В начало

Часть вторая

Когда карета скрылась в дальнем конце центральной аллеи, Жоаль отправился на конюшню, оседлал лошадь и быстро поскакал через Канаан. Завтра предстояло закончить уборку урожая, проложить новые борозды, построить новые ограды. Но сегодня было воскресенье. И среди спокойствия покинутых полей и рощ Жоалю сразу стало скучно. Ему было абсолютно нечего делать.

Он решил было отправиться к Рамосу, управляющему-испанцу, нанятому несколькими месяцами ранее для наблюдения за полевыми работами. Но в тех краях дороги были еще размыты. И потом, Рамос был уж слишком церемонен, чересчур склонен пресмыкаться перед хозяевами. Его мнимая униженность, деланная услужливость не импонировали искреннему и непосредственному Жоалю. Равнодушно проскакав вдоль опушки темной рощи в долине, он повернул к дому. У него не было ни малейшего желания ехать в негритянское жилище освобождать от цепей двух негров, которых продал им Маллиган. Лучше этим парням оставаться скованными в своей хижине, чем блуждать между бараков, полных праздно шатающихся рабов, которые не преминут окатить новичков презрением и, быть может, даже избить, пользуясь ослаблением бдительности хозяев.

"Какой пройдоха этот Маллиган!" - подумал Жоаль, вспомнив, сколько они с отцом торговались, прежде чем вырвать у него достойную цену.

Он не удержался от улыбки. Состояние этого торговца неграми на сегодняшний день должно было быть поистине баснословным. Кроме поместья Бриар, выкупленного за кусок хлеба у разорившихся наследников старого Дебрея, он располагал на причалах Трините лучшими торговыми складами в районе. Он никогда не испытывал недостатка в товаре, благодаря двум собственным невольничьим кораблям и сети торговых контор в Африке. Не было ничего удивительного в том, что он подумывал стать господином и позволял себе держаться на равных со знатными белыми!

Жоалю никогда особо не нравился Маллиган; мысль, что он увидит его в четверг среди приглашенных на прием, не приводила юношу в восторг. Он никак не мог понять, почему отец, обычно державший торговцев на почтительном расстоянии от себя, так очевидно церемонился с этим. Маллиган всегда был сама любезность и сдержанность, но тем не менее неизменно внушал Жоалю беспокойство. Его привычка внезапно умолкать, то внимание, с которым он умел ловить малейшее слово собеседника, словно желая извлечь из него какую-то выгоду, выдавали опасную силу, пренебрегать которой было бы в высшей степени необдуманно.

Его молодая жена Соня была такой же скрытной и во многих отношениях оставалась загадкой для окружающих. Никто не знал доподлинно, откуда Маллиган ее привез. Одни говорили, что из Америки, другие - будто из России. Соня была белокожей красавицей по меньшей мере на тридцать лет моложе своего мужа. В те редкие мгновения, что она встречалась Жоалю, его неизменно завораживали элегантность ее манер, покладистость, аура таинственности и душевности, ее привычка смотреть в упор и уверенность в собственной неотразимости, пронизывавшая все ее прекрасное тело. Он находил неуловимый шарм в ее лице с маленьким тонким носом и красиво очерченными губами. Его очаровывали ее зеленые глаза, ясные, с золотыми проблесками, и тонкие изящно выгнутые брови. Он каждый раз ощущал себя покоренным исходившим от нее чудесным запахом - свежим, точно аромат яблока Цитеры. Разумеется, фигура Сони была всегда скрыта под одеждой, и он мог только воображать себе ее формы, но не лишал себя удовольствия строить догадки. Мечты об этом волнующем белоснежном теле часто заставляли его сладко содрогаться.

Он пришпорил коня, и скоро вдали показался дом. За все время этой бесцельной прогулки ничто не пробудило во всаднике ни малейшего интереса, кроме его собственных мыслей - ни приволье нетронутых уголков дикой природы, которыми изобиловал Канаан, ни бескрайние волнующиеся просторы полей тростника, ни мрачная чернота распаханных земель, с отчаянной покорностью подставивших рыхлые губы борозд будущему дождю новых семян. Равнодушным оставил его и глухой шепот Старого Лорелея, к которому временами примешивался приглушенный смех купавшихся негров. Жоаль слишком привык ко всему этому, чтобы замечать, он чувствовал себя составной частью налаженной жизни поместья.

