В начало

Часть вторая

Только лишь неделю спустя, когда Жоалю показалось, что отец полностью оправился после приступа болезни, юноша решил предпринять поездку в Исфахан. Он выехал из Канаана поздним утром, в сопровождении Рема. Давид счел необходимым отправить с ним этого раба в качестве слуги. И действительно, было бы верхом неприличия предстать перед Веллерами, не имея собственной прислуги.

Если бы сейчас Деспаны вдруг решили выставить Рема на рынок рабов, то без труда нашли бы на него покупателей и смогли бы назначить хорошую цену. Робкий подросток давно превратился в высокого сильного детину, крепко сбитого и широкоплечего, без единого физического недостатка. За прошедшие годы он успел забыть своего брата Ромула, проданного когда-то Маллигану. И даже матери своей он больше уже не помнил. Он сиял от радости, что именно его выбрали сопровождать молодого господина в важной поездке, и с самого восхода солнца не присел ни на минуту, стараясь заслужить расположение хозяина.

Когда Жоаль и Рем наконец отправились в путь, стояла прекрасная теплая погода. Солнце висело в зените, разбрызгивая лучи жаркого света по чистейшей голубизне моря, усеянного купами рыжих водорослей. Жоаль покидал Канаан впервые за много лет. Конечно же, ему было грустно, но в то же время и приятно ощущать на лице ласку легкого ветерка, а меж колен - упругое тело лошади, послушной его посылам. И все же, доскакав до конца аллеи, он не стал оборачиваться, чтобы последний раз взглянуть на отчий дом. Не замедлив ни на мгновение ход коня, он решительно повернул на запад.

Охристая от глины дорога змеилась по подножию холма. Она была малохоженной, почти заброшенной, усеянной рытвинами, и местами целые лужайки сорняков скрывали ее под собой. Но все же по ней можно было двигаться почти без труда.

Скоро лошадь перешла на легкий галоп, но и Рем не отставал, большими скачками несясь по обочине дороги. Движения его были стремительны и одновременно мягки, точно у дикого зверя. Время от времени Жоаль окликал его, чтобы знать, не отстал ли он. И раб с широкой улыбкой отвечал: "Я здесь, г'сподин!" Он нисколько не стеснялся своей полной наготы, но мечтал поскорее добраться до Исфахана, чтобы наконец облачиться в новенькую ливрею, пока что лежавшую у хозяина в сумке, притороченной к седлу.

Около двух часов пополудни путники достигли развилки дорог. Та, что слева, более широкая и ухоженная, вела в Фор-Руаяль. Жоаль свернул направо, по дороге, отклонявшейся к западу, в направлении сиявших на солнце гор. Через некоторое время после поворота хозяин и раб миновали поместье с красивыми конюшнями и многочисленными негритянскими хижинами. Жоаль смутно помнил имя его владельца, поскольку часто слышал его от отца. Он подумал было нанести соседу визит - но тут же понял, что это неизбежно выльется в приглашение отужинать и остаться на ночь, во множество вежливых формальностей, которые только зря задержат его. А он решил для себя, что будет отсутствовать в Канаане максимум неделю. Если же начать наносить визиты уже по дороге к цели, драгоценное время будет потрачено зря. И Жоаль проехал мимо поместья, не сворачивая.

В конце дня они с Ремом попали в малонаселенный район. Поместий в нем почти не было, а на маленьких фермах и в неказистых хижинах простонародья, сделанных из неоструганных досок и крытых пальмовыми листьями, очевидно, ютились люди, слишком незнатные для того, чтобы Жоалю пришло в голову остановиться у них. Кругом, на суровых склонах холма, по которому шла дорога, растительность была скудной, но пленяла взор своеобразной дикой красотой и причудливыми очертаниями, резко выделяясь на фоне величественного красного заката. Завидев переправу через ручей, Рем упал в воду, чтобы напиться, и потом нагнал лошадь тяжелыми широкими шагами. Раб устал - теперь он бежал как-то боком, склоняя голову к земле. Жоаль понял, что нужно любой ценой найти пристанище на ночь.

И как раз, когда он подумал об этом, впереди показался особняк, за которым виднелось несколько негритянских хижин. Фасад деревянного хозяйского дома украшал резной балкон. Под ним, на узкой короткой аллее, стоял худой, бородатый, бедно одетый человек и разглядывал приближавшихся гостей.

- Добрый вечер, господин, - произнес он, облокотившись на палисад.

И, глядя на отфыркивавшегося Рема, добавил:

- У Вас очень хороший, красивый самец!

- Да, он красив, - согласился Жоаль.

- Вы торговец неграми?

- Нет, - ответил Жоаль как можно более равнодушно.

- Мне так показалось, простите, - поспешил извиниться мужчина. - Вы случайно не знаете кого-нибудь, кто хотел бы приобрести невинную девочку?

- Нет, - снова сказал Жоаль.

Он колебался, не зная, стоит ли проситься на ночлег к этому незнакомцу. И все же через секунду спешился: надвигалась ночь, по склонам гор сползали туманы - было бы неразумно и опасно продолжать столь дальнюю поездку на усталом коне и с утомленным рабом.

