внезапно пригвоздившую его к земле. Жюдита исчезла в доме, не удостоив его ни словом, ни даже взглядом. Юноша ощутил приближение страшной угрозы - она готова была вот-вот обрушиться на него, пронизать его до самых недр души и вдребезги разбить ему сердце.

- Что происходит? - наконец, с трудом выговорил он.

И, поскольку никто ему не ответил, он продолжал уже раздраженно:

- Что это за манера, господин Веллер, заставить нас бежать сломя голову за Вашим племянником, как будто бы мы в чем-то провинились?

Он и вправду не мог взять в толк, что побудило Веллера таким вот образом нарушить их уединение. Внезапно поступок старого Шарля показался ему унизительным. Не будь этой неведомой угрозы, которая почти физически сгущала вокруг него воздух - о, как бы он дал волю своему справедливому гневу! Но юноша чувствовал ее и потому снова замолчал.

- Вильям упомянул о каких-то новостях, - наконец, промолвил он. - Что это за новости?

- Важные, мой мальчик, - прошептал Гриффитс, разглядывая его. - И настолько, что я задаюсь вопросом...

- Да? И каким же вопросом Вы задаетесь? - вскричал Жоаль, вне себя от нетерпения из-за колебания собеседника.

- ...не следует ли скорее г-ну Веллеру сообщить Вам эти новости.

Старик встряхнул головой. Казалось, он колебался еще сильнее, он выглядел смущенным и несчастным из-за того, что вынужден был стоять тут и наблюдать, как вот-вот разыграется тяжелая сцена.

- Пойдемте в летнюю беседку, - поспешно предложил он. - Там мы... пропустим по стаканчику пунша и сможем спокойно подискутировать!

Он наконец-то решился поднять глаза на Жоаля и неловко улыбнулся ему:

- Да, так и следует поступить, не правда ли? Моя жена не потерпит, если мы будем пить спиртное в доме в столь ранний час.

- Быть может, нам лучше бы вообще не пить, - вставил Гриффитс.

- Да нет же! Дело не в этом! Мою жену вовсе не интересует, пьем мы или нет! Единственное, чего она не желает, это... чтобы мы сейчас заходили в дом!

Жоаль закусил губу. Дорого бы он дал, чтобы заставить этих двоих прекратить кривляться, вынудить их заговорить прямо здесь, сейчас же и без обиняков выложить ему то, что они так явно и с таким трудом готовятся объявить!.. Но страх стискивал его свинцовой ладонью, не давая ни шевельнуться, ни произнести хоть слово. Он чувствовал смертельную усталость, чуял угрозу со всех сторон, его душила та скользкая деликатность, с которой оба собеседника увиливали от его вопросов.

- Именем Неба, господин Веллер! - вскричал он вдруг. - Вы скажете мне, в конце-то концов, что происходит?! Это из-за меня и барышни Жюдиты?

- Да нет же, мой мальчик, нет!

- Тогда зачем же ее попросили подняться к матери? Г-жа Веллер больна?

- Пожалуйста, прошу Вас, - нервно произнес старик, - не будем об этом здесь, пройдемте в беседку. Выпьем для начала немного пунша!

Какое-то время Жоалю даже начало казаться, что все это просто игра. Одна из тех мрачных и глупых игр высшего света, в которых Веллеры слишком долго заставляли его участвовать. Но не прошло и нескольких секунд, как гнев отрезвил его, помог вырваться из этой призрачной иллюзии и оживил острое чувство пережитого унижения.

- К черту Вашу беседку и Ваш пунш! - крикнул он. - Я Вас спрашиваю, Вы слышите? Прошу Вас сейчас же рассказать мне все как есть!

Но в то самое мгновение, как с губ его слетели эти слова, он понял, что никакой игры не было и в помине. Угроза стала явной - она, казалось, исходила от чьей-то чужой злой воли и только прикрывалась дергавшимся в тике лицом старого Веллера и бесстрастной физиономией Гриффитса. Жоалю внезапно показалось, что сам воздух вокруг них застыл, сгустился, как кисель.

Немец опустил голову. Юноша услышал, как он цедит сквозь зубы какие-то непонятные слова - и понял, что это была молитва, лишь когда из пухлых губ учителя выплыло "Аминь". И сразу же Гриффитс снова поднял голову и уставился на Жоаля во все глаза.

- Я и в самом деле приехал сюда с плохими новостями, - сказал он. - И, увы, они касаются Вас, мой мальчик!

Жоаль похолодел. Гнев и нетерпение мгновенно рассеялись.