Добравшись до крыльца, юноша спешился и бросил поводья проходившему мимо рабу. Язон, ожидавший хозяина, сидя на залитых солнцем ступенях, вскочил при виде его и спросил:

- Я могу приготовить Вам Ваш пунш, г'сподин?

Жоаль рассеянно кивнул. Решительно, бездействие никогда еще не давило на него так, как сегодня утром. Собираясь войти в вестибюль, он заметил Медею: она показалась из-за угла дома и направилась к центральной аллее, неся на голове мешок сухих листьев, собранных под эвкалиптами. Увидев хозяина, пёль остановилась и неловко попыталась попятиться. Из-за своей ноши она не могла поприветствовать молодого господина молча, так что ей никак было не избежать разговора с ним.

- Иди сюда, Медея! - позвал Жоаль и, когда она подчинилась, спросил:

- А я думал, ты больна... Неужели одна мысль, что придется глотать бетель, тебя уже вылечила?

- Нет, г'сподин, - прошептала рабыня. - Я проглотила бетель, как Вы и приказали. И он меня действительно вылечил, г'сподин.

- Тем лучше, - сказал Жоаль. - И все же я сейчас прикажу Лукреции прописать тебе хорошее слабительное нынче вечером.

- О, нет, г'сподин хозяин, пожалуйста, не надо слабительного!

- Что такое, Медея? Теперь ты собираешься спорить?

- Нет, г'сподин. Но, клянусь Вам, у меня больше совсем нет глистов!

- Ну хватит, - надменно произнес Жоаль. - Возвращайся в свой барак. И чтобы я не видел, что ты болтаешься здесь!

- Но, г'сподин, - пролепетала невольница, не смея взглянуть на него, - это же барышня Лукреция сказала, будто бы сегодня нужно начать чистить под эвкалиптами...

- Барышня Лукреция пусть занимается своей кухней, и все тут! - загремел раздраженный Жоаль. - Твое место в загоне! Не заставляй меня постоянно напоминать тебе об этом!

- Да, г'сподин, простите, г'сподин, - ответила Медея.

Жоаль еще некоторое время следил за ее удалявшейся спиной, потом с досадой передернул плечами, будто сбрасывая с них какой-то груз. Его нервировало не столько поведение пёль, которая вела себя не лучше и не хуже, чем другие самки из их стада, сколько его собственная потребность рычать на нее. На самом деле, он так обращался с ней главным образом для того, чтобы доказать себе, что может это делать с легкостью, просто так, а не от сильного гнева или желания скрыть слабость. Хотя он никогда не думал о Медее как о человеке, его раздражала подспудная боязнь заколебаться перед ней. Он отлично знал, как могут выдать сомнения и неуверенность хозяина его поступки, жесты, да просто неловкое выражение или неуместное молчание, и как рабы чутко улавливают эти признаки и потом целыми днями обсуждают их.

В самом мрачном настроении он направился прямиком в гостиную и уселся в кресле у окна отведать пунш, как раз принесенный Язоном. Но едва он поднес стакан к губам, как заметил темное пятно на тщательно навощенном паркете. Это был след его ботинок, забрызганных дорожной грязью - он забыл вытереть ноги, прежде чем войти. "Марта еще пуще расскандалится", - со злобой подумал он. Был момент, когда он уже почти готов был встать и вытереть пол... но в конце концов передумал и остался сидеть. Стремление вскочить и броситься что-то чистить инстинктивно возникало в нем, когда ему казалось, что вот-вот появится мать, и он буквально презирал себя за это. Сдерживать подобные порывы, пусть даже это будет выглядеть глупо и смешно - вот единственное средство пробить стену высокомерного презрения, которое постоянно угнетало его при общении с Мартой.

