Часть первая

Часть вторая

Часть третья

"Прекрасная Аврора" достигла Трините в начале сентября. И едва вдали замаячили очертания рейда, Жоаль ощутил, как ледяная игла вонзилась ему в сердце. Несколько мгновений он боролся с невыразимой паникой - она парализовала его, пригвоздила его сжатые кулаки к релингам... а берег все надвигался, ширилась его панорама, громоздились над океаном окутанные туманными шапками холмы.

И лишь на исходе полуденного часа, когда судно вошло в порт, бремя привычных забот заставило развеяться это наваждение. Из адмиралтейства навстречу бригу вышел корабль и передал просьбу портовых служб лечь в дрейф. Команда ждала приказов - и Жоаль принялся выкрикивать их хриплым рыком.

Негритянские волнения были в разгаре. Набережные вдалеке чернели от народа, но экипажу судна показалось, что этой праздной толпе нет дела до их прибытия. Со стороны форта новоприбывшие разглядели множество сожженных кораблей. Вода, маслянисто поблескивая, обтекала их остовы, на волнах покачивались обломки, бочки с патокой и бочонки из-под рома с выбитыми днищами.

- Сдается мне, они тут серьезно поцапались, - заметил помощник капитана.

Ему никто не ответил. Вцепившись в стрингеры, люди молча смотрели на берег. Большинство из них уже много лет не были в Трините.

- По местам! - окликнул свою команду Жоаль. - Все, кто не занят маневрами, отправляйтесь чистить нижнюю палубу! Я хочу, чтобы там все было отмыто дочиста до прихода санинспекции!

Он быстрым шагом вернулся в каюту переодеться и захватить необходимые документы.

- Меня долго не будет, но тебе нечего бояться, - сказал он Юноне.

- Мне не страшно, г'сподин, - ответила рабыня.

Она подошла к нему, в надежде на ласковое прикосновение и, быть может, поцелуй. Теперь, после того как он познал ее, она всецело принадлежала ему и горела желанием во всем ему подчиняться.

- Если у меня не получится вернуться за тобой, г-н Холл отведет тебя ко мне, - предупредил Жоаль. - Но прежде чем уйти отсюда, не забудь хорошенько вымыться!

- Я всегда моюсь, г'сподин! - с обожанием глядя на него, заверила Юнона. - Я теперь больше никогда не буду пахнуть негритянкой!

- Хорошо, - похвалил Жоаль.

Ему уже не терпелось поскорей покинуть ее. Бог свидетель, как давно он жаждал заполучить собственную рабыню, и когда она у него наконец появилась, он оценил подарок судьбы. Но его раздражала любая попытка Юноны ластиться к нему днем так же, как ночью. Да, он желал ее, спал с ней, позволял ей выражать свою привязанность - но между ними не могло быть и речи о настоящей любви. И духовно, и физически он не переставал ощущать себя белым. С той лишь разницей, что неизменно впадал в неистовство, когда оглядывался на годы, растраченные в тяготах моряцкой жизни, задумывался об одиночестве, на которое его так несправедливо обрекли. Вот и сейчас в нем вспыхнула неумолимая ярость - и хотя ей далеко было до холодного расчетливого желания мести, она мучила его с того самого мгновения, как его судно подошло к Трините.

Он поднялся на мостик и заметил ветеринара:

- Вы сходите на берег, Холл?

- Да, кэп!

- Купите заодно новое платье для Юноны и, если я не вернусь до ночи, приведите девчонку к Маллигану - скорее всего, я буду там.

- Хорошо, кэп, - ответил Холл.

- Проследите только, чтоб она помылась как следует, ладно?

- Положитесь на меня, кэп!

Все время, пока шлюпка плыла от корабля до причала, Жоаль не спускал глаз с приближавшегося города. Его обуревали все те же противоречивые эмоции, но чем ближе была земля, тем острее он ощущал перемену, что медленно, но верно творилась в нем. Он не двигался и не произносил ни звука, чутко прислушиваясь к тому, как бьется в нем любопытство, как вид Трините пробуждает в душе глубинные, многие годы дремавшие чувства. На мгновение он задумался о том, что бы сделал, если б увидел, что Деспаны ждут его на берегу - и тяжелый комок подкатил к горлу.

Но никто не вышел на пристань встретить его; никто, казалось, даже и не заметил, что он вернулся после стольких лет разлуки - кому какое дело, десять лет назад он покинул страну или только вчера... По аллее, обсаженной катальпасами (Катальпасы - тропические деревья с огромными листьями и соцветиями, собранными в кисти.), излюбленному месту прогулок горожан, прохаживались люди - все они были ему чужды. Нарядных дам сопровождало множество военных в чине офицера и выше, закат мерцал оранжевыми бликами на пряжках и пуговицах их формы. Жоаль заметил, что на всех лицах застыло одинаковое выражение преувеличенной, фальшивой непринужденности, плохо скрывавшее тревогу: в стране было неспокойно. Нетерпение, терзавшее блудного сына, натолкнулось на эту деланную беспечность и равнодушие - и угасло. Жоаль почувствовал себя униженным и усталым.