- Что это за новости? - медленно произнес он, не сводя глаз с обоих собеседников.

Веллер тронул себя за губу, но ничего не сказал. Увидев это, Гриффитс продолжил:

- Есть многое, что нам узнавать тяжело, во что трудно поверить и признать, мой мальчик! Однако же, следует все принимать со смирением и верить, что это справедливо, ибо так учит Бог - Он всегда все делает к лучшему.

- Что это? - спросил Жоаль.

Внезапно его вновь охватило бешенство, но не яростное, а отчаянное. В голове заметались безумные, полные ужаса мысли. Он схватил немца за лацканы сюртука.

- Эти новости из Канаана, не так ли? - воскликнул он. - Там что-то стряслось?

- Да, - ответил Гриффитс. - Там кое-кто умер.

- Кто?

- Ваш отец, Жоаль. Три дня назад.

Поначалу Жоаль как будто бы пропустил эти слова мимо ушей. Он никак не отреагировал на страшное известие, только отпустил Гриффитса и застыл, неподвижный и бездумный. На лужайку набежала тень облака, и он машинально проводил ее взглядом.

- Чт... что!? - выдавил он наконец.

- Ваш отец умер, - с досадой повторил Веллер, глядя мимо него вдаль. - Никто не смог ничего поделать, чтобы спасти его. Его отравила одна из ваших негритянок.

- Мой отец? - беззвучно прошептал Жоаль. - Отец мертв?! Нет, это невозможно!

Он не обратил ни малейшего внимания на последние слова Веллера. До него дошел весь смысл слова "мертв", и все тело пронизала непреодолимая дрожь. Он застыл в неподвижности, будто пораженный неожиданным сокрушительным ударом, даже не успев почувствовать боли. Мысли забились куда-то в дальний закоулок мозга и замерли там, оглушенные. Он не слышал ни надтреснутого голоса старого Веллера, еще продолжавшего что-то объяснять, ни густого баса Гриффитса, что-то подтверждавшего в его словах. Ему показалось, будто два эти чужих человека рассказывают друг другу какую-то пустую, совершенно не интересную историю. Потом он расслышал, что именно говорил Гриффитс:

- Повешение, господин Веллер? Лично я нахожу подобное наказание слишком мягким для этой негритянки! Я бы сначала порубил ее хорошенько ножом мясника, а потом сжег бы все кусочки один за другим!

- Негритянки? - очнулся Жоаль. - О какой это негритянке Вы говорите?

- Мы больше ничего не знаем о ней! - ответил Веллер. - Похоже, речь идет о бывшей сожительнице Вашего отца. Она одна знала, где Давид держал негритянский порошок.

- Как это, "похоже"? - вскричал немец. - Да это, напротив, единственное, что известно совершенно точно! О Небо, помоги схватить эту Медею и наказать ее так, как она того заслуживает!

- Медею? - переспросил Жоаль.

- Ну да, мой мальчик! Ваш управляющий вырвал у нее признание. Господину Деспану, тем не менее, следовало бы знать, что негры не способны управлять своими страстями, точно так же, как не могут изменить цвет своей кожи! Должно быть, в этой Медее проснулась обезьяна. Какая жалость, что ей удалось ускользнуть!

- А!.. она сбежала?

- Увы!

На мгновение наступила тишина. Первым встряхнулся Веллер - теперь, казалось, он торопился побыстрее со всем этим покончить.

- Я понимаю, что Вам было тяжело услышать подобные вещи в такой дали от дома, - заметил он. - Быть может, Вам следует подумать о возвращении?

- Да, господин, - машинально согласился Жоаль. - Мне прямо сейчас нужно ехать.

Он медленно и неотвратимо проникался смыслом только что услышанного. Сначала он осознал, что в Канаане произошло нечто ужасное. "Надеюсь, папа не слишком разнервничался", - подумал он... и внезапно понял, что его отец больше никогда уже не будет нервничать. Он содрогнулся от непоправимой очевидности случившегося.

- Ваш негр седлает Вам лошадь, - сообщил Веллер. - Но если Вы предпочитаете карету...

- Нет, спасибо, - отказался юноша.

Будто в дурном сне, он заметил, как из конюшни, держа лошадь под уздцы, вышел Рем. Раб был в слезах. Он остановился перед хозяином и опустил голову, сотрясаясь от рыданий.

- Рем? - медленно позвал Жоаль.

- Да, г'сподин?

- Ты все знаешь, не так ли?

- Я знаю - что, г'сподин?

- Что произошло со старым господином из-за пёль? Знаешь? Да или нет?..