Устроившись в кресле поудобнее, он допил свой пунш. Чистота паркета! Если взглянуть на нее беспристрастно, она становилась абсурдом, безобразным извращением! Сам не сознавая, зачем, он большим пальцем снял с ботинка ком грязи, бросил его на паркет и несколько секунд тупо разглядывал содеянное, исполнившись возбужденной гордыни. Ему вдруг захотелось, чтобы Марта увидела это, чтобы она все заметила!

Словно отвечая его мыслям, вошла Марта, как всегда бесшумно - о ее приближении возвестило лишь еле слышное шуршание ее черного шелкового платья. Она немедленно заметила грязь. Разумеется, ее принес Жоаль! Мучимая сильнейшим отвращением, она подняла ком глины, бросила его в камин и слегка потерла ногой след, оставшийся на паркете. Помимо воли, невзирая на свое омерзение к самому запаху грязи, она принялась нюхать пальцы.

Жоаль не смотрел на нее - но ждал, напряженный до крайности, когда же она заговорит.

- Твой пунш неплох, - сказал он Язону, со страхом оглядывавшему обоих господ.

- Спасибо, г'сподин. Хотите, приготовлю Вам еще один?

- Да, - ответил Жоаль. - И еще один для хозяйки. Ты никогда не должен ничего мне приносить, не спросив сначала у хозяйки, не хочет ли и она.

Он помолчал. Ему становилось стыдно за испачканный паркет.

- Язон? - заворчал он. - Ты слышал или тебе нужно дважды повторять?

Ребенок застыл в неподвижности, уставившись на Марту. Она уселась у камина и старательно прятала больную руку в складках платья. От звука голоса Жоаля негритенок подскочил.

- О! Да, г'сподин, я все хорошо слышал, - воскликнул он, теряя голову от страха. - Я сейчас же приготовлю эти пунши, такие же хорошие, как первый, для Вас и для хозяйки!

Он бросился к двери, но его остановил голос Марты.

- Я не хочу пунша, приготовленного этим грязным маленьким негро, - спокойно сказала она. - Я уже попросила Хлою принести мне мой.

Она смерила остолбеневшего мальчика взглядом и приказала:

- Ты, брысь на кухню. И нечего отравлять нам комнату своей вонью.

Язон поспешно вышел. В наступившей тишине Жоаль медленно повернулся в кресле и посмотрел на мать.

- Язон моется каждое утро, - сказал он. - Он абсолютно ничем не пахнет.

- Вот и нет, он пахнет негром, - невозмутимо парировала Марта. - Только Ваша привычка к этому запаху мешает Вам его чувствовать.

Жоаль сделал движение встать. У него не было ни малейшего желания вступать в какие-либо споры с матерью.

- Вы куда, Жоаль? - спросила Марта.

- Никуда, я на минутку.

- Останьтесь, прошу Вас. Мне как раз нужно с Вами поговорить.

Голос ее звучал равнодушно и холодно, но Бог знает, чего ей стоила эта сдержанность! Каждый раз, когда случай сводил ее с Жоалем наедине, ненависть и презрение ее так усиливались, что становились почти ощутимым физически режущим орудием в ее руках. Здоровой рукой Марта тщательно поправила свой шиньон.

- Мне кажется, уже очень давно мы не оставались дома одни.

- Да, давно, - признал Жоаль.

И он, и Марта действительно старались всячески избегать встреч без свидетелей. Они оба поймали себя на этом. На некоторое время в гостиной воцарилось молчание.

Марта наблюдала за Жоалем с отвращением - во всяком случае, ей хотелось, чтобы это выглядело так. Существо, сидевшее в кресле напротив, было живым напоминанием о единственном совершенном ею предательстве по отношению к самой себе, добровольном отказе от собственного достоинства и чести женщины. "Это обязательное условие, и предпочтительнее было бы, чтобы ты ему подчинилась", - всплыли в памяти слова Давида.

