Часть первая

Часть вторая

Часть третья

Новость о возвращении Жоаля облетела остров быстрее, чем огонь распространяется по сухому кустарнику. Достигла она и слуха тех немногих, кто знал всю подноготную его происхождения и помнил, почему ему пришлось уехать. Так или иначе, эта весть не оставила их равнодушными, но сильнее всех была взволнована Жюдита. С того дня, когда ужасное разоблачение Жоаля отбросило ее от нарождавшейся любви в пучину злейшей ненависти, она жила бездумно, как бы наудачу, и тщетно пыталась забыть свое последнее свидание с ним. Ее сердце помнило безрассудный порыв ему навстречу, ее тело - тяжесть его тела, притиснутого к ней толчком кареты, ее губы - теплое прикосновение его губ. Но каждый раз, как ей стоило только подумать, что ее касался человек, в жилах которого текла черная кровь, ее охватывал ужас, ей хотелось умереть или совершить какое-нибудь безрассудство.

Но за все прошедшие годы ей ни разу не представился удобный случай ни для того, ни для другого. Даже выйти замуж так, чтобы об этом заговорила вся Мартиника, ей не удалось. Родители представили ей несколько выгодных партий, но всех женихов она категорически отвергла. Спустя несколько лет ее отец, а затем и мать умерли, и Жюдита осталась в жизни одна.

Вскоре после этого ей пришлось продать свои земли, она оставила за собой только большой дом в Исфахане. Затем она решила путешествовать и провела несколько месяцев в разъездах, с каждым днем все больше увязая в неустроенности кочевой жизни, завела много друзей и даже нескольких любовников. Она отдалась на волю случая и плыла по течению до тех пор, пока не сочла себя достаточно сильной, чтобы вернуться в родную страну.

И она действительно стала сильнее: с тех пор, как снова поселилась в своем доме в Исфахане, она наконец-то научилась думать о Жоале без трепета и без отвращения, и, хотя не забыла о нем до конца, ей показалось, что она сумела освободиться от него. Но на пике упоения победой над прошлым и над собой ее торжество внезапно сменилось подавленностью. Она не могла отделаться от вопроса, а так ли уж она желала достичь этой свободы?..

Жюдита села перед чистым листом бумаги и попыталась разобраться в себе. Прежде всего, сама причина того, что Жоаль внушал ей ужас - его негритянское происхождение - перестала казаться ей такой серьезной, как раньше. Разве ее саму в детстве не нянчила негритянка? Конечно, это нельзя было сравнивать, няня есть няня, а мать есть мать, и каждому человеку должно оставаться на том месте, которое общество определяет ему по рождению - особенно в такие смутные времена, когда сами основы общества подвергаются угрозе и требуют защиты... И все же порой ей казалось, что нет ничего предосудительного в том, чтобы время от времени вспоминать Жоаля и думать о нем. Она пыталась представить себе, как сложилась его жизнь, и тешила себя мыслью, что с ним все в порядке, хотя, быть может, его глубокая сердечная рана все еще болит...

"Что бы ты сделала, если бы в один прекрасный день он вернулся?" - все чаще спрашивала она себя. Этот вопрос подсознательно вертелся у нее в голове, но пока еще она не находила в себе сил ответить на него. И все же порой она чувствовала, что ответ на него очень важен, и, хотя она не решается дать его даже про себя и уж тем более не имеет силы высказать вслух - ответ этот уже близок. В такие минуты она с горечью осознавала, что всю жизнь прожила в пустоте, в плену моральных рамок и стандартов поведения эпохи, которая уже изживает себя и вот-вот перестанет существовать. Глубоко внутри нее творились перемены, которых она не понимала.

Если бы вдруг вернулся Жоаль, она пережила бы, увидев его вновь... нет, не порыв любви, и уж тем более не приступ отвращения... но, скорее, потрясение, и она не могла не трепетать от страха перед этим ударом.

Жюдита была молода, налита здоровьем и исполнена пылкой страсти. Ее часто охватывало томление плоти. Она вспоминала свои мимолетные дорожные романы, пережитые несколькими месяцами ранее - она сохранила их все в сокровенных глубинах памяти и гордилась своим маленьким тайником. Откровенно похотливые, неистово бурные или нежно ласкающие, все ее мужчины прошли мимо, не затронув самых чутких струн ее сердца, и ее влечение к ним остывало, едва успев возгореться. С самого первого дня очередного любовного приключения Жюдита всегда знала, как и когда оно закончится. Конец всего, что ей случалось переживать, всегда был заложен в начале.

А в начале ее жизни был Жоаль.

