Часть первая

Часть вторая

Часть третья

"Резвый" стоял на якоре в нескольких кабельтовах от причала. Его реи, устав причесывать бризы тысячи океанов, безвольно раскинулись и мягко покачивались от слабого колыхания зыби - мерного дыхания открытого моря.

Когда Жоаль ступил на мостик, в душе его не осталось и следа от стыда и неловкости, вызванных короткой встречей с Режисом. Он уже сожалел, что не поспорил с ним подольше, и досадовал, что повел себя слишком покладисто: уступил, ничего не потребовав взамен. Но после драки кулаками не машут!

Он заметил на борту группы приглашенных и раздраженно подумал, что среди них могут быть знакомые по прежней жизни, а стало быть, ему не избежать новой стычки. Ему хватило и одной - с Режисом - чтобы понять, как плохо он подготовлен к подобным испытаниям, как легко столкновение с прошлым парализует его волю и туманит разум. Но делать нечего - раз уж он поднялся на борт, то должен хотя бы подойти поприветствовать приглашенных. Таков его долг делового человека, хотя теперь Жоаль был уже далеко не уверен, что он деловой человек.

По всей видимости, офицер адмиралтейства воспользовался своим правом отбирать приглашенных на борт невольничьего корабля со всей возможной широтой души: на полуюте в кружевной тени такелажа столпилось не менее двадцати человек. Офицер, невзирая на преклонный возраст, выглядел моложаво и подтянуто в богато украшенной форме. Он стоял в центре компании землевладельцев, опираясь спиной о румпель, и рассеянно выслушивал почтительные объяснения Мурсука. Между группами гостей медленно прохаживались слуги, разнося прохладительные напитки.

В первой же компании приглашенных, что попалась ему на глаза, Жоаль сразу увидел знакомое лицо: Филиппа Скантона. Он вздрогнул, но не замедлил шаг. Он не мог позволить себе отступить. Внезапно у него создалось впечатление, будто сегодняшний день, поначалу ничем не отличавшийся от других, стал "днем Х" некоего заговора, будто кто-то нарочно без его ведома раз за разом подстраивает ему столкновения с прошлым, специально, чтобы испытать его. Но коли так - если он не окажется на высоте и не поставит себя хозяином положения, то теперь уже вполне заслужит презрение белой знати! Жоаль понял это так ясно, что похолодел - и уже не мог отделаться от ощущения школьника перед экзаменом.

Он подошел к лесенке, ведущей на полуют, и медленно стал подниматься, как вдруг услышал прямо у себя над головой голос офицера адмиралтейства. Тот восхищенно заметил:

- У Вас красивые негры, господин Веллер! Полагаю, они из питомника нашего хозяина?

Знатный белый, к которому он обращался, еще не заметил присутствия Жоаля. Он был польщен замечанием офицера и рассмеялся. Его покатые плечи, меловая бледность лица и сильное косоглазие показались Жоалю знакомыми... После некоторого замешательства он узнал кузена Жюдиты и остановился на лестнице.

- Верно! Я действительно купил своих рабов у Маллигана, - сказал Веллер. - Но выдрессировал их я сам!

Он заявил это с гордым властным видом, затем многозначительно похлопал по длинному кнуту, болтавшемуся у него на поясе на серебряной цепочке, и указал подбородком на двух слуг, застывших перед ним с выражением почтения на лицах.

- Сколько этому лет? - спросил офицер и показал на того из рабов, кто выглядел младше.

- Около семнадцати, господин. Я почти завершил его дрессуру.

- И как Вы дрессируете? - спросил один из помещиков.

- Даю много работы, не слишком много еды и запрещаю всякий секс, - ответил Веллер.

Вокруг послышались смешки. Он поспешил заглушить их, продолжив объяснение:

- Труднее всего дозировать кнут. Нельзя размахивать им направо и налево, но небольшая взбучка в подходящее время становится хорошим уроком. Это превосходно работает, господа, превосходно!

Он резко повернулся к младшему из рабов и подозвал его:

- Эй, ты, поди сюда!

Подросток поставил поднос с бокалами на широкий поручень, послушно приблизился, остановился в двух шагах от хозяина и пристально уставился на кнут. Веллер отцепил его от пояса и приказал:

- Подойди еще поближе!

Раб подчинился со всей возможной поспешностью - но Веллер все равно размотал кнутовище и дважды сильно ударил негра по ногам. После каждого удара невольник согласно кивал и певучим голосом отзывался:

- Да, г'сподин! Спасибо, хозяин!

- Хорошо! - самодовольно заметил Веллер.

Он повернулся к слушателям и объявил:

- Еще неделя, и этот парень почти готов к самому почтительному и верному служению. Возможно, он будет несколько боязлив, но зато подчинится даже ребенку.

И сделал рабу новый знак:

- Поди сюда, негро! Ползи к ногам этих господ!

Чернокожий ничком рухнул на мостик и быстро пополз. Веллер шел рядом и с каждым шагом щелкал над ним кнутом, но на этот раз старался не задеть его. Раб следил за каждым его движением, не переставая шептать:

- Благодарю, г'сподин! Спасибо, хозяин!

- А теперь лижи этим господам сапоги, - приказал Веллер.

Подросток живо подполз к ногам белых, с любопытством и усмешками глядевших на него, и принялся лизать ноги тем, кто стоял ближе.

- Нет, мне не надо! - воскликнул Филипп, когда подошла его очередь.

Он отступил назад, разглядывая негра почти со страхом. Лицо его осталось таким же красивым и задумчивым, как в юности, в движениях сквозила все та же оленья грация. Но у него не прошли с годами ни робость, ни стремление держаться в тени.