Она сморщилась при мысли о той давней роковой слабости, из-за которой сегодня - и как долго еще?! - в ее доме хозяйничает самозванец. Каждый раз, когда она разглядывала его большое, сильное и здоровое тело, красивое юное лицо, она получала новый заряд ненависти. Чтобы это пламя не угасло, ей было необходимо постоянно наблюдать за ним и разговаривать с ним, с того самого дня, как она едва не согласилась и в самом деле признать Жоаля единственным ребенком, в утешение своей тоски и порыва неутоленной материнской нежности. Теперь она уже никогда не дрогнет перед ним: Жоаль - не более чем гнусное негритянское отродье, по-животному тупое и ограниченное. Доказательства? Это он разбросал по паркету грязь! Он мог сделать это лишь под влиянием негритянских инстинктов!

- Жоаль, я сожалею, что мне до сих пор приходится жаловаться на Вас, - прошептала она.

Молодой человек поднял глаза от своего стакана:

- На меня, матушка?

- Да, на Вас, - продолжала Марта своим обычным равнодушным и надменным тоном. - Мне кажется, Вам уже пора бы научиться некоторым вещам, глядя, как живем мы с отцом.

- Разве я этого не делаю?

- Определенно, нет. На самом деле, Вы ведете себя, как Вам заблагорассудится, и Ваши манеры мне не нравятся. Вы могли бы, по крайней мере, хотя бы попытаться подражать Режису.

Жоаль уже готов был спросить, какова истинная причина этого расплывчатого упрека, но при одном лишь звуке имени брата взвился от возмущения.

- Вы и вправду говорите серьезно? - сухо осведомился он. - Не уверен, однако мне кажется, что Вы плохо выбрали пример для подражания.

- То есть?

- Скорее, наоборот, Режис должен мне подражать!

- Чума на Вас, нахал, с Вашей неуместной гордыней!..

- Нет, это не гордыня, - сказал Жоаль. - Просто я думаю, что моя работа более полезна Канаану, чем его страсть к попойкам и боям негров.

Несколько секунд они обменивались взглядами, в глубине души теряя уверенность, что смогут и дальше сдерживаться.

- Я удивлен, что Вы всегда предпочитаете мне Режиса, - констатировал Жоаль с деланным равнодушием.

- А я - что Вы желаете, чтобы он помогал Вам на полях, тогда как Вам известно, что у него слабое здоровье.

- Слабое? Да, оно и видно по тому, как редко он ночует дома!

- Он живет, как истинный Деспан! - внезапно повысила голос Марта. - Но, может быть, Вы ревнуете из-за того, что он лучше Вас осознает гордость белой расы?

- Я не ревнив, - ответил Жоаль. - Но я предпочел бы...

- Вы "предпочли бы"? - перебила Марта. - И что же, я Вас спрашиваю? Чтобы он все время возился в грязи, как Вы? Чтобы у него никогда не было ни капли деликатности, как у Вас? Чтобы он предпочел своим белым друзьям общество негров, как Вы?

От этого яростного выпада Жоаль на мгновение лишился языка. Он внезапно перестал понимать, что происходит. Он всегда знал, что мать скора на упреки, но эти последние, право же, перешли все границы!

Заметив, как он побледнел, Марта выпрямилась в кресле. Ее ненависть к юноше переросла в холодную решимость действовать. Жоаль теряет почву под ногами, он ослеплен и растерян, это же очевидно! Каждый раз, когда его заставляли приблизиться к правде, становилось видно, что ему делается не по себе, что он старается ускользнуть. И недалек уже тот день, когда с ним все будет ясно, раз и навсегда. Уж слишком долго продолжается этот дурацкий заговор молчания, калечащий все в доме и отравляющий жизнь каждого, кто в нем живет!

Она собралась еще что-то сказать, быть может - увериться в собственном превосходстве, но Жоаль уже обрел дар речи.

- Вы не имеете права говорить подобные вещи! - он изо всех сил сдерживался, и все же голос его дрожал. - Никогда ни один землевладелец не сможет удержать свое имение, если будет только лишь распутничать и жить гордостью расы! Значит, чтобы доставить Вам удовольствие, я должен каждый день одеваться по-господски и предоставить сорнякам заботиться об урожае, за счет которого мы живем?