- Меня зовут Деспан, - представился он. - Найдется ли у Вас, где мне почистить лошадь и чем накормить моего негра? Разумеется, я возмещу Вам все возможные убытки.

Услышав имя Деспана, мужчина тут же приосанился.

- Конечно, Вы можете найти здесь и еду, и ночлег, господин Деспан! - с готовностью предложил он. - У меня, честно признаться, не слишком комфортно, я немного запустил хозяйство после смерти жены, но все же я рассчитываю, что Вы удостоите меня чести провести ночь под моей крышей. Мое имя Бонвилль, господин, я Ваш покорный слуга! И даже не заикайтесь, пожалуйста, о возмещении расходов!

Жоаль покачал головой вместо приветствия.

- Благодарю Вас, - сказал он. - Но я бы все же настоял на плате за лошадь и раба.

Хозяин согласился. Он держался почтительно и не скрывал своего удовлетворения неожиданной удачей.

- Вашему негру и коню сейчас дадут маисовой каши, овса и свежей воды, - пообещал он, шагая впереди Жоаля по аллее. - Они оба кажутся мне довольно усталыми. Далеко ли Вы едете, господин Деспан?

- На западное побережье, в Исфахан.

- А! Ну да, к Веллерам! - оживился собеседник. - И как же поживает старый г-н Шарль? Он еще не помер? Знаете, я очень хорошо с ним знаком! Не близко, нет, но я его знаю!

Они подошли к дому. Бонвилль подозвал молодого негра, лежавшего поперек порога.

- Возьми поводья этой лошади и отведи ее на конюшню вместе с негром господина! - распорядился он. - Сейчас ты мне вымоешь их обоих почище, потом дашь им поесть.

Он указал гостю на дом:

- Входите, господин Деспан, входите же, прошу Вас!

На первом этаже оказалась всего одна комната, очень большая и темная. На полу не было никакого покрытия, просто утоптанная земля. В камине горел тусклый огонь. Рядом с очагом начиналась лестница, ведущая на второй этаж. Три юных мулата, два мальчика и девочка, при виде белых поднялись по ней, чтобы освободить место вокруг стола. За столом осталась сидеть только крупная жилистая негритянка - единственная одетая рабыня в этом доме.

- Садитесь, господин Деспан. Вы, должно быть, устали, - пригласил Бонвилль, придвигая к столу две скамьи. - Если пожелаете, мы выпьем пунша. А тем временем Маг приготовит нам одного-двух цыплят. Это недолго, вот увидите. Пара цыплят, господин, этого достаточно, как Вы думаете?

- Это очень хорошо, - ответил Жоаль. - Какая удача, что я проезжал мимо Вас, господин Бонвилль.

- О! Это удача и для меня! - с жаром воскликнул тот. - Мне немного не по себе и одиноко с тех пор, как моя жена умерла и оставила меня здесь, в доме и при негро.

Он вгляделся в глубину комнаты, заметил чернокожих на лестнице и проницательно улыбнулся.

- Хотите, я их выставлю? Знаете, господин Деспан, Вы не обязаны терпеть их общество, если оно Вам не нравится!

- Нет, нет, пусть сидят там, - сказал Жоаль. - У меня негро точно так же расхаживают повсюду, как у Вас. Позвольте им вести себя так, как Вы к этому привыкли.

Он чуть подался вперед, чтобы, в свою очередь, разглядеть негров, и вежливо добавил:

- Они вовсе не противны. И кажутся очень здоровыми.

- Это я сделал их моей Маг, - похвастался Бонвилль, выпятив грудь. - Они получились почти квартеронами, я полагаю! Как раз перед смертью жены я задумал устроить здесь небольшой питомник, поскольку почва тут слишком уж истощенная, чтобы родить что-либо, кроме негров. И в этом, я должен сказать, Маг была готова здорово помочь мне. У этой тетки хорошее плодовитое пузо!

Негритянка уже успела вернуться со двора, неся цыплят, и поспешно ощипывала их в углу у очага. Услышав комплимент, она закудахтала от удовольствия.

- Но теперь, когда жены моей не стало, у меня больше ни к чему нет охоты, - продолжил хозяин дома. - А Вы разводите негро, господин Деспан?

- О! лишь постольку поскольку, - ответил Жоаль. - Серьезно мы выращиваем только тростник.

- Это самая лучшая и благородная культура, Вы правы, правы, господин Деспан! - воскликнул Бонвилль. - Разведение негро, если получше присмотреться, доставляет много хлопот, и без большой отдачи. Возьмите, к примеру, каретника из Сен-Жозефа, моего ближайшего соседа. Несколько лет назад он тоже хотел попробовать устроить питомник. Тщетно я говорил ему, что он безумец, потому что у него нет ни места для этого, ни загонов, ничегошеньки! Но вот в конце концов наш умник вложил все свои деньги в хаусá (Хауса - племя, жившее на территории современного Конго) - такого же крупного парня, как он сам, и этим сказано немало, и настолько мощно сложенного, что даже страх пробирал, на него глядя! За неимением места, как я Вам уже говорил, он не нашел ничего лучше, как случать этого негро с самками у себя дома, рядом с собой и своей женой. И вот, господин Деспан, хотите верьте, хотите нет, однажды, когда он сидел у себя в кузнице, он услышал крики - и пока тащился до дома, хауса был уже на его жене!