Жоаль молча наблюдал за унизительной сценой, и вдруг почувствовал почти благодарность к Филиппу за то, что тот увернулся от языка раба. Он решительно двинулся по лестнице дальше - и едва поставил ногу на полуют, как негр пополз прямо к нему. Жоаль оттолкнул его и взглянул его хозяину прямо в глаза.

- Пожалуйста, не устраивайте здесь подобных представлений, господин Веллер, - твердо произнес он.

Узнал ли тот его?.. Как бы то ни было, на бледном лице Вильяма ничего не отразилось.

- Не устраивать? - удивленно откликнулся он. - Но почему же, я Вас спрашиваю? Этот парень принадлежит мне. И, более того, он обожает дрессировку!

- Владелец этого судна - я, - холодно произнес Жоаль. - А посему мне решать, что на нем следует делать, а что нет. Сожалею, но зрелища подобного рода на невольничьих кораблях всегда были категорически запрещены.

На мгновение вокруг повисла тишина. Море, голубое и почти неподвижное, было сама безмятежность. От него не веяло прохладой - напротив, зной усилился, несмотря на приближение вечера. Далеко впереди мелкие волны в завитках белой пены с важным размеренным рокотом бились об откосы форта. Несколько секунд Веллер пристально молча смотрел сквозь Жоаля на эту идиллическую картину, потом прищелкнул языком и отвернулся.

А зрение Жоаля вдруг обрело пугающую ясность. Ему бросились в глаза свежие цвета платьев женщин, строгая элегантность мужских костюмов - но лица людей, облаченных в эти роскошные одежды и смущенно глазевших на него, вдруг показались ему похожими на черепа с пустыми глазницами...

И лишь топот кованых сапог офицера адмиралтейства, послышавшийся совсем рядом, разрушил эту жуткую иллюзию.

- Дамы и господа, представляю вам нашего хозяина, - объявил офицер.

Он пожал Жоалю руку и принялся расточать ему комплименты относительно хорошего состояния "Резвого". Веллер разглядывал его ничуть не более пристрастно, чем другие, но Филипп быстро исчез в группе шептавшихся людей. Жоаль поблагодарил офицера и, подавляя глухое напряжение, повернулся навстречу оценивающим взглядам. Подумать только, всех этих человекоподобных существ он когда-то знал и любил! Еще немного - и он не удержался бы от вопроса, что заставило их прийти на его корабль, раз уж они знали, что непременно встретят его там. Но из необходимости соблюдать приличия он промолчал и мог лишь догадываться, было ли это нездоровое любопытство или же стремление лишний раз выказать ему презрение... "О! Люди, не ничтожество ль вам имя?.." - мысленно перефразировал он известное восклицание Шекспира, одновременно пытаясь изречь банальную любезность и обшаривая глазами толпу приглашенных. Раз среди них оказался Филипп, то и Селия наверняка должна быть где-то неподалеку - скорее всего, он до сих пор не заметил ее лишь потому, что она скрывалась в плотной толпе гостей, стоявших позади более знатных помещиков. Жоаль поймал себя на том, что думает о сестре, как о некоем отвлеченном образе. Она представлялась ему довольно симпатичной, еще молодой женщиной, хорошей супругой и образцовой матерью - и ему так не хотелось, чтобы действительность разрушила это представление! Он до сих пор очень любил Селию. Мягкий свет предзакатного солнца, легкий шелест ветра в снастях попали в унисон воспоминанию об этой любви и подействовали на Жоаля умиротворяюще, высвобождая неясное томление исстрадавшейся души.

Наконец, он заметил или, скорее, угадал сестру в той группе приглашенных, за спинами которых исчез Филипп. Нежность и тоска захлестнули его - и почти тут же схлынули. По телу Жоаля разлилась странная слабость. Он заметил, что Селия явно избегает смотреть на него. Она упрямо не желала поворачиваться в его сторону. А Филипп снова вынырнул из толпы, ведя за руку ребенка. Жоалю показалось, что его подтолкнула вперед какая-то молодая женщина. Ее стройный грациозный силуэт четко обозначился на красном полукруге заходящего солнца, окруженный сияющим ореолом, и из-за этого сияния Жоаль не смог разглядеть ее лицо. Он тут же забыл о ней, впившись глазами в Селию и мысленно упрашивая, умоляя ее подойти. Он вложил всю силу души в этот немой зов. "Я должен помириться с родными, забыть, что они мне сделали!" - внезапно приказал он себе. Сам того не ведая, он взывал к самой благородной, самой сильной и чистой стороне своей натуры.

- Позвольте представить Вам моих приглашенных, - вновь раздался у него над ухом голос офицера.

Все штабные чиновники по очереди приблизились к Жоалю для рукопожатия. Их примеру последовало несколько помещиков, из тех, что стояли поближе, и среди них Вильям Веллер.

- Так Вы - Жоаль? - спросил он, подойдя на шаг.

- Он самый, господин, к Вашим услугам! - откликнулся молодой человек.

Он нарочито не заметил, как Веллер инстинктивно сделал движение протянуть ему руку. Вильям ожидал подобной реакции - он остановил себя на полужесте и слегка усмехнулся:

- А я - Вильям Веллер. И Вы, без сомнения, помните обстоятельства нашей последней встречи.

- Прекрасно помню, - ответил Жоаль. - Еще раз приношу свои извинения, что вынужден был прервать демонстрацию Ваших методов дрессуры.

- Неужто они Вас шокировали?

- Я не привык видеть, чтобы слуг воспитывали подобным образом.

Они обменялись острыми взглядами.

- Это каким же? Что Вы имеете в виду? - спросил Веллер.

- Заставлять ползать, лизать сапоги...

- Но, господин, это же всего лишь негры!

- И все-таки у Вас очень странная манера готовить их к достойному служению хозяевам.