Он дошагал до конца катальпасовой аллеи пешком и нанял карету, чтобы добраться до Бриара. Во владения Маллигана он въехал уже на пороге ночи. В поместье почти ничего не изменилось: прежними остались кирпичный дом, пальмовая аллея, все так же скрывались за изгородями загоны и бараки и неизменно серела кругом каменистая пустошь. По-прежнему изящно выглядела господская часть Бриара, хотя роспись колонн уже немного облупилась и пучки травы пробивались там и сям меж ступеней крыльца. Жоаль позвонил - и впервые с того момента, как ступил на родную землю, осознал, что вернулся сюда уже не как несчастный попрошайка, но как сильный и властный человек, от которого ждали помощи. Поначалу эта мысль наполнила его гордостью - но потом он спросил себя, уместно ли гордиться. Внезапно по его спине пробежал холодок. Он обернулся - сзади никого не было. Горько и холодно стало ему вдруг, и вся прошлая жизнь показалась голой и одинокой равниной, где он бродил в тщетной надежде отыскать хоть какое-то человеческое тепло и участие.

Дверь дома открылась, на крыльцо, прихрамывая, вышел слуга - но уже не тот флегматичный нытик, что встретил Жоаля когда-то. У нового дворецкого кожа была не угольно-черной, а приятного коричнего цвета с бронзовым отливом. Он был даже красив - большие, чуть навыкате глаза, плоский, но не приплюснутый нос, пухлые, но не слишком толстые губы, ровные белоснежные зубы. "Досадно, что он хромой", - мысленно посожалел Жоаль, внимательно оглядев раба.

Дворецкого, казалось, ничуть не смутил и не взволновал приезд позднего гостя. Он спокойно пригласил Жоаля войти и учтиво поклонился, когда тот прошел мимо него в вестибюль.

- Если Вы соблаговолите немного подождать в салоне, - сказал он, - я сейчас же объявлю хозяйке о Вашем приходе. Вы ведь господин Жоаль, не правда ли?

- Да, - удивленно ответил Жоаль. - Так ты меня знаешь?

- Нет, г'сподин, - после секундного замешательства произнес раб. - Но с тех пор, как заболел хозяин, я много слышал о Вас. И видел утром, как прибыл Ваш корабль.

Он не сводил глаз с лица гостя, но во взгляде его Жоаль не прочел ничего, кроме мрачной почтительности, не вязавшейся с любезной улыбкой.

Салон остался таким же, как и много лет назад, сменились только обои и стулья. Когда Соня спустилась к гостю, она застала его за созерцанием ее портрета над камином. Он услышал, что кто-то вошел, и повернулся к двери. На короткий миг ему показалось, будто в комнате стало теплее, а свет ламп сделался мягче и ласковее.

Потом он рассмотрел Соню внимательнее и сразу увидел, как она изменилась. Она не была уже ни молоденькой красоткой с портрета, ни тем более ангельским образом, пронизывавшим его мечты все годы вынужденной ссылки. Щеки ее покраснели от слез и были густо напудрены. Одного взгляда на нее Жоалю хватило, чтобы почувствовать, как бесконечно давно встречались они последний раз, в тени раскидистых деревьев Канаана. Внезапно смятение охватило его, и он покачал головой, будто отказываясь верить глазам. Соня была первым человеком из прежней жизни, кто встретился ему сегодня, и это взволновало его куда больше, чем то, что она плакала. Между тем, госпожа Маллиган вовсе не постарела и не подурнела, хотя все эти годы и не прошли для нее бесследно. Волосы ее сделались светлее и уже не рассыпались свободно по плечам, но были собраны в шиньон. Таинственная глубина ее глаз тоже была уже не та - вместо прежней жизнерадостности и дразнящей загадки в них читались беспокойство, страх перед будущим, немой неотступный вопрос. Соня и теперь пленяла взоры - но уже не той дерзкой и беззаботной красотой, что в молодости, а некоей своеобразной задумчивой грацией. Эта женщина больше не расточала силу своего обаяния всем и каждому, но пускала ее в ход расчетливо и осознанно.

Она остановилась в дверях, на самом пороге, и приветственно кивнула Жоалю.

- Благодарю! - прошептала она. - Благодарю Вас, что Вы приехали! Я уж готова была поверить, что никогда не увижу Вас снова!