Первые недели после возвращения оказались для Жоаля такими напряженными и занятыми, что он думать забыл о своих прежних страхах и переживаниях. Он посвятил себя приведению в порядок дел Маллигана и улучшению работы его торгового дома. Но обстановка, царившая в колонии, отнюдь не способствовала этому. В стране было неспокойно, светская жизнь почти замерла. Ни одна ночь не обходилась без того, чтобы с гор не спустились негритянские банды и не попытались поднять мятеж среди освобожденных и мулатов. Отряды милиции без конца преследовали их и даже вступали с ними в настоящие сражения - но не могли победить. В большинстве поместий, расположенных вдали от городов и друг от друга, положение белых господ сделалось крайне щекотливым, если не сказать хуже. Несмотря на то, что на ночь всех невольников сковывали цепями и выпускали собак, рабы продолжали бежать от хозяев поодиночке и группами. Их освобождали и пригревали у себя все те же "гости с гор". Восставших становилось все больше, и они уже не боялись среди бела дня нападать на фермы, как только испытывали нужду в оружии и еде.

Кровавые ответные меры, с каждым днем все более жестокие, никого не усмиряли, ужасное зрелище гниющих на деревьях трупов повешенных вселяло в сердца мятежников не страх, но ненависть, и правительство готово было вот-вот расписаться в своей неспособности остановить волну насилия, неотвратимо захлестывающую страну.

Как ни странно, единственным, что еще продолжало действовать, как прежде, посреди этого хаоса, оставалась работорговля. Более того, казалось, что она не только ничуть не страдает от происходящего, но, напротив, переживает расцвет, ширится и завоевывает новые рынки. Жоаль окунулся в нее с головой и отметил с неким злорадным удовлетворением, что в роли главы работорговой империи он приобрел вес в обществе и известность большие, чем те, которых его некогда лишили. Он радовался, видя, как тех, кто еще пытается не замечать и презирать его, становится все меньше, как белая знать уже не в силах игнорировать его - человека нужного и оттого могущественного. Он, конечно, не мог заставить ее признать себя равным ей - но и не пытался. Светское общество острова теперь зависело от него, и уже речи не было о том, чтобы он первым сделал шаг навстречу тем, кого некогда знал, чтобы попытался возобновить приятельские отношения, которых, видимо, по большому счету никогда и не существовало.

За несколько месяцев он приобрел высокое положение в колонии, и жизнь его значительно облегчилась. Разумеется, его внутренние демоны никуда не испарились, и он по-прежнему чувствовал себя очень одиноко - но зато получил возможность не заботиться о том, что думают о нем другие люди, и решил, что лучше оставить их в покое. Он полностью ушел в дела, а когда обстоятельства того требовали, показывал себя то скучающим, то сияющим от удовольствия - но в глубине его души царили тишина и пустота.

В огромный пустой дом в Бриаре он приезжал лишь заполночь и сразу же засыпал. Целыми днями Соня бродила в одиночестве по комнатам, попивала пунш и по пять-шесть раз в сутки меняла наряды, ставшие отныне бесполезными: ей больше некуда было пойти покрасоваться в них, да и к ней гости не ездили. Зная, что за человека она пригрела под той же крышей, где умирал ее супруг, общество вынесло ей порицание и единодушно решило держаться от нее подальше.

Но Соня не слишком огорчилась, когда поняла это. Ее беспокоили другие, гораздо более важные для нее вещи - вечная занятость Жоаля и собственное одиночество. Чувствуя, как волнует ее плоть глубокое неутоленное желание, она устраивала самой себе жестокие допросы. О, как бы ей хотелось уметь рассуждать на трезвую голову, судить беспристрастно о себе и своем будущем!.. Коли уж судьба ее мужа окончательно предрешена и его смерть - не более чем вопрос времени, почему бы не рискнуть уже сейчас начать жить так, будто бы его вовсе не существует?! Соня с горечью замечала, как ее красота и страсть пропадают втуне, как подкрадывается безжалостная старость. Она с трудом могла выносить щелканье настенных часов в своей спальне - движение маятника наводило на нее ужас. Глубокой ночью ей казалось, будто он отсчитывает шаги Жоаля: скрип... скрип... скрип... вот он поднимается по лестнице... скрип... открывает дверь своей комнаты... скрип... закрывает ее... скрип... садится на постель, где его ждет эта негритянка!..

В октябре погода сделалась переменчивой, хотя летние духота и влажность еще держались. В одну необычайно жаркую и душную ночь усталый Жоаль еле добрел до кровати, сбросил с себя насквозь пропотевшую одежду и растянулся нагишом. Юнона взяла веер из сухих пальмовых листьев и собралась было, как обычно, помахать над ним, но он раздраженно буркнул:

- Отстань! Прекрати нянчиться со мной, точно негритянская старуха с младенцем!

Юнона повиновалась, встала с кровати и улеглась на коврике.

- Г'сподин хозяин, - шепнула она, - когда Вы были маленьким, у Вас была няня-негритянка?

- Да.

- Почему Вы никогда не навещаете ее?

- Она, должно быть, давно умерла!

- Но почему Вы до сих пор не вернулись к себе домой, г'сподин?

- Не скажу! Мало ли почему! - огрызнулся Жоаль. - И потом, с чего ты взяла, будто у меня есть свой дом?