Веллер на мгновение заколебался, потом решил, что следует рассмеяться. Его примеру последовал только один помещик, их смех прозвучал неестественно и смущенно. В этот момент всем, находившимся на борту, стало ясно, что перед ними сын Давида Деспана. На лицах гостей отразилась смесь удивления и испуга, и тому были причины. Попав в щекотливое положение, Жоаль машинально принял расслабленный и доверчивый вид. Каждый раз, как он сталкивался с серьезным делом, с незнакомой ему и важной задачей, он инстинктивно надевал эту маску - и тогда его сходство с Давидом становилось почти фантастическим.

Он догадался, что приглашенные заметили проступившую в нем тень отца, и его пронзило острое, почти мучительное наслаждение. Охваченный возбуждением и тревогой, он направился к той группе гостей, где стояла Селия. Филипп увидел это и поспешил ему навстречу.

- Здравствуйте, Жоаль... - растерянно обронил он.

И попытался было протянуть руку для приветствия - но отказался от этого: пример Вильяма Веллера был еще свеж в его памяти. Он разглядывал широкие плечи Жоаля, его сильное гибкое тело, мысленно сравнивал с хилой фигурой Режиса - и сравнение отзывалось в нем уколом совести. Стеснение и гнетущее чувство вины терзали Филиппа. Почему он когда-то предпочел общество малосимпатичного, но законного отпрыска Марты? Почему он вслед за другими отдалился от Жоаля, хотя ему лично совершенно не в чем было упрекнуть старшего сына Деспана? Почему, наконец, он не решился лично сообщить ему о своей свадьбе с Селией?.. Должно быть, теперь будет трудно снискать расположение этого замкнутого сурового человека, а уж тем более сделать его своим союзником.

Перед мысленным взором Филиппа промелькнула череда неприглядных образов: больная теща, уродливый шурин - беспечный жуир, накачанный наркотиками, заброшенный разоренный Канаан... Какая ужасная ответственность, и как тяжко нести ее одному! Быть может, здесь и сейчас судьба дает ему шанс обрести поддержку? Но как заставить оскорбленного изгоя помочь ему?! "У меня нет причин бояться Жоаля!" - попытался внушить себе Филипп и тут же, сам себе противореча, задохнулся от ужаса. Он боялся, он весь дрожал и готов был отступить, оставить мысль просить о помощи. Но все же нашел в себе силы сказать:

- Я счастлив вновь видеть Вас!

И, живо повернувшись к жене, воскликнул:

- Селия! Это... это же Жоаль!

Селия страшно побледнела. На лице ее отразилась борьба противоречивых чувств, но в конце концов она решилась и медленно двинулась навстречу брату, подталкивая впереди себя маленького мальчика - по всей видимости, сына. Она выглядела все такой же тоненькой и хрупкой и все так же гладко зачесывала белокурые волосы назад. Как будто и не прошло десяти с лишним лет - ее светлые глаза взирали на мир все так же открыто и по-детски наивно, а нежную кожу вокруг маленького ротика не тронули угрюмые морщины. Мальчуган, семенивший рядом с ней, был очень похож на нее. Ему должно было быть лет пять, но, видя его болезненно бледное личико и тонкие ножки, Жоаль дал ему и того меньше. Малыш вывернулся из материнских объятий, поднял на Жоаля удивленный взгляд - и заулыбался.

- Здравствуйте, господин, - сказал он, протягивая ручонку.

Жоаль лишь слегка прикоснулся к его пальчикам. Он не спускал глаз с Селии, поймал ее взгляд и попытался удержать его. Молодая женщина трепетала, как осиновый лист на ветру, но продолжала приближаться. Подойдя к брату почти вплотную, она резким, каким-то отчаянным жестом подставила ему щеку для поцелуя. И когда губы Жоаля коснулись ее, она не дрогнула.

- Селия... - прошептал он, сам себе не веря, что наконец поцеловал сестру, и повторил в страшном волнении: - Селия!..

У нее перехватило горло, и несколько долгих секунд она не могла вымолвить ни звука.

- Я думала, больше никогда тебя не увижу... - наконец, пролепетала она.

- Но, видишь, вот я и вернулся!

- О! Жоаль! Тебе... быть может, не следовало уезжать!..

- Они же вынудили меня! Так ты уже не помнишь?!

- Нет, конечно же помню! Но, может быть, ты не должен был им уступать... так быстро!

Она осеклась, и слезы брызнули у нее из глаз. Увидев этот безмолвный плач, люди вокруг деликатно расступились и отвернулись. Филипп стоял у стрингера спиной к Жоалю и Селии и указывал собеседникам на какую-то точку далеко в море. Внезапно ребенок вырвал у матери свою руку и подбежал к отцу.

Жоаль вздохнул. По логике вещей, ему полагалось бы ощутить душевное тепло родного человека, прочитать с полувзгляда ее мысли и проникнуться ими - но ничего подобного не произошло. Очевидно, он желал невозможного. Так к чему же искать давно забытые слова, уповать на родственные связи, порядком поизносившиеся и ослабшие за десять лет разлуки?.. Он понял, что дальше тешить себя иллюзиями бесполезно: им с сестрой было нечего сказать друг другу, равно как и тем, кто стоял вокруг, не было никакого дела до того, простил он их или нет.

- Где ты теперь живешь? - резко спросил он.

Селия вздрогнула и тихо ответила:

- В Канаане.

- А кто управляет им?

- Филипп... По мере сил и возможностей...

- И... как у него идут дела?

- О!.. - промолвила она и сделала неопределенный жест.

Жоаль подождал, но Селия медлила с ответом, и он сам сказал за нее:

- Довольно паршиво, не так ли? Полагаю, Режис совсем вас объел!

- Да! - зажмурившись, выдохнула она.

- Не правда ли, ты тоже в том числе и из-за этого так хотела снова меня увидеть? - спросил он.