- Ваше письмо путешествовало многие месяцы, пока догнало меня, - сказал Жоаль. - Да и мне потребовалось немало времени, чтобы вернуться.

Помимо воли его голос зазвучал глуше.

- Я боялась, что Вас тоже сразила какая-нибудь болезнь, - вслед за ним понизив голос, произнесла Соня.

- Нет, нет! - заверил он. - Я всегда замечательно себя чувствую!

Внезапно он осекся. Ему показалось кощунственным говорить о своем здоровье здесь - в доме, хозяин которого был так плох. "Быть может, он даже уже умер", - подумал он. Странное чувство овладело им при этой мысли... В этом доме было слишком спокойно. Сам воздух был так тих и неподвижен, что словно давил на плечи!

Он машинально подался навстречу Соне, и она поспешила подойти к нему. При каждом шаге ее маленькие ступни задевали длинный подол красного платья из тяжелой, будто театральный занавес, ткани, заставляя его колыхаться красивыми волнами.

- Наконец-то, Жоаль! Наконец-то Вы здесь! - воскликнула она и отчаянным жестом протянула к нему руки. - Не верится, что столько лет прошло!

Голос ее звучал все так же приятно, тепло и многообещающе, как когда-то. В ее последних словах Жоалю почудилось, наравне с радостью, сожаление... Быть может, она стремилась дать ему понять, что и ее жизнь сложилась не совсем так, как они оба некогда надеялись...

Он бережно принял ее ладони в свои.

- А Маллиган... - начал он.

Но осекся: при звуке этих, казалось бы, самых обыкновенных слов Соню пронизал изнутри притаившийся на дне души неотступный страх, и она вырвала у Жоаля свои руки. Резко обернулась на запертую дверь у себя за спиной - и, словно бы этот порыв был неким условным сигналом, знаком, в доме тотчас же что-то задвигалось. Шум движения тут же стих, но через некоторое время раздался снова. Кто это был - Жоаль не мог даже предположить. Он застыл, сосредоточенно прислушиваясь, чувствуя, как во всем теле бьется пульс. Он сожалел, что первым заговорил о болезни Маллигана.

Соня указала ему на кресла:

- Пожалуйста, давайте сядем.

Они уселись перед камином лицом друг к другу - и, словно бы именно это было самым главным, не терпело отлагательств, госпожа Маллиган принялась рассказывать о событиях, потрясших остров. О высадках английского десанта - солдат, что победили повстанцев в своих собственных колониях, о том, как множество пиратских кораблей бросило якорь на расстоянии пушечного выстрела от причалов Трините и нацелило орудия прямо в окна жилых этажей домов. О том, как охваченные ужасом люди бежали из поместья в поместье, когда банды беглых проникли в город и, смешавшись с мулатами и освобожденными рабами, радостным воем приветствовали английские суда.

Слушая ее, Жоаль так живо представил себе беспорядок и разрушения, потрясшие некогда привычный ему мир, что на мгновение забыл о Маллигане. Он принялся машинально подсчитывать, чего негритянские волнения могли стоить Канаану, и в нем тяжелой волной поднялся гнев. "Подумать только", - внутренне вознегодовал он, - "все эти знатные белые обращались со мной, как с жалким полукровкой, а как дошло до дела - не сумели укротить кучку мятежников!" Вот они-то и есть преступники, именно от них, от пустой велеречивой знати, следовало бы тогда избавиться, а не от него!.. "Берегитесь же!" - мысленно пригрозил Жоаль, предвкушая скорую встречу с теми, кого столько лет ненавидел. - "Ох, берегитесь!.."

Высказав эту угрозу про себя, он успокоился и заметил:

- Кажется, сейчас обстановка в стране стала полегче?

Соня медленно кивнула, помолчала несколько минут и ответила:

- Да... если можно назвать "облегчением" постоянную настороженность - я прямо чувствую, как она витает в домах и на улицах. Вслед за восстаниями начались репрессии, и они были ужасны. В западном квартале Сен-Пьера милиция (Милиция - здесь: вспомогательные военные части в колониях.) сожгла заживо более шестисот освобожденных вместе с семьями! По нескольку месяцев во всех крупных поместьях на деревьях болтались трупы повешенных! Чтобы окончательно рассеять клики мятежников, все торговцы провели крупные распродажи рабов. Как Вы думаете, можно ли после всего этого говорить о спокойствии?

Жоаль уклонился от ответа. Беспокойство улеглось, и он снова вспомнил о Маллигане. Ему вдруг стало стыдно, что до сих пор они с Соней не обмолвились ни словом о том, что же с ним. Он набрался решимости и спросил:

- Как идут дела Вашего мужа?