Рем заколебался. Смерть старого хозяина и страшные ее последствия, что не преминут обрушиться на всех обитателей осиротевшего поместья, приводили его в ужас. Нужно ли рассказывать молодому господину всю правду? Лучше было бы, конечно, притвориться, будто он, Рем, не знает ничего, но это могло быть рискованно и опасно. По тону Жоаля раб понимал, что может ожидать его, если он не повторит слово в слово то, что уже знает сам.

- Да, г'сподин, я знаю! - произнес он дрожащим голосом, испуганно стрельнув глазами в сторону слушавших его белых. - Я знаю, что хозяин умер по вине этой гадкой негритянки. И еще знаю, что хозяйка не захотела, чтобы Вам сообщали об этом раньше, чем пошлют за барышней Селией и г-ном Режисом.

- Хозяйка так приказала? Ты уверен?

- Да, г'сподин.

- Значит, она была в Канаане одна, когда хозяин умер?

- Да, г'сподин!

- Кто тебе это сказал?

- Негро бородатого господина, г'сподин!

Перед мысленным взором Жоаля возникло большое, некогда сильное тело отца, вытянутое, окоченевшее, без признаков жизни, неподвижно лежащее в своей комнате - и он никак не мог отогнать это видение. Внезапно он снова задрожал - на этот раз от смертельного ужаса, захлестнувшего его с головой. Он схватил раба за руку, не осознавая до конца, что творит, встряхнул его и прорычал:

- Почему ты сразу же не пришел известить меня, вместо того чтобы позволить это сделать тем двум белым?

- Но, г'сподин, хозяйка сказала...

- Речь не о ней, а о тебе! Почему ты сразу же не разыскал меня?

- Я не мог, г'сподин! Эти господа не позволили бы мне. Они говорили о Вас и без конца рассказывали всякие истории о хозяйке и Канаане. Это, г'сподин, все дела белых, и Вы всегда говорили, что негро не нужно в них вмешиваться!

Жоаль повернулся к двум неподвижным господам:

- Держу пари, что это вам понравилось, а? Держу пари, вы были очень довольны, что могли перемывать нам кости!..

И осекся, вздрогнул от звука собственного голоса. На глаза ему снова попался Рем, и он содрогнулся от отвращения, увидев, как слезы заливают его сморщенное черное лицо. Он размахнулся и залепил невольнику пощечину.

- Убирайся отсюда! - крикнул он.

- Успокойтесь же, в самом деле! - вмешался Веллер. - Вам нечего больше ждать и лучше бы без промедления пуститься в путь.

- Минуточку, - обернулся к нему Жоаль. - То, что только что рассказал мне этот негро, - верно?

Веллер беспомощно взглянул на Гриффитса, будто бы прося у того поддержки. Тот изобразил на лице отчаяние и пожал плечами.

- Что Вы хотите, чтобы мы Вам сказали? - процедил он сквозь зубы. - Конечно, это верно! Г-жа Деспан и вправду порекомендовала известить Вас последним.

- Почему же?

- Как мы можем знать это, мой мальчик? В конце концов, это нас не касается!

И Жоаль увидел, как оба, будто бы одновременно охваченные досадой, одинаковым движением отвели глаза. Внезапно ему стало плохо. С какой-то болезненной поспешностью он окончательно убедил себя, что его отец действительно умер и он остался один-одинешенек. Боль и отчаяние распирали ему грудь, и он расплакался - но уже через несколько секунд устрашился звука своих рыданий и замолчал.

- Ладно!.. - пролепетал он. - Думаю, мне лучше уехать.

- Это самое лучшее решение, - подтвердил Веллер.

- Да! Мне необходимо сейчас же вернуться в Канаан!

- В Канаан? - буркнул Гриффитс.

Он хотел было положить руку Жоалю на плечо, но остановил себя на полужесте.

- О! - промолвил он. - Еще кое-что... что Вам лучше будет сначала услышать из уст белого, нежели негра! Вы поступите неправильно, мой мальчик, если отправитесь сейчас в Канаан. Ваш отец уже почти двое суток как похоронен. Отныне хозяин там - Ваш брат Режис!

- Хо... зяин? Режис?

- Его мать показала мне бумагу, свидетельствующую об этом. Этот документ составлен и подписан собственной рукой Давида. Она имеет силу закона, и я очень опасаюсь, что у Вас уже больше нет никаких прав.

Жоалю почудилось, будто земля разверзлась под ним и поток грязи увлек его в глубину.