Она подняла на него удивленные, полные слез глаза. Она по-прежнему не решалась перейти с шепота на полный голос:

- Я и вправду надеялась, что, попав на корабль, я наконец-то встречу тебя. Но я понятия не имею, что ты хочешь сказать своими "из-за этого" и "ты тоже"?

Они ненадолго замолчали, затерявшись каждый в своих мыслях. Потом Жоаль заметил, как к ним робко приближается Мурсук с явным намерением что-то спросить, и заторопился.

- Ко мне заходил Режис, - быстро произнес он. - Он хотел денег.

- Ах! - вырвалось у Селии.

- И я согласился дать их ему. Я нисколько не стесняюсь помогать тем, кто ни на что больше в жизни не годен!

- Ах! - снова выдохнула Селия.

Внезапно она ясно поняла, что имел в виду ее брат, и краска смущения залила ее лицо.

- Жоаль? Ты же не думаешь, что я...

Но продолжить разговор им не удалось. Мурсук подошел к ним почти вплотную и шепнул:

- Господин Жоаль, прошу прощения, что прерываю Вас, но г-н администратор спрашивает, сколько рабов мы можем перевозить на борту "Резвого".

- До трехсот пятидесяти, - ответил Жоаль.

По группе стоявших неподалеку женщин пробежала дрожь, они испустили нежный вздох ужаса.

- Взгляните! - воскликнула одна из девушек и наклонилась над темной бездной трюма, видневшейся через открытые люки. - А нельзя ли спуститься внутрь?

- Я Вам этого не советую! - произнес Жоаль. - Там внутри так пахнет, что Вам, несомненно, станет дурно.

- Джейн! Вернись! - раздался негодующий голос женщины постарше. - Я запрещаю тебе дышать этим затхлым воздухом!

Разноцветные платья отхлынули от люков, увлекая за собой Селию, и Жоаль остался один посреди толпы мужчин. К "Резвому" уже приближались шлюпки, посланные, чтобы доставить приглашенных обратно на берег. "Слава Богу", - подумал Жоаль, - "скоро это сборище сумасбродов уберется отсюда!"

- Последний стаканчик, Мурсук? - предложил Веллер, снова прицепив к поясу кнут.

- Нет, спасибо, господин Вильям, - отказался Мурсук. - Вам прекрасно известно, что мне не следует пить.

- О! скажите на милость, а разве та хорошенькая негритянка пару минут назад за складами принесла Вам на подносе обычную воду? Уж от одного-то стаканчика пунша Вы наверняка не отправитесь в ад! И, более того, могу поручиться, что Скантон ничего не скажет Вашей жене! Не правда ли, Филипп?

Все участники разговора, включая Филиппа, дружно рассмеялись. Молодой Скантон притворился, будто ничего не знает о беседе, происшедшей между Жоалем и Селией, и предпочел возложить всю ответственность за нее на плечи супруги.

Слуга протянул Жоалю стакан, и он не смог отказаться. Его почти забавляло, что он почувствовал едва ли не облегчение, когда его разговор с сестрой прервали. Прошло несколько минут, прежде чем он снова расслышал, о чем говорили помещики. На сей раз предметом обсуждения сделались женщины.

- Белый мужчина никогда не должен касаться своей супруги, если только он не собирается зачать с ней детей, - заметил Мурсук.

- Ну, а все остальное время? - спросил кто-то.

- Не знаю - я знаю только, что нехорошо заниматься этим с женой исключительно ради удовольствия, - стоял на своем Мурсук.

Веллер покатился со смеху.

- Разумеется! - воскликнул он. - У вас, у торговцев, под рукой все негритянки, каких вы только пожелаете! Но мы, помещики, теперь лишены прежних возможностей.

- Вам ничто не мешает купить пару-тройку молоденьких квартеронок.

- А новые идеи, Мурсук? Что Вы с ними поделаете?

- Уж ими-то не грех пренебречь, господин Вильям! Не учит ли нас Библия плодиться и размножаться?

Его замечание было встречено всеобщим хохотом. Не смеялся один лишь Жоаль. Он отвлекся на одну из шлюпок и несколько минут следил, как ее нос нацеливается прямо на наружный трап. Рулевой, казалось, не пытался избежать грозящего столкновения, и Жоаль живо спустился с полуюта, перегнулся через релинги и прокричал необходимые приказы неловкому моряку.

Выпрямляясь, он задел локтем проходившую мимо женщину.

- Прошу прощения, - произнес он и хотел было посторониться... но не смог.

Молодой рыжеволосой особой с удивленным взглядом прекрасных темных глаз оказалась Жюдита. Платье из голубого муслина облегало ее стройную фигуру и подчеркивало изящные линии бюста. На короткое мгновение она показалась Жоалю точь-в-точь такой же молодой, свежей, неуловимо таинственной и взволнованной, какой была когда-то, когда сидела рядом с ним в карете и слегка покачивалась в такт неровностям дороги, словно благородная лилия на тоненьком стебельке. Но тут ее ресницы дрогнули, она опустила глаза - и, казалось, в одночасье состарилась на десять лет. Она сделала движение прочь, в ту сторону, куда удалились другие женщины, чтобы занять отведенные им места в шлюпках.

- Подождите! - тоном приказа выкрикнул Жоаль.

И тут же добавил еле слышно, стремясь исправить резкость первого окрика:

- Прошу Вас...

Жюдита снова подняла на него глаза, кончики губ приподнялись в легкой улыбке. "Что бы ты сделала, если бы в один прекрасный день он вернулся?" - в который раз подумала она. Этот прекрасный день настал, и от нее теперь требовалось только одно: не дрогнуть, не ослабеть.

- Здравствуйте, Жоаль, - шепнула она, сама невольно удивляясь той легкости, с которой его имя слетело с ее губ.