- И, конечно же, Вашему соседу пришлось его убить, - сказал Жоаль.

- О! нет, господин! Он хлестал его кнутом целый день, но не убил. Он вложил в эту дрянь все свои деньги, понимаете? Потом, разумеется, ему пришлось снова продать его.

- А я бы не стал терять время на то, чтобы сечь эту нечисть, которая не знает, что белую женщину трогать запрещено, - медленно выговорил Жоаль. - Я бы подвесил его к дереву, внизу бы развел большой костер и собрал бы вокруг него всех моих негро, чтобы им было хорошо видно, как он дрыгает ногами и горит.

- Верно, господин... Вы бы сделали это, - задумчиво согласился Бонвилль. - Но каретник из Сен-Жозефа - нет, он же все состояние вложил в этого негра!

Он вздохнул и повернулся к своей негритянке:

- Ну что, Маг? Мы уже скоро сможем поужинать, да?

- Сейчас, г'сподин, - ответила Маг, поворачивая вертел с цыплятами над угольями. - Еще немного, и готово.

Бонвилль тяжело поднялся и принес оловянный кувшин, в котором настаивался пунш. Больше из удовольствия слушать его ответы, чем просто из вежливости, Жоаль продолжал расспрашивать его о земле, покойной жене, об укладе их жизни. Размеренный, неторопливый крестьянский говорок хозяина дома благотворно действовал на него. Все сомнения и страхи, которые терзали его последние дни в Канаане, улеглись, пока он слушал, как Бонвилль преодолевал превратности своей судьбы. Юноша чувствовал, что ему очень близок этот простой человек, хотя пропасть социальной лестницы разверзалась между ними во всю ширину, навечно приковав их к своим противоположным концам. Беседуя о земле, о всех неизбежных тяготах поместной жизни, они делились друг с другом маленькими секретами большого общего знания. Жоаль ощущал в собеседнике участие и благожелательность, находил его даже по-своему утонченным, каким бы странным это ни казалось. "Какой же идиотизм", - думал он, - "мучиться какой-то там ревностью, на кого-то там злиться!.."

Вскоре ужин поспел, и мужчины придвинулись ближе к столу. Парные цыплята, зажаренные на слишком горячих угольях, были жесткими, дымящаяся кожа лопнула и мясо распадалось лохмотьями, пататы тоже оказались жестковаты, а лиановые яблоки (Pommes lianes - плоды пассифлоры лавролистной) чересчур зелены, но проголодавшемуся за день Жоалю и в голову не пришло сетовать на качество еды. Он уже управился со своей порцией и вытирал губы платком, когда на пороге появился Рем. Раб смиренно склонил голову и осведомился, не будет ли перед сном у хозяина каких-либо распоряжений.

- Наверху, в бывшей комнате моей жены, есть хорошая кровать, - сказал Бонвилль. - Вам там будет удобно, господин Деспан! Если хотите, Ваш негр может лечь здесь, вместе с другими. Только нужно бы приказать, чтобы он не вздумал покрыть малышку! Она еще невинна, не правда ли, и мне следует сохранять ее девственность, чтобы она не потеряла цену.

- Мой негр будет спать в ногах моей постели, - ответил Жоаль. - Но ты хорошо слышал, Рем? Берегись, даже думать забудь, чтобы втихаря подкрасться ночью к этой негритянке, если не хочешь, чтобы я отдубасил тебя!

Рем согласно кивнул, сверкнув белками глаз. Он находил юную мулатку весьма соблазнительной, но слишком устал за день, чтобы интересоваться девочками.

Лежа в незнакомой комнате на антресолях, где жила и умерла госпожа Бонвилль, Жоаль долго безуспешно пытался заснуть. Уже давно весь дом погрузился в тишину и покой, а он все ворочался в кровати. Каждый раз, как сонное оцепенение начинало охватывать его, ему мешали то жесткость деревенского тюфяка, то отсветы луны на облупившихся стенах, то шевеления и жалобные стоны спавшего на полу Рема, то собственные переживания и воспоминания. Его удивляло, как это мысли, точно живые независимые существа, затаиваются днем и только ждут ночи, чтобы внезапно набрать силу и проступить тревожаще ярко. Жоаль вдруг начал думать, что был неправ, уехав из Канаана - и больше всего винил себя за то, что не замечал, как его отъезд уже давно исподволь готовился, почти без его ведома, и покорно согласился с решением, принятым за него. Он позволил оторвать себя от Канаана! Больше никогда он не вернется туда, не пройдет по аллее, обсаженной капустными пальмами, не увидит ни свой дом, ни Старый Лорелей!.. Так решили за него, терпеливо дождавшись, пока он сам шагнет в умело расставленную ловушку, подобно тому как река исподтишка подмывает берег, чтобы утопить неосторожных негро!