Соня на несколько секунд закрыла глаза, затем скорчила недовольную гримаслу, точно от приступа боли, и произнесла:

- Они продолжают идти хорошо. По крайней мере, мне так кажется!

- И Вы успеваете за всем проследить лично?

- По мере возможности, - устало ответила она и продолжала с легкой улыбкой: - Забавно, не правда ли? Я всегда думала, что никогда не смогла бы этим заниматься. Пока мой муж был здоров, я вела беспечную жизнь, блистала в свете! Но мне пришлось изменить свои привычки, и очень быстро.

- А с Вашим мужем... это серьезно?

С мгновение она пристально разглядывала его, не говоря ни слова.

- Очень серьезно, - прошептала она наконец. - Он полностью парализован. Лишь иногда ему с большим трудом удается произнести пару слов.

Ее рука слегка коснулась руки молодого человека и, задрожав, бессильно повисла.

- Вот почему Вам так необходимо было вернуться сюда, - с жаром произнесла она. - Служащие просто-напросто обкрадывают меня! Я никому не могу доверять! Но знаю, что могу полностью положиться на Вас. Вам следует поскорей переехать сюда и считать этот дом своим...

Голос ее прервался, она готова была вот-вот разрыдаться - но даже умолкнув, она не отпускала Жоаля взглядом, будто бы еще продолжая говорить с ним, умолять его. В голове его поднялся вихрь лихорадочных мыслей.

- Конечно же, Вы можете на меня рассчитывать, - заверил он. - Но согласится ли с таким положением дел Ваш муж? То есть, я хочу сказать, это и в самом деле он позвал меня обратно?

Ему показалось, что краска начала заливать Сонино лицо, и он смутился до крайности, но все же продолжил:

- Лично я уверен, что он не позволит болезни надолго взять над ним верх.

Соня пожала плечами и резко встала с кресла.

- Не позволит надолго? - повторила она. - Да он лежит в этом состоянии уже без малого год, больше десяти месяцев! Впрочем, сейчас Вы увидите его! Идемте, и посудите сами!

Они вышли из салона. Соня шла впереди быстрой нервной походкой. Жоаль старался не отставать и слышал, как по мере приближения к двери кабинета в глубине вестибюля дыхание ее становилось все более неровным и шумным. Внезапно он осознал, куда они направляются. Так значит, Маллиган лежит в своем кабинете?.. Жоаль попытался предвосхитить события, но не смог представить себе своего прежнего босса молчаливым и неподвижным, на целых десять месяцев лишенным возможности думать и работать - по какой-то неясной причине ему показалось стыдно так думать о нем. Уже давно, с самого момента отплытия из Калабара, он принял решение заменить Маллигана во главе его торговой империи, как заменил когда-то капитана Кита у руля "Святой Терезы", и он не собирался вновь возвращаться к этому решению, пересматривать его и колебаться. Но теперь, из-за Сони, он чувствовал необходимость заставить ее упрашивать себя, притвориться, будто бы он ни с чем не соглашается слишком быстро.

- Что с ним произошло? - спросил он, когда они были уже у двери кабинета.

- Удар, - прошептала Соня. - Сначала врачи думали, что вылечат его, но в конце концов признались, что бессильны помочь ему. Они сказали, что он не поправится... никогда!

- И все-таки это не окончательный приговор!

- Нет, Жоаль, окончательный! И моя жизнь из-за этого превратилась в такой кошмар, что порой мне случается почти желать...

Она прервалась и встряхнула головой. Лицо ее снова исказилось болезненной гримасой. Жоаль промолчал - он зачарованно смотрел на дверь. За нею был кабинет, через порог которого он шагнул десять лет назад в несладкую взрослую жизнь.

- Он там? - вырвалось у него.

Вместо ответа Соня открыла дверь и посторонилась, пропуская его войти первым. С первого взгляда Жоаль даже не заметил Маллигана. В комнате было полутемно, в ней царила глубокая удушливая тишина. Обои из плотной ткани покрывали стены от потолка до пола и полностью завешивали окно. В камине мерцал огонек, и в его неверных бликах длинный деревянный стол блестел, как катафалк. Бухгалтерские книги и списки потеснились, дав место склянкам с лекарствами. Стеклянные сосуды всех форм и размеров отбрасывали полупрозрачные заостренные тени до самого пола.