Жоаль онемел. Его захлестнуло мучительное чувство, что он попался в ловушку. Внезапно гул голосов и шум шагов гостей, покидавших судно, будто бы отдалились от него. Еле слышно, как сквозь вату, сквозь туман его безмерного смущения пробивались лишь крики морских птиц, кружащихся над кораблем.

- Ну, что же Вы? - нарушила молчание Жюдита. - Полагаю, в конце концов мы неизбежно должны были встретиться, а?

Ее голос прозвучал неестественно высоко, готовый вот-вот сорваться. Она тоже задыхалась под гнетом ужасного волнения. Ни он, ни она не ожидали такой душевной бури при встрече друг с другом, хотя сотни раз представляли себе эту встречу во сне.

"Она тоже пришла на корабль нарочно, чтобы встретить меня!" - немедленно догадался Жоаль. - "Иначе и быть не могло!" В голове его забились вихрем идеи, одна фантастичнее другой: обнять Жюдиту и поцеловать в губы, взять ее на руки и закружить по палубе... Он отмел их все разом, сотрясаемый внутренней дрожью, в бессильной злобе на себя за свое молчание, досадуя и на Жюдиту за то, что она не нашлась сказать ему ничего лучше дежурных банальностей. Он сходил с ума от страха, что она вот-вот уйдет и он безвозвратно потеряет это единственное драгоценное мгновение... "Она не побеспокоилась бы, чтобы ее пригласили сюда, если бы не испытывала ко мне больше никаких чувств!" - подбодрил он себя.

Как только он мысленно произнес это, в нем словно взмыл фонтан - глаза его вспыхнули, за спиной будто выросли крылья, и он с истовым убеждением повторил вслед за своим сердцем: "Это так! Она все еще любит меня!"

Но тут же радость вновь обретенного чувства пригасил испуг. Эта любовь, после всего, что случилось, будет трудна для обоих... Достанет ли у Жюдиты смелости признать его, как равного? Он отвел глаза, пытаясь вспомнить их давние разговоры: там, в карете, медленно катившейся по Исфахану, были произнесены слова, что должны теперь помочь ему!.. Но память сыграла с ним злую шутку, открыв перед его мысленным взором совсем не те картины. Вместо улыбающегося личика возлюбленной он вспомнил усталое и озабоченное лицо старого Веллера, потом физиономию немца Гриффитса, смаковавшего жестокую новость. И последней каплей, уничтожившей напрочь все романтические мечты, стало одно-единственное воспоминание: о полном отвращения жесте Жюдиты, о том, что она сделала, глядя из окна своей комнаты на его бесславный отъезд. Она брезгливо вытерла губы. И воображение тут же услужливо нарисовало ему, как она продолжала все эти годы как ни в чем не бывало блистать в высшем свете. По его спине побежали струйки холодного пота. Эта женщина десять лет не получала от него ни одной весточки - пыталась ли она сама хоть что-нибудь сделать, чтобы узнать, что с ним сталось?..

- Вы ведь чуть не ушли, так и не попытавшись повидаться со мной, - обронил он и весь обратился в зрение и слух, ловя ее реакцию.

Но она молчала - и Жоаль почувствовал, как к нему возвращаются силы. Но вместе с ними вернулась и горечь, и едва не переросла в холодную злобу.

- Быть может, Вы испугались меня? - спросил он почти язвительно.

- Испугалась? - удивленно произнесла она. - Но, Боже мой, отчего же?

- Вы испугались, как бы другие не увидели нас вместе, или побоялись, что я прикоснусь к Вам и заражу какой-нибудь грязной негритянской болезнью!..

Это были совсем не те слова, которые он мечтал сказать возлюбленной - но они сорвались с языка помимо его воли, он не мог поступить иначе и понял, что никакими силами не смог бы удержаться от этого упрека.

Жюдита засомневалась, верить ли своим ушам.

- Что Вы такое надумали! - неловко выговорила она. - Я просто не посмела к Вам приблизиться, вот и все! Я сама ждала, пока Вы меня заметите.

- Откуда такая сдержанность и робость? Неужели мы стали друг другу чужими?

- Да нет же, уверяю Вас!

- Разве мы не были когда-то помолвлены?

- Были!

- И разве мы не обменялись тогда признаниями в любви? Обещаниями хранить верность?..

Он помолчал, выжидая, пока затихнет последний отзвук его собственного голоса, и с болью заговорил снова:

- Но с тех пор минуло десять лет, не так ли? А это большой срок!

- Правда, большой, - еле слышно отозвалась Жюдита и, поколебавшись, призналась:

- Я была тогда так молода!

- Я тоже был молод! - эхом откликнулся Жоаль. - И глуп, и беззащитно откровенен! Это не помешало Вашему отцу выставить меня за дверь, а Вашей матери - запретить мне входить в ее дом, даже чтобы проститься с Вами. А Вы, Жюдита, Вы смотрели из окна, как я уезжаю...

- Я была в отчаянии! - живо воскликнула она, перебивая его. - Только в отчаянии, Жоаль!

- Быть может, честнее будет сказать, что Вы мучились от отвращения?

- Нет! Нет! Вы... обвиняете меня в чувствах, которые я никогда по-настоящему не испытывала!

- Почему бы Вам не сказать всю правду? - не поверил он. - Во всем мире не сыщется такой белой женщины, что осталась бы безучастной при мысли о том, что произошло!

Они смерили друг друга взглядом. Оба были потрясены. Потом Жоаль осознал, что Жюдита молчит и больше не возражает ему, и на него накатило тяжелой волной запоздалое раскаяние: он вел себя глупо, позволил себя увлечь слепому порыву уязвленной гордости, поторопился выплеснуть в лицо возлюбленной давнюю обиду, вместо того чтобы вместе решить, что же им делать теперь... Он страшно разозлился на себя - но было слишком поздно брать свои слова назад. Последние приглашенные спешили покинуть корабль, на борту осталось всего пять-шесть человек, и они уже начали с удивлением поглядывать в сторону беседующей парочки. Драгоценное мгновение было упущено и безнадежно испорчено.