От этой мысли он в ярости и ужасе подскочил на постели. Но тут же почувствовал, что все-таки дремал, и решил, что видел кошмарный сон. Он снова лег навзничь, но долго не осмеливался закрыть глаза, и сердце его глухо и сильно колотилось от страха. Наконец, повернувшись набок, он провалился в сон.

Когда он снова открыл глаза, на улице сияло солнце. Рем еще храпел, вытянувшись на полу у кровати, широко разбросав руки и ноги. Жоаль разбудил его пинком и приказал заняться лошадью, а потом хорошенько вымыться, прежде чем надевать ливрею.

В комнате на первом этаже Маг, зевая, готовила завтрак - варила кофе с молоком и пекла лепешки. Бонвилль стоял спиной к камину и одевался, задумчиво почесываясь. Завидев Жоаля, он тут же заявил, что расстроен его отъездом:

- Я подумал было, что Вы погостите хотя бы до полудня. Я чувствую себя здесь немного заброшенным, господин Деспан. Заняться мне особенно нечем и поговорить не с кем, кроме этих проклятых негро. Но они только и знают, что повторять: "Да, г'сподин"...

- Я должен ехать, - твердо произнес юноша. - У меня в распоряжении всего неделя, чтобы навестить Веллеров и вернуться домой. Работа ждет.

Ему пришлось почти рассердиться, чтобы заставить Бонвилля принять обещанную плату за постой. Когда он вскочил в седло, все обитатели дома вышли пожелать ему счастливого пути. Рем облачился в свою новую ливрею и вышагивал с гордым важным видом. Доскакав до конца аллеи, Жоаль приподнялся на стременах и послал последнее прости радушному хозяину.

Лошадь хорошо отдохнула за ночь и сразу взяла в галоп. Жоаль приложил немало усилий, чтобы сдержать ее прыть. Теперь уже не было необходимости заставлять Рема бежать: Жоалю не хотелось, чтобы раб взмок и принялся благоухать потом на все поместье Веллеров. К счастью для путников, утро выдалось приятным и свежим. Пассат загнал высоко в небо белые облака с моря, которые могли бы пролиться дождем, и смягчил прохладным дуновением жар солнца.

Примерно через два лье, когда Жоаль и Рем проехали деревню и вступили на дорогу, ведущую вдоль побережья в Сен-Пьер, юноша начал узнавать окружающую местность. Он вспомнил, что когда-то давно уже ехал по этой дороге с родителями. Жоаль напряг память, отыскивая в ней подробности того путешествия, и ему снова вспомнилось, как Веллер доверил ему нести свое ружье. Но образ старого Шарля был бесцветным, сплошь вымышленным, потому что Жоаль вылепил его из собственного желания приукрасить воспоминание, главные действующие лица которого должны были вот-вот предстать перед ним. Юноша бросил думать о Веллере и переключился на Жюдиту, и живо представил себе ее тонкое лицо, ласковые смеющиеся глаза. Грудь его переполнилась трудновыразимыми чувствами. Он вздохнул. Почему отец не слишком обрадовался его желанию жениться на Жюдите? Эта мысль на секунду испортила Деспану настроение, и он осадил лошадь, чтобы подождать отставшего Рема.

Остаток пути они проделали шагом, то и дело останавливаясь на пару минут, и ранним вечером наконец достигли перекрестка, за которым начинался Исфахан. Ошибиться было невозможно: в самом центре развилки дорог высилось большое дерево с обломанными ветвями, и название поместья было вырезано на нем. Жоаль свернул на дорогу, что вела на вершину холма, и вскоре увидел посевы.

Солнце, точно огненный мячик, вихрем вертелось в лазоревом небе, золотые и серебряные брызги его света проливались на берег, окаймленный массивом звездчатых кораллов. Сюда, в их рогатую чащу, приплывали умирать ленивые океанские волны. Дом Веллеров стоял на вершине возвышенности. От него через небольшую арку, на широком лакированном портале которой крупными золотыми буквами было начертано "Исфахан", вела длинная широкая аллея. Жоалю никогда не доводилось видеть столь грандиозного въезда в поместье. Смутные воспоминания, как он считал, еще сохранившиеся у него с детства, полностью стерло и затмило впечатление величия и благородства, что он испытал, едва лишь нога его ступила во владения Веллеров.

Он медленно въехал на аллею и поначалу потерял из виду дом. Но вскоре увидел его снова, за деревьями небольшой рощицы. Это был огромный особняк в колониальном стиле. К центральному зданию примыкали два крыла. Перед домом, так же, как в Канаане, аллея разделялась на две ветви, которые огибали лужайку и вновь сливались у подножия крыльца. Как только Жоаль доехал до места их слияния, появился преисполненный достоинства негр и взял его лошадь под уздцы.

- Здравствуйте, господин, - сказал он. - Если Вы желаете войти, я отведу Вашу лошадь на конюшню, а Вашего слугу на кухню.

