Часть первая

Часть вторая

Часть третья

Обратный путь был долгим и тяжелым. Едва "Прекрасная Аврора" вышла из Гвинейского залива, как попала в зону мертвого штиля. Судно было легким и быстроходным, его паруса могли уловить и использовать даже слабейшее дуновение ветерка, но несмотря на это оно застыло на целых одиннадцать дней, неподвижное, точно корабль-призрак, посреди раскаленной добела океанской глади. Солнце еле виднелось в зените белесым диском, едва различимым на фоне светлой массы тумана, спускавшегося с неба. Горячий густой воздух был едва пригоден для дыхания.

Все время, пока продолжался штиль, Жоаль практически не покидал задний полубак. Он безостановочно расхаживал за спиной у рулевого, силясь уловить малейшие признаки перемены погоды, и лишь изредка давал себе короткие передышки на сон.

Он отдал приказ запереть Юнону в его собственной каюте - и пришел к ней только тогда, когда наконец задул бриз. Он увидел, что рабыня забилась в дальний угол и глядит широко открытыми глазами в пустоту перед собой. Она была подавлена и крайне напугана, но за исключением этого, казалось, почти никак не пострадала от вынужденного долгого заточения: когда Жоаль спросил ее, все ли с ней в порядке, она встрепенулась и ответила утвердительно. И все же на всякий случай он решил показать ее ветеринару.

- Все в норме, кэп! Девчонка отлично себя чувствует, - доложил Холл о результатах осмотра. Впервые после отплытия из Калабара ему было дозволено разглядеть сожительницу капитана поближе.

- Она вовсе не плоха, - сказал он, ощупывая пациентку. - Хорошенькая, здоровая и крепкая! Для ее возраста у нее уже красивая развитая грудь, и наверняка молочная.

- Да, она неплоха, - рассеянно согласился Жоаль.

Нагая Юнона стояла, не смея шевельнуться, между ним и Холлом и прятала глаза от взглядов белых. Ветеринар, наморщив грубое лицо, ощупал ей живот, ущипнул за талию и оттянул кожу, проверяя ее эластичность, затем повернул невольницу к себе задом и шлепнул по ягодицам.

- За сколько, говорите, Вы купили ее? - спросил он.

- За триста ливров, - ответил Жоаль.

- Этот хорек Ловейт устроил Вам замечательную сделку.

- Он, должно быть, вообразил, будто я уже стал его патроном, - с улыбкой сказал Жоаль.

- Триста ливров - это и вправду даром, если такая девочка была еще и невинна, - и врач протянул было руку к самому лону юной рабыни.

Но Жоаль остановил его:

- Не троньте ее. Она невинна до сих пор, - и покраснел от звука собственного голоса.

- Она еще девственна? - удивился Холл. - Но, кэп, я думал, Вы купили эту негритянку себе в наложницы?

- Это так и есть, - произнес Жоаль тоном, от которого ветеринар сразу вскинул на него глаза. - Но с самого отплытия на нас свалилось столько хлопот!..

После короткой заминки он тоже протянул руку к Юноне и погладил ее по боку:

- Не правда ли, негритянка, ты моя?

Девушка покраснела и учащенно задышала, робко подняла глаза на Жоаля и улыбнулась ему.

- Да, г'сподин, - тихо ответила она.

Стыд и боль, причиненные наготой, бесцеремонным осмотром, унизительным обсуждением ее цены и ее невинности, в одночасье улетучились из ее души, едва она услышала этот вопрос хозяина.

- Скажите-ка, кэп... надеюсь, у Вас нет женщины, которая дожидалась бы Вас в Трините? - со смехом поинтересовался ветеринар.

- А в чем дело? - спросил Жоаль.

- Я, знаете ли, сам родом из этой страны! И знаю, насколько манерны тамошние белые женщины. Уверен - если есть у Вас там зазноба, она вовсе не обрадуется, когда увидит Вас с дикаркой.

- Меня никто не ждет, - сказал Жоаль, и после недолгого замешательства добавил: - Я тоже из этой страны.

- Правда? О, но я не знал! - воскликнул Холл.

- И я сам хорошо знаю тамошних женщин, - не обращая внимания на его изумление, продолжил Жоаль. - Им никогда и в голову бы не пришло равнять себя с негритянкой.