Жоаль медленно шел вперед, пока не зацепился ногой за что-то, валявшееся на полу. Послышался глухой звук, будто он пнул трухлявое гнилое полено. Молодой человек несколько раз глубоко вздохнул, унимая волнение. Значит, и впрямь ничто не вечно! Простой прилив крови к голове - и прощай власть, слава, могущество!.. Жоаль снова осторожно двинулся в глубину комнаты, но внезапно остановился и чуть не вскрикнул. Маллиган был прямо перед ним - он лежал, вытянувшись на походной кровати у стены. Тело его было абсолютно неподвижно, но в этой неподвижности чудилась напряженность, будто он ждал и силился узнать, кто это вошел и шумит у него в кабинете. Одеяло накрывало его до самого подбородка, Жоалю было видно только его лицо - но как же отличалось оно от массивной и квадратной самоуверенной физиономии прежнего Маллигана! На подушках покоился высохший старческий лик с искаженными болезнью чертами, и мрачная тень близкой смерти, казалось, уже витала над ним. По туго обтянутому желтоватой кожей лбу струился пот, что делало лицо похожим на древнюю маску из отполированной слоновой кости. Сходство довершали "драгоценные камни" - пронзительно-яркие голубые глаза, глубоко ввалившиеся в орбиты. Они по-прежнему были лишены всякого выражения, но увеличенные от темноты и действия лекарств зрачки лихорадочно метались, обшаривая комнату.

Жоаль долго не мог отвести глаз от головы Маллигана - воплощенного портрета бессильного страдания в темной раме тишины. Он без труда представил себе, как эти губы, ныне бескровные и потрескавшиеся, исказились от боли, когда болезнь нанесла первый выпад. Его охватило странное, почти радостное чувство - не злорадство, но облегчение - когда он осознал, что больше никогда черты этого изможденного лица не сложатся в надменную гримасу презрения к другим людям и ненависти к любому проявлению слабости. Разглядывая больного, он вдруг понял, что все годы изгнания подсознательно помнил это выражение и не переставал бороться с ним, что Маллиган принял участие в его судьбе, движимый единственно лишь собственной мерзостью. Но теперь было неважно, хотел ли тогда Маллиган избавиться от него и зачем он этого хотел. Жоалю достаточно было получше рассмотреть его сейчас, чтобы понять, насколько хрупко и уязвимо человеческое существо, с какой легкостью на других людей может обрушиться несчастье гораздо худшее, чем те испытания, что пережил он сам.

А Маллигану наконец удалось поймать вошедшего в поле зрения. Но окончательно он узнал Жоаля, только когда тот склонился над кроватью. Тогда глаза больного застыли в неподвижности, прикованные к лицу молодого человека, чуть трепеща, точно два бильярдных шара, готовые вот-вот упасть в лузы. Отупение сменилось в них ошеломлением, затем недоверием, и вдруг в глубине зрачков взметнулась, точно слабый язычок огня, еле заметная тень паники.

Соня, войдя вслед за Жоалем, несколько секунд постояла молча и лишь потом, будто нехотя, решилась показаться мужу на глаза. Она дышала глубоко и трудно и, казалось, изо всех сил подавляла желание выбежать прочь - но заставила себя подойти к Жоалю, стоявшему у кровати, и тоже наклонилась над больным. И едва Маллиган увидел ее, он захотел что-то сказать. Морщинистая кожа вокруг рта напряглась от усилия разомкнуть губы или, быть может, от гнева...

- Это я, я вернулся! Не утруждайте себя, - смущенно прошептал Жоаль.

Рот Маллигана приоткрылся, но из него не вылетело ни звука - лишь несколько пузырьков слюны. На Жоаля пахнуло смрадом его дыхания, смешанного с запахом лекарств, и он отшатнулся. Этот терпкий тошнотворный дух, точно когтистой лапой, впился ему в горло, проник через ноздри в самую глубину легких и не сразу отпустил даже тогда, когда Соня приблизилась к изголовью и встала между мужем и гостем. Не в силах шевельнуться под действием чар образов жизни и смерти, что затеяли пляску перед его мысленным взором, молодой человек стал молчаливым свидетелем ожесточенной дуэли взглядов, разыгравшейся между супругами. Потом наваждение рассеялось. Соня выпрямилась и потянула Жоаля к двери.

- Он говорит, что рад Вашему благополучному возвращению, - шепнула она.

- Вы так думаете? - озадаченно и недоверчиво произнес Жоаль.

Он снова склонился над Маллиганом и увидел, что глаза его, полные протеста, мечутся из стороны в сторону в отчаянном жесте отрицания.

- Я в этом уверена, - стояла на своем Соня. - У меня было время научиться читать его мысли.

Она дернула Жоаля прочь уже настойчивее и сильнее:

- Ну же, не стойте, давайте выйдем отсюда! Позволим ему отдохнуть!

- Тебе... не сле... довало!.. - внезапно выдавил Маллиган.