- Мне кажется, Вас уже ждут, - сказал Жоаль.

- Да, мне надо идти, - согласилась Жюдита.

Она двинулась прочь, но через несколько шагов обернулась на мостике:

- По крайней мере, мы остаемся друзьями, не так ли?

- Разумеется!

Он приблизился к ней и, смущаясь, пожал ей руку. Еще несколько секунд - и она попрощалась, теперь уже окончательно. Он облокотился на стрингер и долго следил, как она спускается по трапу, садится в шлюпку рядом с Вильямом... Внезапно он осознал, что стоит на мостике "Резвого" один-одинешенек, и это осознание обрушилось на него ледяным душем. Его мучила опустошенность, он еле удерживался, чтобы не расплакаться. "Не это ли цена твоим усилиям поставить себя выше их?!" - с горечью вопросил он себя.

Ему было стыдно за свое поведение перед любимой женщиной. Он стоял, сосредоточенный, отрешенный, и думал, что он, быть может, и вправду не такой, как все эти люди, и никогда не сможет перестать быть особенным. Он не мог смириться с мыслью, что опять потеряет Жюдиту. Его терзало глухое отчаяние, и он машинально твердил, пытаясь успокоиться: "Она не постаралась бы попасть на мой корабль, если бы не любила меня!.."

Весь вечер он был молчалив и грустен - не перемолвился ни словом с Мурсуком, покидая корабль, молчал всю долгую дорогу обратно на склады. С приходом ночи большой аукционный зал опустел, никого не осталось и в рабочих кабинетах. Стены, днем звеневшие от призывных криков продавцов и гула покупателей, теперь хранили глубокую тишину, лишь изредка прерываемую потрескиванием паркета да стонами спящих негров.

Во всем здании бодрствовал один лишь Казимир. Он возник из темноты, едва завидев Жоаля и Мурсука, и доложил:

- Торги сегодня были чертовски удачны! У нас осталось совсем немного товара: пять-шесть калек и вот этот тип, - он указал на зеленого от страха юного раба, прикованного наручниками к одному из столбов.

- Я ведь приказал тебе сбагрить его отсюда! - проворчал Мурсук. - Это же отродье беглеца!

- Черт побери, я и сам это знаю! - огрызнулся Казимир. - Неужели Вы думаете, что мне не хотелось продать его вместе с младшим братом?! Но он попытался улизнуть, когда я отвязал его, чтобы показать покупателю - и после этого, разумеется, никто не захотел его брать. Даже смешно: мне пришлось подраться с ним, чтобы снова поймать!..

Раб смотрел на них безумными глазами. Он был весь вымазан в грязи, одежда разодрана в клочья - должно быть, он дорого заплатил за попытку бегства.

- Возьмите его себе, если хотите, - сказал Жоаль Казимиру. - Так будет справедливо: Вы заслужили его в подарок.

- Спасибо, господин, - поблагодарил тот. - Будьте уверены, уж я его выдрессирую, этого негро!

Жоаль вышел на улицу, отвязал лошадь. Домой торопиться ему не хотелось, и он медленно поскакал вдоль причалов, без всякой цели, лишь бы развеяться, объезжая нагромождения товаров и груды каких-то обломков. Портовый сброд, объект всеобщего презрения и страха, нехотя расступался перед грудью его коня, как черная вода перед форштевнем корабля. Но Жоаль не обращал на опасность никакого внимания. Он вновь и вновь переживал прошедший день, и боль в душе его росла. Он чувствовал себя обкраденным и бесконечно несчастным.

Было около полуночи, когда он наконец достиг Бриара. Воздух и ночью оставался жарким и влажным, густые облака то и дело сбивались в плотные комья, пряча луну. В тени крыльца Жоаль заметил ожидавшую его Юнону и заскрипел зубами от раздражения. Он уже хотел было крикнуть ей немедленно убираться в дом, но, пока он спешивался, на крыльцо, запыхавшись, выскочила Дотти в сопровождении младшего сына.

- Что ты здесь делаешь, негритянка? - напустилась она на Юнону. - А ну-ка сейчас же марш обратно! Или ты не знаешь, что неграм запрещено по ночам совать нос на улицу?!

Жоаль бросил Шаму поводья лошади. Подойдя к дверям, он почувствовал, что атмосфера в доме будто наэлектризована: что-то было не так, отчего-то тревожно...

- Что-нибудь случилось? - спросил он у Дотти.

- Нет, г'сподин, ничего-ничего, - поспешила улыбнуться кухарка. - Просто я дожидалась Вас!

- А почему ты, а не Плутон? Это же его работа - следить, когда запереть на ночь двери? Или нет?

- Ну, г'сподин,.. - промямлила Дотти, - видите ли, Плутон... он ушел уже почти пять часов назад!

- Ушел!.. - повторил огорошенный Жоаль. - Но тогда нужно немедленно послать людей искать его! Должно быть, этот каналья сбежал!

- О нет, г'сподин, Плутон не сбежал! - возразила Дотти. - С ним часто случается, что он вот так уходит, когда он не в себе. Но, можете поверить мне, он всегда возвращается!

Она заколебалась, теребя уголок фартука:

- Г'сподин Маллиган всегда знал об этом и никогда ничего не имел против!

- Интересная мысль! - буркнул Жоаль.

Но он слишком устал и испереживался за день, чтобы теперь всерьез беспокоиться из-за негра, и махнул рукой:

- Ладно. Завтра увидим!