Жоаль отдал Рему приказ подчиниться и поднялся по широкой мраморной лестнице. Белизна колонн и безупречная чистота фасада произвели на него впечатление легкости, полета. Когда он, медленно ступая, оказался перед входной дверью, ее открыл второй слуга - Жоаль сразу узнал в нем старого мажордома, приезжавшего в Канаан на прием в честь Режиса.

- Господин! - произнес мулат. - Мой хозяин только что поднялся к себе для послеполуденного отдыха. Но я немедленно предупрежу его о Вашем приезде. Будьте добры, прошу Вас пройти в гостиную.

Тон его был необычайно вежлив, но Жоаль знал, что такой прием негр не может оказывать совершенно постороннему человеку, и это придало ему уверенности в себе. Очевидно, здешняя прислуга была предупреждена о его возможном приезде.

Следуя за мажордомом, юноша пересек холл и вошел в гостиную. В ее убранстве преобладали белый и золотой цвета. Несмотря на солидный возраст, мулат-мажордом передвигался легко, изящно и совершенно бесшумно. В нем чувствовались хорошая выправка и естественные манеры. Он носил зелено-белую ливрею, под цвет герба своих хозяев, напудренный парик, панталоны и чулки из белого шелка.

Элегантность убранства комнат смутила Жоаля. Гостиная Веллеров была восхитительна, и с ней не шла ни в какое сравнение мрачная и суровая гостиная Канаана. Но здесь гостиная была обставлена гораздо более изящно, по-женски, и наверняка была менее обжитой. Стены ее были целиком затканы белым. Оконные проемы ротонды закрывали велюровые занавески сочного зеленого цвета, поддерживаемые золочеными шнурами. Толстый, богато расцвеченный ковер покрывал всю поверхность паркетного пола. То была не просто гостиная, но один из лучших салонов для господ и дам, привыкших к изяществам цивилизованного общества - общества, о котором Жоаль абсолютно ничего не знал.

Он настолько погрузился в созерцание множества непривычных и новых для него вещей, что не услышал, как вошел хозяин дома. Приветствие Веллера: "Здравствуйте, мой мальчик!", внезапно прозвучавшее у него за спиной, заставило его подскочить от неожиданности. Он живо обернулся, и вдруг его охватила паника от мысли, что ему вот-вот придется ясно и четко изложить этому человеку цель своего приезда. Но старик, по всей видимости, не собирался требовать от него этого прямо сейчас.

- Я счастлив принять Вас в Исфахане, - сказал Шарль Веллер, подойдя пожать юноше руку. - И я не менее счастлив тем, что Вы так скоро решили нанести нам ответный визит!

Он стал расспрашивать Жоаля, как прошла поездка, увлек его за руку к стоявшим у камина креслам и с превеликой осторожностью опустился в одно из них. Он казался немного усталым, но выглядел неподдельно довольным. Говорил он без труда и одышки, и сопровождал каждую свою фразу легкими вежливыми кивками:

- Как поживает Ваш отец со времен нашей встречи? А Вы сами, мой мальчик, как Вы сумели наконец решиться покинуть его хоть на какое-то время?

Жоаль, охваченный сомнением, выдержал паузу. Он чувствовал, что вопрос скорее о нем самом, нежели об отце, и ему стоило немалых трудов преодолеть робость, что внушали ему хозяин роскошного дома и богатое убранство салона.

- Папа чувствует себя не очень хорошо, - сказал он. - У него снова начались боли. Я боюсь еще, как бы он в мое отсутствие не взвалил на себя слишком много хлопот. Он всегда чересчур увлекается множеством дел, когда меня нет.

- Вам не удастся заставить меня поверить, будто он не сможет обойтись без Вас! - с улыбкой произнес Веллер. - Сколько же Вам лет?

- Девятнадцать, господин.

- Немного маловато, Вы не находите?

- Не думаю, господин. В любом случае, это лучше, чем на сорок - пятьдесят лет больше. Что же касается возможности без меня обойтись - я не считаю, что так уж необходим кому-либо, но не люблю слишком надолго уезжать далеко от отца в период работ, а это как раз сейчас.

Жоаль изъяснялся довольно сухо, такова была его привычка, когда он чувствовал, что кто-то сдерживает его желание прямо перейти к делу. Однако его ответ, казалось, удовлетворил Веллера - тот стал выглядеть еще более довольным.

- Но-но, молодой человек, не горячитесь! - сказал он, смеясь. - Поверьте же, я вовсе не собирался Вас оскорблять, говоря о Вашем возрасте и всем остальном! Напротив, это ободряет, когда слышишь, что юноша так отзывается о своем отце. Но, в конце-то концов, Давид не так уж и стар!

- Ему минуло шестьдесят три.

- А я на семь лет его старше! И никогда не мог похвастаться его богатырским здоровьем! Если бы Вы знали, мой мальчик, как я в свое время завидовал лихости и прыти Давида! Ах... надо думать, я чересчур поторопился признать себя стариком!

- Я тоже так считаю, господин, - ответил Жоаль. - Мой отец никогда не говорит о себе, что он стар, но я сам прекрасно чувствую, что с некоторых пор он начал слишком много об этом думать.

- А Вы, Жоаль? Вы, кажется, и сами думаете о том же, не так ли?