Голос его прошелестел чуть слышно, точно долго сдерживаемое дыхание наконец вырвалось на свободу. Опустошенный чудовищным напряжением сил, больной закрыл глаза, и вновь наступила тишина, такая же давящая и ощутимая почти физически, как та, что поразила Жоаля при входе в кабинет. Молодой человек был уже не уверен, что действительно что-либо слышал...

- Не обращайте внимания, оставьте его в покое! - шепнула Соня.

Она увлекла Жоаля за собой в вестибюль - и, едва дверь в кабинет закрылась за ними, нервно разрыдалась.

- Это невыносимо, это выше моих сил! - всхлипывала она. - Господи, нет, я больше не могу!

Она исходила слезами горечи, отчаяния, ее душевные и физические силы были на пределе, ей казалось, что еще день или два - и она сама заболеет или сойдет с ума... Жоаль успокаивающим жестом положил ей руку на плечо и погладил. Он чувствовал, это единственное, что он может сейчас для нее сделать. Тревожный червь любопытства поселился в его душе, ему хотелось расспросить Соню подробнее, выяснить точно, что именно хотел запретить ей Маллиган - но все вопросы, готовые вот-вот слететь с его губ, показались ему ничтожными перед лицом ее страдания, и тяжкое чувство вины парализовало его волю.

Мало-помалу Соня взяла себя в руки.

- Должно быть, он очень утомился, силясь заговорить, - произнесла она почти спокойно. - Сейчас я пошлю кого-нибудь за врачом.

Она сделала несколько нерешительных шагов к лестнице на второй этаж, потом обернулась к Жоалю:

- Прошу Вас, подождите меня здесь! Я мигом.

Жоаль уселся на банкетку в вестибюле. Вскоре он услышал, как перед домом кто-то вскочил в громко скрипнувшее седло и пустил коня галопом. Шли минуты, и молодой человек все сильнее чувствовал неприятную опустошенность, злость неизвестно на кого и глубокую досаду. Да - он вернулся на Родину... но ничто из того, чего он с таким нетерпением ждал, так и не произошло. Чужие лица в порту и на улицах Трините, укоризненный возглас Маллигана казались ему знаками скорее поражения, чем победы.

Наконец, Соня вернулась. Впереди нее шел хромой негр-дворецкий, он открыл перед господами двустворчатую дверь столовой.

- Обед будет накрыт сию минуту, - сказала Соня. - Извините, пожалуйста, что так плохо принимаю Вас!

Она успела снова попудриться и, казалось, преисполнилась решимости мужественно выполнять долг радушной хозяйки. Жоаль поблагодарил ее за труд. В столовой дворецкий, сновавший туда-сюда между кухней и столом, снова показался ему подозрительным. Теперь он ясно видел, что хромота была не единственным недостатком слуги: его уродовал большой блестящий шрам на затылке, в месте, где голова смыкается с шеей. "Неужели Маллиган не настолько богат, чтобы держать слуг без изъянов?" - раздраженно подумал Жоаль.

За обедом разговор не клеился, все чаще становился бессвязным и отрывистым. Виной тому была сама Соня - она часто вскакивала с места и подходила к окну, чтобы посмотреть, не приехал ли врач. Наконец, снаружи послышался шум кареты, и хозяйка снова ненадолго покинула гостя.

Минут через двадцать она вернулась. На лице ее была написана крайняя степень усталости и безразличия.

- У мужа только что был обморок, - сообщила она. - Но, как и обычно, он успел прийти в себя до приезда врача. Так что доктор всего лишь прописал успокаивающее.

Она вздохнула, залпом выпила стакан вина, стоявший подле ее тарелки, и перевела разговор на заморские плавания Жоаля. Через несколько минут болезнь Маллигана показалась им обоим чем-то далеким и несущественным. Они вели неспешную беседу ни о чем, разглядывали друг друга сквозь хрусталь сервиза и в сокровенной глубине души томно грезили о невозвратном прошлом, будто бы подсознательно хватаясь за этот ничего не значащий разговор, защищаясь им от мертвенной тишины дома.

- Ах! Совсем забыла! - воскликнула вдруг Соня. - Приходил некий Холл с негритянкой.

- С Юноной?

- Да, так эту рабыню и звали. Право же, я понятия не имела, что с ней делать, и распорядилась отвести ее в конюшню.

- Юнона выдрессирована для дома, - сказал Жоаль.

Он в замешательстве принялся поигрывать кофейной ложечкой и, запинаясь, продолжил:

- Не могли бы Вы попросить, чтобы ее привели сюда?

Соня сделала знак дворецкому, стоявшему у столика с посудой:

- Плутон, сходи за той девчонкой.

Негр исчез, и Соня воспользовалась короткой паузой в разговоре, чтобы осушить залпом второй стакан вина.

- А она довольно хорошенькая, эта негритянка, - заметила она.