Ему отчего-то показалось: в доме его подстерегает некая угроза. Но он понятия не имел, что именно ему грозит - просто вдруг почувствовал, будто сама ночь тысячью глаз и ушей следит за тем, что он сейчас скажет, и неожиданно сам для себя он спросил:

- Кстати о Маллигане - это правда, что ему немного лучше?

- О, это да, г'сподин! - обрадовалась рабыня. - Это даже просто чудо!

- Что, он встал на ноги?

- Еще нет. Но, может быть, скоро и встанет!

Жоаль бросил на негритянку странный взгляд, потом пожал плечами и отвернулся. Через открытую дверь столовой он заметил на дальнем конце стола одинокий прибор, приготовленный для него.

- Хотите есть, г'сподин? - шепнула, разглядывая его, Дотти.

- Нет.

- Тогда, наверное, Вы хотите зайти к хозяйке?

- Тем более нет, - вяло ответил Жоаль и внезапно подскочил, будто ужаленный: - Это почему я должен заходить к хозяйке? Она, что, просила меня?

- Нет, г'сподин, не думаю...

- А зачем тогда ты это сказала?

- Просто так, г'сподин, - пролепетала Дотти, опустив глаза. - Просто... сегодня она весь день не выходила из комнаты.

- Заболела?

- Она не жаловалась. Но Церера сказала мне, что она выглядит, как безумная, и без конца пьет пунш. И тогда, не правда ли, я подумала...

- Ты слишком много думаешь, Дотти! Я уже не раз тебя предупреждал!

- Да, г'сподин, - поклонилась рабыня. - Простите меня, г'сподин!

И тут где-то в доме послышался легкий шум. Он раздался будто бы со второго этажа, но так неясно, что ни Жоаль, ни Дотти не могли бы за это поручиться. Хозяин и рабыня на мгновение застыли, потом, не сговариваясь, оба оглянулись на кабинет Маллигана. То, что они проделали это почти одновременно, окончательно вывело Жоаля из себя.

- Убирайся на кухню! - приказал он. - Ну же, марш спать!

Он подождал, пока она выполнит приказ и, убедившись, что остался один, бесшумно поднялся по лестнице. Когда он ступил на площадку, снова послышалось какое-то движение - и вдруг, разом заглушив этот легкий звук, воздух сотряс оглушительный удар далекого разрыва. Звук был похож не на раскат грома, но на взрыв пороховой бочки. Должно быть, это случилось где-то в городе. Какое-то мгновение Жоаль готов был ринуться на улицу и попытаться разглядеть зарево. Но он заставил себя не шевелиться и переждал, пока снова не воцарится тишина. Прошло еще несколько секунд, и из двери его комнаты неслышно выглянула Юнона. Она заметила в тени коридора неподвижную фигуру хозяина и вздрогнула. Жоаль повелительным жестом отослал ее обратно, и она скрылась.

Он сам не знал, почему так поступил, его охватило невыносимо острое волнение, но он не смог бы ответить, отчего именно. Наступившая ватная тишина больно ударила по натянутым нервам.

- Соня! - тихо позвал Жоаль.

Ему показалось, что зов его прогремел по всему коридору и докатился эхом до самого нижнего этажа. На секунду Жоаль представил, как это эхо достигло Маллигана и вырвало из хрупкого старческого сна. Он напрягся в ожидании того, что неминуемо, как ему казалось, должно было сейчас случиться... Но ничто более не нарушало тишину, и он, шагнув в коридор, резко распахнул первую попавшуюся дверь. Это оказалась комната Сони.

Молодая хозяйка была там и не могла не слышать, как он звал ее. Она лежала в постели полураздетая и выжидательно разглядывала его. Она давно предвкушала его появление, воображение у нее работало живее, чем у Жоаля - и потому, когда он неподвижно застыл на пороге комнаты, на лице ее нарисовалось нечто вроде недовольства. Мутные от опьянения глаза ее пристально уставились на вошедшего, щеки пылали, лоб и грудь блестели от пота.

- Ну, ну, входите, - произнесла она заплетающимся языком. - Да закройте же эту дверь!

Она снова оглядела его с головы до ног, и внезапно тень нерешительности пробежала по ее лицу, но она моментально собралась и настойчиво приказала:

- Ну же, поспешите!

Жоаль подчинился механически, как робот - вошел, закрыл за собой дверь и приблизился к кровати. Его раздражала собственная слепая покорность, но при виде Сони в теле проснулась сладкая дрожь. Мощное чувство притягивало его к этой пьяной полуголой женщине, но он не в силах был назвать его - ему было неведомо, что им движет.

- Я хотел Вас видеть, - сказал он. - По поводу того, что рассказывают в городе о здоровье Вашего мужа...

Он осекся, увидев, как Соня вскочила, не спуская с него глаз. На долю секунды его коснулось воспоминание о Жюдите, и сердце сжалось. Но он не понял этого тревожного толчка и поспешил добавить:

- Мне НАДО было Вас увидеть!

Соня не ответила. Она стояла в волнующей близости от него, их разделяла лишь кровать. Глаза ее были по-прежнему широко распахнуты и остекленели от алкоголя, но по лицу растеклось мечтательное выражение, будто от предвкушения чуда. Жоаль тоже молчал, глядя на нее, и чувствовал, как мучительное напряжение все сильнее распирает грудь. Он хотел было обойти ложе, чтобы приблизиться к Соне вплотную - но, стоило ему шевельнуться, как она резким движением, полным возбуждения и ярости, сорвала с себя всю одежду и внезапно предстала перед ним совершенно обнаженной.

Белизна ее тела почти сливалась с белизной смятых простыней - будто бы цепочкой покрытых снегом гор на дне пропасти, через которую на короткий миг протянулся мостик вожделенно пожиравших друг друга взглядов. Потом, не выдержав накала чувств, Соня рухнула на постель. На глазах ее блеснули слезы - то ли от счастья, то ли от томительной пытки ожидания.