- О! Нет, господин, мне еще далеко до подобных мыслей о нем!..

И еще долгие минуты тянулся их вежливый и бесцветный разговор ни о чем. Жоалю никогда не приходилось так долго обсуждать столь ничтожные вещи, и он был наполовину уверен, наполовину догадывался, что Веллер ведет эти беседы только лишь затем, чтобы лучше оценить его. И потому Жоаль никак не мог преодолеть стеснение, и даже начал потихоньку раздражаться.

- Господин Веллер... - рискнул он.

- Да, мой мальчик?

- Я хотел бы, ну... мне бы хотелось рассказать Вам, почему я приехал к Вам с этим визитом.

Веллер прервал его легким смешком, будто бы то, что юноша собирался сказать, было совсем не важно.

- У нас впереди достаточно времени, - сказал он. - Главное - что Вы, наконец, здесь!

Он сделал движение подняться, опираясь на подлокотники кресла:

- Пойдемте лучше в библиотеку. Здесь всегда немного сыро по вечерам. Мы выпьем пунша и подождем, пока вернутся дамы.

Жоаль вознамерился было помочь ему встать, но Веллер отстранил его:

- Благодарю Вас, мой мальчик. Я еще способен передвигаться самостоятельно!

Если бы не солидный возраст хозяина и не деликатность просьбы, что привела Жоаля сюда, он ни за что бы не позволил так сильно и так очевидно затягивать дело. Но именно то загадочное отношение к себе, которое он ощущал со стороны старика, именно множество вроде бы ничего не значащих вопросов, которые тот задавал ему, словно бы и так не знал его давно и хорошо, обязывали юношу запастись терпением. Он подумал, что напрасно отец заверял его в благосклонном взгляде Веллера на его свадебные планы: сейчас он, как ни старался, не мог уловить ни в лице, ни в тоне старого Шарля ни тени этой благосклонности.

Библиотека, куда мужчины переместились для продолжения разговора, была отделана белой тканью и золотом, как и гостиная. Сотни обтянутых кожей переплетов плотно стояли на полках во всю высоту стен. Рядом с двумя креслами у камина возвышался огромный письменный стол, и на нем грудой лежали счетные книги поместья. Заходящее солнце озаряло красноватым светом эту уютную, тихую комнату. По всему было видно, что здесь излюбленное место пребывания всех жителей дома.

Деспан и Веллер устроились каждый в своем кресле и снова начали разговор обо всем и ни о чем. Жоалю даже казалось, что Веллеру не слишком-то интересна эта беседа: старик небрежно бродил взглядом по пятнам солнечного света, проникавшим сквозь шторы. Жоаль, чувствуя все растущее нетерпение, попытался снова привлечь внимание Шарля к перипетиям своей поездки - и, как только ему это удалось, поспешил заметить:

- Полагаю, господин Веллер, что пришло время мне сказать Вам, зачем же я проделал столь долгое путешествие.

- Естественно, - отозвался Веллер. - Естественно! Но Вы же не отправитесь обратно завтра же, ведь нет? Да и мне хотелось бы, чтобы Вы побыли какое-то время среди нас.

- Какое время, господин?

- Положим, две - три недели. Этого нам будет достаточно, чтобы хорошо привыкнуть друг к другу.

- Дело в том, что... я должен скорее вернуться в Канаан, - возразил Жоаль.

- Естественно! - повторил старик с легкой ноткой нетерпения в голосе. - Но Вы можете сделать это и позже, не правда ли?

Он окинул юношу долгим задумчивым взглядом:

- Не забывайте, молодой человек, что Вы должны считаться со мной. Ничто из того, что решается здесь, мне не чуждо и не может совершиться без моего позволения!

Произнося это, он улыбался, но тон его сделался неестественным, слегка задетым. Это был, как вдруг показалось Жоалю, один из многочисленных способов дать собеседнику почувствовать свою власть. У Веллера была, должно быть, одна манера разговора для слуг, другая для торговцев, третья для землевладельцев. Сейчас, разумеется, он пользовался третьей манерой, но Жоаль смутно ощущал, что он недоволен и, возможно, был прав, сменив тон. Одно время молодой Деспан был знаком с человеком, который начинал заикаться всякий раз, как говорил неправду. В более завуалированном виде акцент, появившийся вдруг в речи старика, показался Жоалю таким же многозначительным признаком.

- Я прекрасно отдаю себе в этом отчет, - произнес он. - И потому мне бы хотелось, чтоб Вы сейчас выслушали меня.

Он был смущен тем, что ему пришлось так настаивать, но не стал от этого менее открыт и искренен. Однако внезапно вошедший мажордом избавил Веллера от необходимости дать ответ. Раб принес два пунша. Он осторожно поставил поднос на стол, слегка покачал хрустальную раковину с жидкостью и принялся с едва ли не религиозной почтительностью наполнять стаканы. Первым он обслужил своего хозяина, затем молодого гостя.

Веллер попробовал пунш и одобрительно кивнул слуге:

- Очень хорошо! Теперь можешь идти.