- Да, и вправду, - ответил Жоаль.

Ложечка выскользнула из его пальцев, со звоном ударилась о блюдце, и оба собеседника вздрогнули. В ту же минуту в столовой появился Плутон, толкая Юнону перед собой. Когда он отошел, девушка поначалу застыла в неподвижности, со страхом оглядывая комнату и сидевших за столом белых - затем неловко повернулась, робко подошла к Жоалю и, помедлив, уселась рядом с его креслом прямо на паркет, подогнув под себя ноги. Хлопчатобумажное платье ее при этом задралось выше бедер, и Жоаль нагнулся одернуть ей подол.

- Ты должна следить, чтобы платье лучше облегало, - сказал он.

Соня улыбнулась:

- Это платье ей велико. Я прикажу Дотти дать ей другое.

Она взглянула на хозяина, затем на рабыню и принялась с интересом рассматривать юную наложницу. Ее поразило изящество черт лица Юноны. У нее самой в услужении было много молодых негритянок, но ни одна из них не могла сравниться с Юноной, ни у кого не было столь нежной и светлой кожи.

Жоаль почувствовал стеснение своей рабыни и некое замешательство Сони и поспешил нарушить тишину, спросив:

- Как она Вам?

- Довольно мила, я ведь Вам уже говорила, - отозвалась Соня. - Вы купили ее в Калабаре?

- Да.

- Для перепродажи?

- Нет, для себя... Но, поскольку мне придется какое-то время пожить под Вашей крышей, я с удовольствием отдам ее Вам, если она Вам нравится.

Жоаль сам не знал, почему вдруг предложил это Соне, и весь напрягся в ожидании ее ответа. Но госпожа Маллиган лишь потерянно улыбнулась - и молодого человека пронзило острое чувство стыда.

- Встань, Юнона, - приказал он. - Иди поздоровайся с хозяйкой.

Соня внезапно стряхнула оцепенение и замахала руками:

- Нет-нет, пусть сидит, где сидела! Благодарю Вас за щедрый подарок, но мне совершенно не нужна дикарка... к тому же, на ней наверняка пробу негде ставить!

- На ней - пробу? - Жоаль был удивлен и даже шокирован. - Ручаюсь Вам, что она чиста!

- Но не станете же Вы убеждать меня, будто ни один самец не касался ее в загонах конторы... или даже на Вашем корабле...

- Разумеется, не касался!

- Как бы то ни было, она мне не нужна! - и Соня снова махнула рукой, словно прогоняя некое назойливое насекомое.

Затем лениво улыбнулась:

- Не хотите ли немного выпивки к кофе?

Жоаль согласно кивнул. Он не мог взять в толк, почему тон их разговора, доселе спокойный и дружелюбный, вдруг сменился на едва ли не агрессивный, и не знал, заметила ли это и Соня или же так показалось только ему одному... Внезапно его осенило: быть может, Соня за что-то разозлилась на Юнону?

Он был ошеломлен и не решался заговорить первым. Повисла недолгая пауза, затем Соня снова принялась задавать ему любезные, ничего не значащие вопросы, будто их светская беседа и не прерывалась. Обмениваясь банальностями, они допили кофе и осушили по стакану коньяка.

Юнона по-прежнему сидела на полу, не шевелясь и опустив глаза. Она знала, что совершенно ничего не стоит в обществе этой знатной дамы, и ей никогда бы в голову не пришло вмешаться в разговор белых не то что словом, но даже неосторожным движением. Но когда собеседники с шумом отодвинули кресла и поднялись, собираясь покинуть столовую, ее на мгновение захлестнул такой страх, что она чуть не вскрикнула. Неужели ее сейчас оставят одну?! С сильно бьющимся сердцем, не решаясь подняться, она вскинула на хозяина умоляющие глаза.

- Плутон! - окликнула Соня. - Уведи девчонку на кухню и скажи Дотти, чтоб занялась ею.

- Да, госпожа, - шепнул негр.

Жоаль даже не взглянул на свою наложницу.

- Я устал, - пожаловался он. - Если позволите, я бы уже отправился на покой.

- Ваша комната на втором этаже, - сказала Соня. - Плутон проводит Вас туда, как только пожелаете.

В вестибюле она сухо пожелала ему доброй ночи, резко отвернулась и быстро зашагала вверх по лестнице. В ожидании, пока вернется с кухни Плутон, Жоаль распахнул входную дверь и вышел на крыльцо. Ночь была великолепна. Он долго любовался, как луна льет холодный свет на спящее поместье, окутывая его облаком серебряной пыли с прожилками теней. Величавая глубокая ночь спускалась на родную землю, от земли поднимался легкий пар, и его нежное дуновение вселило томление в душу Жоаля. Вдалеке слышались тихие ночные шорохи, в листве деревьев шелестел бриз... Жоаль вдохнул полной грудью. Сколько еще придется ему противостоять суровой жизни, чтобы наконец вкусить ее покой?.. Накопившаяся за день усталость тяжким грузом легла на плечи.