- Ну, иди же! - простонала она чужим, смятенным, дрожащим голосом, готовым вот-вот сорваться на крик страдания. - Иди же ко мне!!

Напряжение отхлынуло от груди Жоаля. Он вдруг понял, что в глубине души всегда знал: он будет обладать этой женщиной. Но вместо облегчения он почувствовал все ту же опустошенность, стократ возросшую, лишив его способности думать и рассуждать. Банальные дежурные слова тихим шелестом ручейка сорвались с его губ:

- Да иду уж!..

И внезапно в нем со всей силы вспыхнула животная страсть.

Когда он проснулся, на задернутых занавесках вовсю играли розовые краски зари. Соня еще спала, растянувшись рядом с ним во всей бесстыдной красоте. Он разглядел это и поначалу смутился, даже пожалел, что она заснула, не сделав и движения прикрыться. Ее нежная кожа в неярких лучах рассвета выглядела лишь ненамного светлее его собственной - Жоаль машинально сравнил себя с Соней и внезапно сморщился от мысли о своем цвете. В тех редких случаях, когда обстоятельства давали ему понять, что он слишком светлокож, чтобы быть негро, бледность собственного тела всегда начинала казаться ему чем-то неестественным, нездоровым. Он поймал себя на легкой досаде на сладко спавшую красавицу за то, что она словно бы напоказ выставила перед ним свою перламутровую белизну - и тут же рассердился сам на себя, когда осознал, что малейший шум в доме заставляет его вздрагивать и коситься на дверь.

Он принялся одеваться, и тут Соня открыла глаза, еще затуманенные сном. На миг в них мелькнуло изумление, она вскинулась на постели и сделала инстинктивное движение прикрыть наготу - но потом все вспомнила, мягко опустилась на подушки и не спеша натянула одеяло до подмышек.

- Мне надо идти, - шепнул Жоаль.

- Уже? - с сожалением выдохнула она.

- Скоро полдень...

Она с легким сожалением согласно кивнула, следя за каждым его движением. Руки ее медленно потянулись к груди и с томной лаской скомкали на ней одеяло. Соня знала, как бесполезны и опасны были теперь слова - но тело ее налилось вдруг сладостным воспоминанием ночи любви, и она не смогла промолчать.

- Надеюсь, ты остался доволен? - шепнули припухшие губы.

- Доволен? - переспросил Жоаль. - Чем же?

- Ну... тем, кем мы стали отныне друг для друга!

Он пожал плечами. Ему просто хотелось уйти. Но Соня уже села на кровати, подогнув под себя ноги, вся обратившись в слух, и он буркнул:

- Пора бы мне отсюда исчезнуть!

- До вечера, Жоаль. Как всегда! - она ничего не поняла...

Он ответил не сразу. Что-то здесь было нечисто, и он тихо бесился, не в силах разгадать подвох.

- Мне придется подыскать себе другое жилье, - уточнил он. - Потому что... все изменилось.

- Не оттого ли, что я отдалась тебе? - прищурилась Соня.

- Вы не отдались, Соня, Вы ничего не дали мне - Вы взяли! Точно так же, как взяли бы любого другого мужчину!

Произнося это, он был абсолютно искренен. Ему показалось, что она хочет что-то ему возразить, и он поспешил добить ее:

- Вы были больны из-за того, что так долго не получали мужской ласки. Вам необходимо было добиться ее любой ценой!

Поначалу Соня взирала на него с живейшим интересом, потом опустила голову и покраснела. Но она не могла не признать его правоту и почти не обиделась. Блаженная истома, что снизошла на нее ночью, еще была разлита по ее телу, при малейшем движении отдаваясь волнами наслаждения. И в глубине души она была даже рада, что Жоаль сам заговорил на тему, так долго бывшую для нее табу - теперь она и сама могла под этим предлогом завести речь о ней.

- Я... - тихо произнесла она, - я счастлива, что ты обладал мною. Что плохого в том, что я счастлива, ведь это никому не причинит вреда?

- Так ли уж никому? - возразил Жоаль.

Она снова пристально взглянула на него - но теперь на лицо ее набежала тень:

- Если ты подумал о моем муже, то знай, что мы давно, уже многие годы ничего друг для друга не значим. Сказать по правде, наш союз с самого начала был не более чем взаимовыгодным соглашением. Никогда, слышишь, никогда мы с ним не любили друг друга по-настоящему!

Голос ее был по-прежнему спокоен, но в нем вдруг послышался легкий скрипучий призвук, и в душе Жоаля всколыхнулось раздражение.

- Равно как и мы с Вами! - сухо заметил он.

- Что ты хочешь этим сказать?

- Мы не любим друг друга! Не стоит так уж сразу верить в любовь после одной-единственной случайной ночи!

На этот раз Соня не нашлась, что возразить. Ее слегка обескураживали нотки безразличия в голосе мужчины. Как он может говорить об этом так спокойно? Неужели же ее, еще такую молодую и страстную женщину, можно отчего-то не вожделеть и, более того, отталкивать?..

Внезапно она испугалась - и машинально подумала о привычном "лекарстве": большом стакане крепкого пунша. На короткий миг ей даже захотелось, чтобы Жоаль поскорей ушел и отпустил ее в пьяное одиночество... И хотя тело ее все еще нежилось пережитым удовольствием, в глубине ее существа уже незримо совершалась затаенная работа неуспокоенной мысли.

- Я же знаю, что ты вернешься, - выдохнула она... и все же сделала усилие смягчить категоричность фразы смиренной улыбкой.

Сейчас тело властвовало над ее разумом и решительно восставало против слишком уж мрачного будущего. Просто теперь надо стараться ничего не требовать - и все придет само.