Он выждал еще минуту - две. Жоаль весь сжался в напряженном предчувствии. Теперь он был уверен, что Веллер почти никогда не произносит вслух все, что думает.

- Предположим, я слушаю Вас, - прошептал старик. - Вы ведь сейчас скажете мне, что Ваш отец считает, будто Вы достаточно повзрослели, чтобы жениться?

- Да, - сказал Жоаль.

- И что Вы и сами желали бы обручиться с моей дочерью, если ни ее мать, ни я не увидим к тому никаких препятствий?

"Опять сплошное притворство!" - подумал Жоаль. - "Как досадно, что нужно держаться с ним в этом на равных!.."

- Да, это так, - ответил он. - И я был бы счастлив как можно скорее узнать Ваше мнение.

На мгновение в библиотеке воцарилась нереальная, абсолютная тишина. Никто не заметил, как тихонько вошел старый мажордом. Он не мог не услышать, о чем только что спросил хозяина посетитель - и теперь, весь превратившись в слух, ловил ответ господина.

Веллер держал стакан пунша на полпути ко рту и поначалу лишь несколько раз кивнул, будто подчеркивая только что прозвучавшие слова Жоаля. Затем поставил стакан и еле слышно произнес:

- Я прекрасно понимаю Ваше желание прямиком перейти к делу, мой мальчик. И тем не менее, мне кажется, что действовать таким образом означало бы чересчур торопить события. Жюдита и Вы знакомы едва ли больше, чем несколько дней. И виделись вы друг с другом не долее нескольких минут.

- Когда-то мы были очень дружны, - напомнил Жоаль.

- О! Детство! Между детством и зрелостью могло столькое произойти...

- Но я должен кое в чем признаться Вам: в нашу последнюю встречу мы долго разговаривали с Вашей дочерью, - сказал Жоаль. - Простите меня за вольность, господин, но мне кажется, что и Жюдита, и я достаточно определились, чтобы со всей серьезностью и ответственностью поднять вопрос о помолвке.

- Что ж, пусть так! - ответил Веллер. - Но даже если так, мне и самому еще нужно время поразмыслить над этим. Жюдита нежна, мила, но она всегда жила в атмосфере, очень... - он запнулся, - отличной от Вашей.

Жоаль с трудом удержался от резкого слова и раздраженно подумал, что Веллер, оказывается, довольно неприятный тип.

- Мне кажется, что мы в Канаане живем в точности, как здесь, - сдержанно произнес он.

Старик поспешил улыбнуться.

- Ясное дело! - признал он. - Но если взять, к примеру, Ваши манеры...

- Мои манеры! - перебил его Жоаль. - Что там не в порядке с моими манерами, господин?

- Простите меня, я очень неудачно выразился! - сказал Веллер. - Я хотел сказать не конкретно о Вас, а о том, как у вас обращаются с неграми.

- Ну и как же?

- Вы живете едва ли не бок о бок с ними!

- А почему бы мне этого не делать? Мои негро отдают мне свой труд, и потому они должны чувствовать, что я всегда рядом.

- Без сомнения, - произнес старик. - Я прекрасно понимаю Вашу точку зрения! Но могу уже прямо сейчас заверить Вас, что Жюдита никогда не свыкнется с подобными вещами.

Жоаль молча ошеломленно уставился на него, и он продолжил:

- Знаю - на всем острове распространена эта привычка. Но Жюдита необычная женщина, понимаете? Если, выйдя замуж, она хоть раз узнает, что Вы спите с Вашими негритянками...

- Вот на этот счет Вы можете быть спокойны!! - воскликнул Жоаль. - Я нахожу барышню Жюдиту слишком совершенной, чтобы...

Но тут же запнулся и покраснел, уличенный: он был невинен, не знал женщин, и ему было не с кем сравнивать. Веллер прекрасно почувствовал это. Несколько мгновений он молчал, потом у него вырвался саркастический смешок - будто бы от удовольствия, но его истинные чувства были далеки и от удовлетворения, и от сарказма.

- Думаю, мы оба заблуждаемся, - констатировал он. - Короче говоря, Вы желаете от меня только одного: чтобы я позволил Вам ухаживать за моей дочерью?

- Да, господин.

- Но разве Вы сами только что не сказали, что уже начали делать это, во время того приема, что давали Ваши родители в Канаане?

- Сказать по правде, я всего лишь заметил барышне Жюдите, что она стала очень приятной особой.

- Всего лишь?

- А еще я рассказал ей о своих планах насчет женитьбы.

- А! - произнес Веллер. - И каков был ее ответ?

- Она ничего не сказала, но мне показалось, что она могла бы согласиться.

Старик пожал плечами и нервно заерзал в кресле.

- Жюдита воспитывалась так целомудренно и благоразумно, что она еще не может знать, действительно ли она любит, - предупредил он. - Разумеется, Вы не задали ей прямого вопроса?

- Нет, господин, прямого не задал, - признал Жоаль. - Однако, я думаю, она очень хорошо поняла, что я хотел сказать.

- Это бы крайне меня удивило, - отрезал Веллер. - В конце концов, ей всего лишь двадцать два!