Жоаль постоял еще немного и вернулся в вестибюль. Там уже ждал его Плутон.

- Проводи меня в мою комнату, - приказал молодой человек.

- Да, г'сподин, - тихо ответил раб.

Они прошли через вестибюль к лестнице. Поднимаясь по ступенькам, Жоаль впился пристальным взглядом в спину негра, карабкавшегося впереди.

- Где, черт побери, Маллиган купил тебя? - спросил он.

- Я забыл, г'сподин, - не оборачиваясь и не замедляя шага, ответил раб.

- Как это, "забыл"?

- У меня было очень плохо с головой, г'сподин. Должно быть, однажды мой хозяин взял меня с собой, привел сюда и оставил.

- Разумеется, он тебя привел! - надменно бросил Жоаль. - Не сам же ты пришел, ведь нет?

- Нет, г'сподин, конечно, нет!

- А не я ли был твоим хозяином?

- Я ничего не помню, г'сподин.

- Но как же тебе удалось сразу же узнать, кто я такой, как только я вошел?

- Я много слышал о Вас, г'сподин, я же сказал Вам.

На площадке второго этажа Жоаль заставил дворецкого повернуться к себе лицом. Было в этом негре нечто такое, что смутно не нравилось ему и одновременно привлекало. Он долго и тщательно рассматривал невольника в упор, заглядывая в самую глубину его бесстрастных глаз.

- Как там тебя зовут? - внезапно спросил он.

- Плутон, г'сподин.

- Вот видишь, кое-что ты все-таки помнишь!

- Да, г'сподин, - прошептал Плутон.

Он покраснел и опустил глаза. Жоаль наслаждался своим положением хозяина еще несколько мгновений, потом с легкой усмешкой отпустил раба.

- Покажи мне мою комнату и исчезни, - приказал он.

Плутон проковылял несколько шагов по коридору и открыл дверь. За ней оказалась приятная на вид комната с ротондой. Два окна выходили в залитый луной сад. Жоаль вошел и увидел большую кровать, рабочий стол, покрытый искусно выделанной кожей, и множество кресел с широкими спинками. Бархатные занавески, задернутые на ночь, медленно покачивались от сквозняка.

Когда Жоаль уже почти разделся, в двери появилась Юнона.

- Я не сама... Это барышня Дотти сказала мне, что я должна подняться к Вам, - пролепетала рабыня. - Она сказала так, что, раз я Ваша...

- Мне нет дела до того, что там сказала барышня Дотти! - буркнул Жоаль.

Утомленный трудами любви, он быстро забылся. Но под утро резко проснулся и подскочил на постели от легкого шума за дверью. Этот шум смутно напомнил ему тот, что он слышал, когда беседовал с Соней в салоне. Тихие шорохи то прекращались, то раздавались вновь у самой двери.

Все еще во власти полусна, Жоаль хотел встать и посмотреть, что это, но передумал. Вновь воцарилась безмятежная тишина. Юнона спала, свернувшись калачиком подле него. Комната была наполнена синим предутренним туманом, точно стоячей водой. Свечи догорели, и лишь одна-единственная еще мерцала крохотным огоньком, готовым вот-вот погаснуть.

Жоаль приподнялся на локте, уставился на дверь и выждал еще несколько минут, но не услышал ничего, кроме собственного дыхания. И все-таки шум, разбудивший его, вселил в него тревогу, неясную угрозу его спокойствию. Молодой человек почувствовал себя холодно и одиноко в чужом доме, посреди бесконечных цепей холмов и бескрайних равнин. Как в далеком детстве, ночь волновала и завораживала его. Воспоминания и надежды, целый огромный потерянный мир всплеснулся и заходил в нем волнами, точно потревоженный океан. Пока он спал, нечто неощутимое вырвалось на свободу из темных глубин его существа и теперь цепко держало его в своей власти, окончательно прогнав сонливость. Жоаль подумал о Жюдите и пожалел, что не она была первой, кого он встретил на берегу. Но, вспоминая сейчас о Жюдите, он видел не реальную девушку - в его глазах она была жаркой плотью его сокровенных чаяний, и в то же время злым духом его злоключений и обманутых надежд.

Постепенно, мало-помалу, ночь отступила перед близившимся утром, и ее магия ослабела. Жоаль почувствовал, как она схлынула, уступая место заботам о завтрашнем дне - и без страха сомкнул веки, положил руку на грудь Юноны и снова заснул.