Холл ни за что не осмелился бы слишком живо возражать капитану, но он видел, что Жоаль явно неправ, и все же решился спросить:

- Как давно Вы оставили Трините?

- Я уж толком и не помню, - задумался Жоаль. - Должно быть, лет десять назад.

- Не в обиду Вам будь сказано, кэп, но Вы рискуете обнаружить по возвращении массу сюрпризов, - заметил Холл. - Возьмите, к примеру, нашу исконную привычку спать с нашими негритянками...

- Да, и что же?

- Теперь это делается все реже и реже, да и той малостью, что осталась, нас постоянно попрекают!

- Кто же упрекает за такие естественные вещи?

- Аболиционисты, кэп.

- Аболиционисты? - помолчав, повторил Жоаль. - Это еще что за отродье?

- Белые, кэп. Они такие же люди, как Вы и я, но они и слышать больше не хотят о рабстве. Они говорят, что из-за нашей привычки рождаются полукровки, распадаются семьи...

- Какие семьи?

- Семьи негро, кэп! - со смехом ответил Холл.

Жоаль подскочил от удивления и моментально разразился яростной отповедью.

- Ах, так! - воскликнул он глухим от гнева голосом. - Ну тогда это и вправду величайшая глупость из всех, что я когда-либо в жизни слышал! Если то, что Вы, Холл, говорите, верно - лучше бы этим аболиционистам даже не заговаривать со мной! Что касается меня - то до тех пор, пока у меня будут негро, я волен делать с ними все, что захочу!

И неистово тряхнул головой, подчеркивая сказанное. Но тут ему вспомнилось нечто, смутившее его до крайности: когда-то почти такие же слова он слышал от отца... Он сам не мог понять, почему вдруг упоминание о семьях негро так задело его, что заставило повторить через много лет слова Давида. Образы белых женщин замелькали перед ним - Селия, Жюдита, Соня... Внезапно все они будто бы смешались, слились в одну, в один милый и прекрасный образ - желанный... и необъяснимо тревожащий.

Жоаль поднялся вслед за Холлом на мостик и принялся медленно расхаживать, во власти все той же невыразимой тревоги. Быть может, сердце его сжималось оттого, что он приближался к родной стране? Но он уже точно знал, что волновало его вовсе не то, как будет принято там его возвращение. Хотя он уже воображал, как ступает на землю, и люди отшатываются от него. На мгновение мысль, что придется снова увидеть знакомых по прежней жизни и противопоставить себя им, внушила ему отвращение и испуг. Коль скоро одна лишь мысль о встрече так встревожила его, как же он поведет себя с ними?..

Но тут же он с раздражением отбросил от себя пустые грезы и вернулся в каюту. Разделся, принял ванну. Пока он обливался и растирал тело, Юнона молча разглядывала его издалека, потом подошла, чтобы помочь облачиться в чистое.

- Хотите поесть, г'сподин? - спросила она, когда он оделся.

- Нет, не сейчас, - отказался Жоаль.

Он притянул ее к себе довольно грубо, стал ласкать ей грудь и талию, спускаясь все ниже... Юнона не издала ни звука в ответ на его прикосновения, лишь выгнулась в его руках.

- Сейчас я возьму тебя, - шепнул Жоаль.

- Да, г'сподин, - выдохнула она. - Спасибо, г'сподин...

И вновь предчувствие любви вызвало из прошлого образы дорогих Жоалю белых женщин, слитые в одно существо. Нервно и упрямо он попытался вычленить из него единственную возлюбленную - Жюдиту, ее белоснежную кожу, надушенные упругие груди под жестким корсажем... Внезапно это удалось ему и наполнило таким желанием, что Юнона вздрогнула и закрыла глаза, ослепленная его взглядом, будто солнцем. А он скрипнул зубами - о, как бы хотелось ему не только уничтожить напрочь это воспоминание, но, более того, сделать так, словно бы Жюдита никогда и не рождалась на свет!..

- Дьявольская жара! - простонал он.

Юнона открыла глаза, и взгляды их снова встретились. Жоаль впился в ее губы жадным поцелуем. Он наслаждался тем, как красива и божественно сложена его юная наложница - но не забыл даже в этот миг, что она всего лишь негритянка. Полукровки - это все, что она может ему дать. Но они вырастут и обретут хорошую цену, и он продаст их. Именно так он и поступит с ее детьми, что бы там ни говорили все аболиционисты мира!..