- Так говорят негры, г'сподин. Барышня Дотти, Плутон и все другие! Барышня Дотти даже сказала, что всё знает о Вас.

- Ах, да?

- Да, г'сподин! Она даже сказала, что Вам следовало бы сделать, и как было бы жаль, если бы Вы не сделали этого!

Голос Юноны дрогнул. Жоаль и сам догадывался, что по дому ходили слухи о нем, но теперь дело приняло серьезный оборот. Он приподнялся, чтобы видеть лицо своей рабыни.

- Подойди, - приказал он, и, когда Юнона встала, спросил: - Что я должен был бы сделать, по мнению толстухи Дотти?

- Я могу сказать Вам это, г'сподин? - робко произнесла Юнона. - Вы не побьете меня, если я скажу?

- Разве я когда-нибудь дал тебе хоть подзатыльник?.. Ну, так что же она сказала, эта Дотти?

Рабыня зажмурилась и выпалила:

- Так вот, г'сподин, она сказала так, что Вам следовало бы доставить ее хозяйке удовольствие переспать с Вами!

Жоаль был ошеломлен:

- Что?! Что это ты несешь, Юнона? Ты что, с ума сошла?

- Нет, г'сподин! - с силой возразила Юнона. - Я вовсе не сошла с ума! Барышня Дотти и вправду сказала это! И даже Церера, горничная хозяйки, даже она без конца говорит, как г-же Соне плохо без мужчины, как она напивается каждую ночь и потом кричит во сне Ваше имя! Да, г'сподин, барышня Дотти уверена, что с ума сойдет г-жа Соня, если Вы и дальше не будете обращать на нее внимания!

- Это все негритянская болтовня, - оборвал Жоаль. - А теперь довольно, замолчи! Ложись на пол и спи!

Он внезапно взмок, из подмышек и по вискам побежали струйки пота. Невыразимая досада охватила его, в глубине души бесенком завертелось отчаянное желание подчеркнуть свое безразличие и скуку, показать себя надменным и отстраненным. Но других зрителей, кроме Юноны, в комнате не было.

Подумать только, Соня!.. Разве ж может такая женщина, как она, всерьез мечтать о том, чтобы отдаться ему?! Он усиленно вызывал в душе возмущение, изумление услышанным - но тщетно. На глаза ему попалось обнаженное тело Юноны, распростертое на коврике у ножки кровати, и внезапно он представил вместо наложницы Соню. И удерживал перед мысленным взором это видение, пока оно не сделалось невыносимо пьянящим.

- Переспать с г-жой Соней! - буркнул он. - Какая глупость. Тебе понравилось бы, если бы я так поступил?

- Нет, г'сподин, - еле слышно ответила Юнона. - Потому что потом Вы больше не захотели бы меня и подарили бы какому-нибудь толстому негру из бараков!

- Пока еще я не намерен отдавать тебя кому бы то ни было, - заверил Жоаль. - Я заплатил триста ливров Ловейту не...

Внезапно он смутился и осекся. Зачем рассказывать подобные вещи негритянке!

Он опрокинулся на спину, раскинув руки, и решил про себя: "К черту все эти проклятые сплетни негро!"

- Г'сподин хозяин? - тихонько позвала Юнона.

- Ну что еще?

- Вы думаете, что сможете оставить меня у себя, когда станете спать с хозяйкой?

- О хозяйке и речи быть не может!

- Но барышня Дотти, она думает, что однажды...

- Твоя барышня Дотти что-то уж слишком много думает! - резко перебил Жоаль. - Она думает, будто знает, что случится, еще до того, как это произойдет, не правда ли? Ну, а я думаю, что скоро, не сегодня-завтра, влеплю ей хорошую затрещину, и не одну, чтобы отбить у нее охоту чересчур заботиться обо мне!

- Но, г'сподин...

- Хватит, Юнона, ты поняла, хватит! Во что это она сует свой нос, эта черномазая? С какой стати ее стали касаться дела белых?! Я сказал тебе спать, значит, спи и не выдумывай!

Юнона покорно закрыла глаза, но думать не перестала. В конце концов, не так уж и плохо, что она - всего лишь негритянка. По крайней мере, ей не грозит опасность сойти с ума от голода плоти! Ни за что на свете она не согласилась бы променять свою красновато-коричневую кожу на атласную кожу этой белой, что корчится в одиночку на своей постели совсем рядом с ними!

Она улыбнулась своим мыслям, медленно подтянула колени к животу и устроилась на коврике поудобнее. Почему это, если белая желает мужчину, она должна так долго ждать и не может ничего сказать или поделать с этим? Почему же она не попросит господина поскорее взять ее, вместо того чтобы сходить с ума?.. Юнона поняла, что именно за это она сразу же невзлюбила госпожу Соню - за ее манеру скрывать свое желание, как будто в нем есть что-то страшное или постыдное! И заулыбалась еще шире, когда представила, что только мог бы сделать ее хозяин с такой изголодавшейся женщиной...