- Если Вам нужен мой совет, - продолжал Гриффитс, - Вам предпочтительнее всего уехать подальше, в какую-нибудь другую страну, где никто не будет Вам досаждать.

- Довольно, Гриффитс! - резко оборвал Веллер. - Лично я считаю, что мы должны сейчас распрощаться с этим молодым человеком и предоставить ему свободу решать самому. Как я Вам уже сказал, чужие проблемы не касаются Исфахана! Я всегда следил, чтоб это было так, и настаиваю, чтобы так и оставалось!

Он произнес это тоном, не терпящим возражений. Лицо его сделалось таким же мучнисто-белым, как его шевелюра. Быть может, он и пытался как-то заставить себя сочувствовать горю Жоаля, но этого совершенно не было видно. На самом деле он был всего лишь смущен тем, что сцена все-таки разыгралась перед домом и продолжает развиваться. Глядя на юношу, он добавил:

- Мы с Вашим отцом начали было обсуждение некоего проекта касательно Вас. Стоит ли говорить, что теперь этому обсуждению грош цена. Когда Ваш бедный отец убеждал, будто бы Вы способны заменить мне покойного сына, я и мысли допустить не мог, что он делает это ради простой выгоды: дабы уладить свои собственные дела с наследованием поместья! Никто здесь не желает разбираться, что происходит в Вашей семье, мой мальчик! Ведь речь идет о личных вопросах, обсуждать которые между собой - ваше право. Посему я прощаюсь с Вами!

Кровь бросилась Жоалю в лицо. По мере того как он осознавал, о чем говорил старик, он все более трезвел и возвращался к действительности.

- Но я не могу уехать вот так! - пробормотал он. - Я должен... попрощаться с дамами!

- В этом нет необходимости, - отрезал Веллер.

- Но... барышня Жюдита?! С моей стороны будет нехорошо...

- Боюсь, что ни дочь моя, ни жена не в состоянии сейчас принять Вас, - добил его старик.

Если бы не обстоятельства, в которых это произносилось, Жоаля бы позабавило, как изменился голос Шарля - он прозвучал слабо, все так же вежливо, но уже нерешительно. Хозяин Исфахана даже вспотел, силясь не нервничать. Ему не терпелось покончить с тяжелым разговором, уйти к себе и закрыть дверь ото всех. Тяжелые мешки у него под глазами тряслись, будто он готов был расплакаться, хотя он не чувствовал никакого горя, разве что сожалел, что так долго простоял на солнцепеке. Он резко отвернулся и, не попрощавшись с учителем и учеником, быстро исчез в доме.

Гриффитс еще мгновение продолжал молча рассматривать Жоаля. Он страстно обрадовался, что стал свидетелем его горя. Не то чтобы он питал к Жоалю ненависть, но радость при виде чужих страданий издавна была единственным развлечением в его жизни неудавшегося профессора. Право же, Веллер, когда прервал его несколько минут назад, едва не лишил его доброй половины этого удовольствия!..

- Нет ли у Вас каких-либо соображений насчет того, что могло бы побудить Вашего отца составить подобный документ? - спросил он осторожно.

И, поскольку Жоаль молчал, он осмелел:

- У Вашей матери было такое странное лицо, когда она показала мне эту бумагу!

- Какое лицо? - спросил Жоаль.

- Мне показалось, что она была счастлива. Да, безумно счастлива!

На этот раз он осмелился положить руку юноше на плечо:

- Сын мой, Бог говорил нам в притче, что Он развеет семена по ветру. Не Вы ли случайно то зерно, что выросло не на своем месте?

- Оставьте меня в покое! - вырвался Жоаль. - Отстаньте от меня со своими историями!

Он заходил кругами, бесцельно, точно слепой, до боли стиснув зубы. Он не мог смириться со смертью отца. Он представлял себе, как вернется в Канаан и увидит, что Давид ждал его. Глухое отчаяние угнетало его, и он машинально повторял: "Его больше нет, он мертв", - вовсе не веря в это.

Наконец, он взял себя в руки и нагнал уходившего Рема. Когда раб боязливым жестом подал ему поводья лошади, он так выхватил их, что едва не оторвал вместе с пальцами, и вскочил в седло.

Что-то, однако, удержало его от того, чтобы пришпорить коня и пустить галопом по аллее. Он приподнялся на стременах, обернулся и бросил последний взгляд на дом. И тут он заметил Жюдиту. Она смотрела на него из окна одной из комнат на втором этаже. Но когда взгляды их встретились, она резко отпрянула, вытирая рот, словно пытаясь стереть с губ прикосновение чего-то гнусного.