Он закрыл глаза и со вздохом добавил:

- Вам и самому только девятнадцать, не правда ли?

- Скоро двадцать, господин, - поправил Жоаль.

Старик медленно открыл глаза. Когда он взглянул на юношу, от лица его повеяло холодом.

- Я еще кое о чем хотел бы вас спросить, - сказал он. - И мне бы хотелось искреннего ответа. Хорошо ли Вы ладите со своей семьей?

Жоаль, как ни сдерживался, все же вздрогнул.

- Мы с папой неразлучны, как два пальца на одной руке, если Вы это хотите знать, - произнес он бесцветным голосом.

- Вы мне это уже подтвердили, - прошептал Веллер. - Но я хочу знать о всей Вашей семье. Это очень важно, понимаете?

Слегка заколебавшись, Жоаль ответил утвердительно. Старик слабо улыбнулся, и в этой полуулыбке юноше почудилось сомнение.

- Очень хорошо! - преувеличенно бодро заявил хозяин дома. - Я только что подверг Вас весьма суровому допросу, но, надеюсь, Вы признаёте, что это было необходимо. Свадьба - серьезное дело, мой мальчик! Честно говоря, мы с Вашим отцом уже спорили по этому поводу, но мне хотелось узнать Ваше собственное мнение. Ну что ж, теперь я не вижу причин мешать Вам попытать счастья с Жюдитой.

- Спасибо, господин.

- Но - не спешите торжествовать! Это вовсе не значит, что Вы так уж сразу получите мое благословение! Однако было бы справедливо с моей стороны уточнить: я питаю определенную надежду, что смогу дать его Вам, на некоторых условиях.

- Я к Вашим услугам, господин.

- Согласен, Вы к моим услугам, Жоаль. Видите ли, мой мальчик, у меня самого был сын... Но у нас еще будет время вернуться к этому разговору, не правда ли?

Юноша согласился. Он четко осознал, что условиями, о которых говорил Веллер, было: задержаться в Исфахане. И хотя в душе его не вполне устраивала подобная перспектива, он почувствовал большое облегчение и был слишком благодарен Шарлю, чтобы рискнуть вступать с ним в какие-либо новые препирательства. Он не на шутку испугался и встревожился, когда Веллер спросил его об отношениях с Мартой, и до сих пор не мог унять дрожь.

Когда в библиотеку вошли Жюдита и ее мать, он все еще думал об этом. Девушка первой заметила его, резко остановилась и охнула от удивления. Юноша сразу же повернулся к ней и улыбнулся. Она снова показалась ему красивой и грациозной, даже более, чем была в Канаане. На Жюдите было легкое платье, распущенные волосы свободно струились по плечам. Она не выглядела, как в ту первую встречу, утомленной долгим переездом в карете, а буквально сияла свежестью. Жоалю захотелось сразу же подбежать прямо к ней - но он, как полагалось по этикету, сначала подошел поприветствовать г-жу Веллер и ответил со всей возможной учтивостью на ее "добро пожаловать" и вежливые расспросы о здоровье родителей.

- Надеюсь, Вы останетесь пожить у нас несколько дней, - сказала она под конец.

- Разумеется, он останется! - вскричал Веллер, как показалось Жоалю, с некоторой нервозностью.

Он медленно повернулся в кресле и, казалось, только теперь заметил присутствие дочери.

- Ну же, дорогая моя, подойдите! - обратился он к ней. - Подойдите же поприветствовать Вашего друга Жоаля!

Жюдита встрепенулась, но подошла, не колеблясь ни секунды.

- Здравствуйте, Жоаль, - сказала она. - Я довольна, что Вы приехали.

- Большое спасибо, барышня Жюдита, - ответил Жоаль. - Я сам очень счастлив, очень доволен находиться у Вас и снова Вас видеть!

Это было все, что он нашелся сказать, желая засвидетельствовать свое неподдельное и трепетное удовольствие. Но его еще сковывало, довлело над ним то, как неприятно для них обоих оборвалась их первая беседа наедине в лощине у Старого Лорелея. Однако вскоре он вздохнул свободнее, и даже стеснение, что не переставало угнетать его во время разговора с Веллером, ослабло, почти исчезло. Он надежно укрепился в мысли, что Жюдита скоро станет его женой. Исфахан и тот строгий образ жизни, который в нем надлежало вести, начинали казаться ему гораздо менее впечатляющими и, что бы там ни говорил Веллер, не столь уж отличными от жизни и уклада Канаана. Он усмехнулся про себя. Подумаешь - не пускать негро в господский дом! Какое смешное лицемерие!.. Будто бы негров нельзя держать в такой же чистоте и опрятности, как держит себя любой другой человек в доме!

Что же до семьи, до здоровой и чистой крови, которая скоро наполнит жилы его сыновей, - то вот стоит перед ним та, что подарит ему их! И кровь их детей будет благороднее, горячее и нежнее любой крови, когда-либо согревавшей сердце человека!

- Я счастлив, - повторил Жоаль, беря Жюдиту за руку и задержав ее в своей.

Помолчал и добавил:

- Да, правда, очень счастлив!