- Нет, - сухо парировала Марта. - Очевидно, было бы слишком требовать от Вас этого. Но на будущее учтите: я больше не хотела бы, чтоб Вы приносили свою мерзость в мой дом!

- Мою мерзость? Какую мерзость?

- Эту грязь! Вы принесли ее умышленно, Вам и в голову не пришло поступить иначе.

- Какая громкая история, матушка, из-за маленького комочка глины!

- Вот именно, вот я и удивляюсь! Я недалека от мысли, что Ваша неотесаная натура все еще правит Вами! Не слишком ли долго мы с Вашим отцом делаем Вам поблажки?! И не могли бы Вы уже понять, что отвратительны мне, а?

- Но, матушка... - начал Жоаль.

Он был удивлен, почти напуган новым оборотом, который приняла их стычка. И уже открыл было рот, чтобы извиниться, попытаться заключить перемирие. Но Марта не позволила ему говорить. Ее внутреннее напряжение внезапно спало. Холодное, мстительное бешенство заступило его место и понесло ее. Указывая искривленной рукой на грязные следы, она прошептала:

- Предположим, Вы не поняли, что должны сейчас же отчистить это... В таком случае, я могу потребовать от Вашего отца, чтобы он заставил Вас покинуть дом! С условием, чтобы Вы как можно дольше сюда не возвращались.

- Матушка... Вы шутите??

- Абсолютно нет.

Жоаль медленно встал. Он был ошарашен, до какой непомерной величины его мать внезапно раздула его проступок.

- Хорошо, - сказал он. - Я сейчас прикажу Язону оттереть это пятно. Бесполезно искать ссоры со мной из-за такой малости!

- Нет, Вы, Вы сами должны это сделать, - ответила Марта. - И немедленно!

Наступила долгая пауза. На этот раз никто из собеседников не отводил глаза в сторону.

- Надеюсь, Вы сейчас же подчинитесь мне, - сказала Марта. - Это в Ваших интересах.

Ее взгляд сделался ледяным. Она мелко дрожала, будто вот-вот лишится чувств. Медленно, с болью, Жоаль осознал, что она вызвала его на бой и победила. Он еще никогда не сознавал это так отчетливо. Охваченный непонятной тревогой, он наклонился и рукой стер следы с паркета. Потом, все так же рукой, рассеял оставшиеся мелкие комочки земли. Когда он разогнулся, Марта взглянула на него в упор, совершенно равнодушно, но в глубине ее глаз горело неясным огоньком облегчение.

В ту же секунду вошла Хлоя. Она принесла заказанный хозяйкой пунш. Марта схватила стакан и залпом опорожнила его.

- Еда готова? - спросила она.

- О! Да, госпожа, - ответила рабыня. - Я сейчас же накрою стол для Вас и г'сподина Жоаля.

- Ты накроешь мне в моей комнате, - сказала Марта.

Она даже не взглянула на поверженного Жоаля. На лице ее вновь была маска безразличия. Именно так всегда заканчивались их редкие встречи наедине: еле прикрытое презрение... яростная стычка... впечатление, будто оба стоят на краю бездны... А потом - неизменное отступление, непонятная боль в душе и сдержанность вперемежку со страхом.

Выходя из гостиной, Марта на мгновение задержалась в пустом вестибюле. У нее болезненно сжалось сердце. Она могла бы стереть Жоаля в порошок, на этот раз она сумела бы взять над ним верх. Хватило бы всего нескольких слов, малейшего незначительного усилия воли.

Но, увы, сломать авторитет Давида, нарушить их соглашение, пойдя тем самым на колоссальный скандал - это совсем другое, нежели раздавить мальчишку. Марта испустила тяжелый вздох, внезапно почувствовав, как ей все надоело. Ведь должен же существовать способ ускорить события, и она сможет его найти, чего бы ей это ни стоило!

"Давид не вечен", - вдруг подумалось ей.

Поначалу эта мысль заставила ее вздрогнуть. Но Марта не прогнала ее, и она, будто в благодарность, укрепила ее силы, немного смягчив переполнявшее ее отвращение.

Продолжение следует...